Ваше Сиятельство 10 (+иллюстрации) - Эрли Моури
— Не проще. Сначала я должен понять, кто стоит за Бабским, а потом выскажу подозрения кому следует. Выскажу тогда, когда они будут достаточно весомы. Дамы, позволите закурить? — мой вопрос был обращен к Бондаревой.
— Курите, — с безразличием отозвалась она. — У нас в казарме почти половина состава курит. Уже надоело с этим бороться.
— Так вот, насчет вашего многократно проверенного Бабского, — продолжил я, вытягивая сигарету. — Ты же понимаешь, насколько это серьезно? Это дело имперской важности. Я не знаю, кто стоит за ним. Быть может даже британская разведка.
— А вы, Александр Петрович, всех подозреваете? Всех, кто был в том списке, что вам показывал Бердский? Наверное, и меня, да? — со скрытым ехидством поинтересовалась штабс-капитан. — Моя же фамилия в том списке даже в жирной рамке была рядом с Бабским. Хотя мы уже говорили на эту тему, все равно хочется ее тронуть.
— И тебя, Наташ. Только на твой счет у меня чуть иные подозрения, — я усмехнулся, вспоминая свои мысли по этому вопросу, те, что возникли еще в «Сириусе», и, предвосхищая ее вопрос, сказал: — Почему из того списка в подозрении именно Бабский? Потому. На этот счет не буду объяснять, но, когда что-то настораживает, у меня есть свои методы проверки сомнительных вопросов.
— Как интересно, — она обиженно поджала губы.
Это я видел в зеркало, но еще я чувствовал, что обида ее наигранная и эта милая менталистка очень осторожно пытается коснуться моего ментального тела.
— Наташ… — я повернулся к ней, так и не прикурив. — Не надо. Потрать свое внимание на виконта Бабского. А то парень заблудится.
— Кстати, время уже истекает, — заметила Элизабет, постучав пальцем по часам на приборной панели.
— Он уже подходит. Два менталиста достаточно, чтобы найти эрмимобиль даже на двух парковках, — съязвила Бондарева.
В самом деле, меньше чем через минуту я увидел виконта, идущего от съезда прямиком к нам.
— Наташ, надеюсь, тебе не надо объяснять, как вести себя с ним. В первую очередь не подавать виду, что мы его в чем-то подозреваем, — я выпустил струйку дыма в окно. — А, во-вторых, я тебя попрошу, приглядывай за ним. Сама понимаешь, при некоторых условиях там, в Лондоне от нашей внимательности по отношению к нему может зависеть наша жизнь. И, в-третьих, не пытайся его щупать, как ты только что пыталась меня.
— Александр Петрович! — взгляд Бондаревой стал пронзительным, я чувствовал его затылком. На этом возмущение баронессы иссякло. Бабский был уже рядом, и Бондарева открыла ему дверь.
— Я извиняюсь, ваше сиятельство! Очень, очень извиняюсь! — начал поручик, сунув свою кудрявую голову в салон.
— В чем причина задержки? — полюбопытствовал я, повернувшись к нему.
— Ну, знаете… — он тяжко вздохнул, огляделся, словно опасаясь, что на стоянке кто-то его услышит.
— Не знаем, поэтому спрашиваем, — подала голос Элизабет.
— Можно я не буду говорить? — Бабский со страдальческим видом смотрел на меня, однако натолкнувшись на мой строгий взгляд сдался и признал: — Живот прихватило. Не знаю, чего… Ел на завтрак только кашу. В общем, в самый неподходящий момент.
— Засранец! — констатировала Стрельцова и рассмеялась.
Глава 23
Петров и Баширов в деле
Барон Милтон сразу не понял, что пуля вошла в его плечо, и боль он почувствовал намного позже. Звук выстрела был оглушительным: зазвенело в ушах и в сознании что-то словно перевернулось, сломалось.
Резко и сильно Майкл дернул ножом вверх. Лишь тогда пришла боль, пока еще притупленная яростным выбросом адреналина. За ней вспыхнула злость и понимание, что он ранен. Как ни странно, ожидаемого трепета при этом не было. Даже тот страх, что настойчиво цеплялся за него несколько минут назад, исчез без следа, будто явление сейчас совершенно неуместное.
— Сука, бядь! — процедил Майкл, ругаясь уже по инерции. Лезвие ножа уперлось во что-то твердое — наверное, ребро.
Сквозь звон в ушах пробился крик Пижона. Тот выстрелил еще раз — пуля ушла вверх, разбила плафон над головой барона, посыпались осколки стекла. Стало темно. К туалетным кабинам проникал лишь свет из коридора, в котором появилось две или три фигуры. В следующий миг Майкл успел оттолкнуть руку своего противника свободной левой. Затем отпустил нож и вцепился правой, понимая, что очередной грохот выстрела может стать последним в его жизни. Вцепился изо всех сил, отвел его напряженную конечность в сторону, кое-как разжал слабеющие пальцы Пижона и вырвал пистолет.
— Эй Кэрби! Кэрби! — крикнул кто-то из коридора. — Артюра режут!
— Эй! Ах, ты ублюдок! — вторил ему еще один, басовитый.
Раздался выстрел. И еще один. По разлетевшемуся кафелю над головой Майкл понял, что стреляют в него. Возможно, в этот раз Милтона спасла темнота перед туалетными кабинами. Барон упал на пол, отполз за рукомойник. Трясущейся от напряжения рукой поднял пистолет и, почти не целясь, нажал на спусковой крючок. Нажал еще, еще и еще. Тяжёлое оружие дергалось в его руке, с жутким грохотом выбрасывая в темноте снопы искр.
Те двое, что спешили на помощь Пижону, упали точно сбитые кегли. Один, корчился, дергался у самой двери. Сам Пижон уже не орал — лишь все тише рычал и скреб ногтями пол. На всякий случай Майк выстрелил еще дважды, теперь уже целясь в лежачих.
— Профессор! Эй, сука, Профессор! — раздался голос Чикуту. — Ты живой?
Прижимаясь всем телом к тумбе рукомойника, барон Милтон увидел ацтека, выглядывавшего из-за поворота к женскому туалету.
Только теперь Майкл почувствовал боль в плече в полной мере. Тупую и горячую, все сильнее разливавшуюся от плеча по руке. Захотелось завыть.
— Живой, — прохрипел Майкл, бросив взгляд на Пижона, потом на тех двоих, что на полу — один из них был точно живой, второй лежал неподвижно.
— Майкл! Не стреляй, это я! — снова подал голос Чику, с опаской выходя в коридор.
Барон Милтон встал, тихо замычав от боли, но не опуская пистолета. Сердце стучало бешено: от потрясения, от страха, который вроде исчез, но как-то не совсем — он все равно цеплял его своими липкими
