Роман Глушков - Дрожь земли
«Вход внутрь Жнеца Трояну запрещен», – так заверил нас сведущий в этом вопросе Мерлин. Насколько действенен был этот запрет после уничтожения генератора, неизвестно. Но в любом случае, прежде чем браться за моих товарищей, смертоносный призрак не мог пройти мимо меня – помехи, что подвернулась ему под удар первой.
Троян и не прошел. Не успел я толком осознать, что обречен, как размытое черное марево передо мной вмиг утратило прозрачность. А затем метнулось ко мне подобно подхваченному ураганным ветром облаку черного дыма…
…И тут же отпрянуло назад, как будто навстречу ему дунул кратковременный, но более мощный порыв воздуха. Перепуганный и отчаявшийся, я в этот момент уже орал во всю глотку; и откуда в ней, охрипшей, только взялись силы? И потому неудивительно, что первой моей судорожной мыслью при виде отступившего врага была: «Неужели я отогнал его своим криком?» Согласен, безумное предположение. Но поставьте себя на мое место: разве я мог выдвинуть сейчас другое объяснение происходящему?
Однако прежде чем я уверовал в защитные чары собственного голоса и повторил попытку отогнать нечисть, моя гипотеза успела рухнуть. Открывшаяся мне истина выглядела столь же фантастично, но в ее достоверности я уже не усомнился. Да и как усомнишься в доказательстве, когда оно становится очевидным настолько, насколько зажженная лампочка доказывает, что она – источник света?
Сравнение с лампочкой я выбрал отнюдь не случайно, поскольку их вдруг зажглось у меня на теле аж семь штук. И заходящее солнце было здесь совершенно ни при чем. Алмазы не играли в его лучах, а засверкали изнутри сами по себе. Так, как сверкали они в тот злополучный день, когда вылетели из гиперпространства и раскаленной шрапнелью впились в меня – катапультировавшегося пилота сбитого Трояном вертолета.
Причем сверкали не только алмазы, но и соединяющие их нановолокна. Благодаря им каждая клетка моей кожи (вернее, я видел лишь те ее участки, какие не были скрыты под одеждой) и, наверное, даже здоровый глаз излучали матовое, с багровым оттенком, свечение. Поначалу ровное, но едва Троян вновь дернулся в мою сторону, как мгновенно оно усилилось. Так, словно мы с врагом являлись лабораторными материалами и участвовали в опыте по демонстрации свойств электромагнитной индукции.
Хотя, кто знает, может быть, именно так все и происходило. Скорги служили источником мощного магнитного поля, я – проводником, а мой симбионт – подключенной ко мне замкнутой цепью, где возникал индукционный ток. Который и заставлял меня фосфоресцировать. И чем быстрее подступал к нам Троян, тем сильнее я реагировал таким образом на его приближение.
Впрочем, дальнейший ход нашего эксперимента не укладывался уже ни в какие рамки. Судите сами: где это видано, чтобы замкнутая цепь вдруг подчинила себе проводник и набросилась вместе с ним на магнитный излучатель с явным намерением его уничтожить? Фарадею и Ленцу небось такое и в кошмарах не снилось. А у меня – пожалуйста! – происходит наяву, да еще при моем непосредственном участии.
В какой момент я утратил контроль над собственным телом, ума не приложу. Но когда оно внезапно подпрыгнуло вверх на добрых пять метров и метнулось к Трояну, мой мозг был к этому произволу совершенно непричастен. И более того – немало удивился тому, что произошло, походя отметив значительно возросшую прыть новоявленного «бунтаря».
И понеслось! А моему отстраненному от дел рассудку только и оставалось, что раз за разом удивляться, фиксируя мои же телесные выкрутасы. Одной спонтанной выходкой это раздвоение личности не ограничилось. Троян тоже был не лыком шит. Еще до того, как мой симбионт завершил атаку (в силу моей природной скромности я категорически отказываюсь присваивать себе чужой героизм), скорг молниеносно увильнул в сторону. На что алмазный герой немедля ответил новым выпадом, столь же мощным и стремительным, как предыдущий.
Впервые в жизни я ощутил себя в собственном теле не пилотом, а бесправным заложником, насильно отстраненным от штурвала прорвавшимся ко мне на борт террористом-камикадзе. Да вы только гляньте, что он вытворяет с захваченной им чужой собственностью! Уму непостижимо! Не иначе решил ее вконец угробить!.. И не подозревал, что вот эти знакомые мне с рождения руки и ноги способны работать на удвоенном форсаже. На одном – так, как я жил последние пять лет, – еще куда ни шло. Но двойной! Есть же, в конце концов, и у человека свой «технологический» предел. Вот только как сказать об этом симбионту, когда он перехватил управление моим телом и с упоением отрабатывает на нем фигуры высшего пилотажа?
Я и Троян метались возле вентиляционной шахты с такой скоростью, что у меня сразу закружилась голова. Однако это ничуть не отразилось на боеспособности моего симбионта. Происходившее даже нельзя было назвать боем в общепринятом смысле. Больше походило на игру в догонялки, где игроки периодически менялись ролями. Причем, что характерно, скорг оказывался водящим гораздо реже. В каскаде молниеносных бросков и уверток он лишь несколько раз попытался контратаковать противника. Но тот при этом вспыхивал так ярко, что Троян вмиг шел на попятную и шарахался от нас, а по его черной тени затем еще несколько секунд пробегали электрические разряды.
Что еще, помимо головокружения, чувствовал я в эти мгновения? Нет, не обжигающий жар. Наоборот – холод. Колкий и наэлектризованный, как пролежавший на лютом морозе, а потом надетый на голое тело грубый шерстяной свитер. Странный холод исходил из алмазов, которые сейчас казались мне не камнями, а натуральными ледышками, и распространялся по всему организму волнами. Почти как боль: то накатывал, то вновь отпускал. Правда, в отличие от боли, вытерпеть это дискомфортное ощущение было проще. Куда больше неприятностей мне доставляли неподвластные мысленным приказам конечности. Но и с их своенравием приходилось мириться. Ведь наверняка я был до сих пор жив лишь благодаря моему взбунтовавшемуся симбионту.
Черт побери все эти пляски гиперпространственных монстров, в какие я был насильно вовлечен! Причем, заметьте, уже во второй раз! Вспомните, что происходило в тот день, когда в меня вселился паразит. Сначала из пульсирующего «тамбура» вырвался Троян и моментально, практически с наскока, сбил мой вертолет. А следом за Трояном я – чудом выживший при аварии пилот – был атакован семью аномальными сгустками, тоже выскочившими в наш мир из гиперпространства. Понимаете, что это может означать?
То-то и оно! Эти двое – продвинутый скорг и семь энергетических «самураев» – враждовали друг с другом, вероятно, еще до своего вторжения в наше пространство. Задолго до того, как в их разборку был вовлечен невольный свидетель из иного мира – пилот Геннадий Хомяков. И когда это произошло, не гнался ли часом мой будущий симбионт за своим противником, удирающим от погони в нашу реальность? Где, как выяснилось, Трояну выжить было значительно проще, чем его преследователю, неспособному здесь к автономному существованию.
Или вот еще одна характерная деталь, открытая мной сегодня, смысл которой дошел до меня в полной мере лишь теперь. Почему Трояну категорически запрещалось входить внутрь Жнеца? Не во избежание ли конфликта, поскольку генератор исполина имел ту же природу, что и мой симбионт? Конфликта, который, с учетом мощи и габаритов носителя этого энергетического паразита, мог обернуться катастрофой еще на ранней стадии создания «миротворца».
Впрочем, раздумывать сейчас над всеми этими откровениями мне было совершенно недосуг. Я участвовал в жаркой битве, но не как боец, а в качестве оружия. Или, говоря точнее, как боевой конь, без которого рыцарю в сверкающих алмазных доспехах было ни за что не одолеть черного демона. Правда, в отличие от обычного коня, я не мог выказать норов, взбрыкнуть и сбросить седока наземь, хотя попытки вернуть контроль над своим телом мною неоднократно предпринимались. Но с таким же успехом я мог бы усилием воли заставлять себя не обращать внимания на то, что происходит вокруг. А уж события сегодняшнего дня, бесспорно, стоили того, чтобы запомнить их на всю оставшуюся жизнь. И, безусловно, при первой же возможности досконально в них разобраться.
…Если, конечно, Троян и его алмазный противник мне это позволят. И не прикончат меня раньше срока, что могли запросто сделать и тот, и другой. Каким бы виртуозным ни был наездник, его конь вовсе не застрахован от того, чтобы не споткнуться или не напороться сгоряча на вражеские копья. И сколько уже таких «буцефалов», как я, пало под моим нынешним всадником в тех мирах, где ему довелось стяжать ратную славу? Поди спроси – авось да ответит…
Хотя нет, лучше этого не знать. А иначе может статься так, что все мои надежды на благополучный исход моего шестилетнего злоключения обратятся в прах. И чем, спрашивается, мне утешаться потом в минуты отчаяния?..
