Жатва - Алексей В. Мошков
– Не беспокойтесь, мэм, – невозмутимо произнесла Сирил. – На все ваши вопросы ответит мистер Тимби.
«Похоже, она что-то от меня скрывает… – обеспокоилась актриса. – Неужто мои дела настолько плохи?..»
Девушка скользнула к стене напротив, повела ладонью. Отворились дверцы невидимого до сих пор шкафа. Еще несколько легких шагов – и она оказалась на расстоянии вытянутой руки от пациентки, что следила за ней, вывернув шею, которая уже изрядно затекла. Не верилось что-то Сабине в эту «завесу односторонней прозрачности». Ассистентка с невозмутимым видом протянула ей большой сверток из плотного блестящего материала. Актриса привстала со своего ложа, чтобы взять его, и впрямь наткнулась на невидимую, упруго прогнувшуюся под ее пальцами ткань. Сирил улыбнулась, снова повела ладонью, что-то прошелестело – «завеса» пропала. Пациентка быстро схватила сверток.
– Одевайтесь, – сказала девушка. – Я подожду вас за дверью.
Когда она вышла, Сабина с облегчением поднялась со своего неуютного ложа, развернула сверток. В нем оказалось не слишком изысканное, но приличное белье, серая с муаровым отливом блузка, темно-синяя юбка, прозрачные чулки и туфли на шпильках, юбке под цвет. Непривычная одежда тем не менее оказалась впору. Даже туфли сели как влитые. Сабина повертелась перед зеркальной дверцей шкафа. В общем, не бог весть что… Годится для роли тяжелобольной…
«Тоже мне актриса, – с горечью подумала она, отмечая немного бледное, неподкрашенное лицо. – Странные у них тут порядки…»
Прошлась по палате, привыкая к этому облачению, как, бывало, делала перед съемкой, чтобы сжиться с костюмом. Потом решительно потянула на себя дверь, за которой скрылась Сирил. Замерла на пороге, ошеломленная, сбитая с толку. Что она ожидала увидеть? Госпитальный коридор, белые стены, шаркающие больные, торопливо шагающий медперсонал… Здесь все было иначе. Дверь вела на широкую, теряющуюся вдалеке галерею: с одной стороны ряд одинаково матово-прозрачных, ничем не обозначенных дверей, а с другой перила, за которыми чуть колыхалась сине-зеленая, пронизанная солнцем бездна.
В какой-то миг Сабине почудилось, что она стоит на палубе круизного лайнера, плавно раскачивающегося на мертвой зыби. И лишь в следующее мгновение сообразила, что внизу не вода, а кроны незнакомых, видимо, тропических деревьев. Актриса подняла голову, ожидая увидеть открытое небо. Потоки солнечного света свободно лились сквозь высокий стеклянный купол, поддерживаемый ажурным переплетом. Да и бездна на поверку оказалась шириной не более сотни метров. По ту сторону ее виднелась точно такая же галерея. Ассистентка мистера Тимби с терпеливой, все понимающей улыбкой ждала пациентку у перил. Сабина взяла себя в руки, понимая, что выглядит смешной в своем ошеломлении, небрежно спросила, стараясь не выдать обуревавших ее противоречивых чувств:
– Где это мы?
– На балконе третьего яруса, – ответила девушка. «Объяснила…» – кисло подумала пациентка. Сирил взяла ее под руку и повлекла за собой. Одна за другой открывались двери. Из них выходили ярко и разнообразно одетые люди. И чем дальше продвигалась звезда голодрам в сопровождении ассистентки мистера Тимби, тем больше на галерее становилось людей. Молодых и пожилых. Мужчин и женщин. Детей. И каждого сопровождали облаченные в белое, столь же, как и Сирил, ангельски красивые девушки и юноши. Сабину поразило то, что все эти люди движутся в одну сторону и будто бы в едином ритме, как заведенные. Это удивляло и настораживало одновременно.
С одной стороны, радовало, что она не выглядит здесь белой вороной, а с другой, ей казалось странным, что все эти нарядно одетые люди, независимо от пола и возраста, кажутся растерянными, а некоторые даже испуганными.
«Кто же это? – спрашивала себя актриса. – Больные, выписанные из госпиталя? Тогда почему у них такие странные лица?..»
– Нам сюда, миссис Ивик! – сказала Сирил.
Предупредительно распахнулась ничем не отличающаяся от всех прочих матово-прозрачная дверь. После праздничного, солнечного тропического простора кабинет мистера Тимби показался строгим, даже аскетичным. Сабине сразу понравилась столь простая, но изящная мебель, которую дополняли белый, без единого пятнышка, ковер на полу и целиком стеклянные шкафы, заставленные книгами. Старший патрификатор поднялся из-за стола, как будто вырезанного из цельной глыбы молочно-синего алебастра.
На столе – ни клочка бумаги, только дисплей ОИС и клавиатура. Хозяин кабинета протянул актрисе прохладную сухую ладонь и пожал ей руку. Следуя его пригласительному жесту, пациентка опустилась в легкомысленное, плетенное из плоских, похожих на яичную лапшу прутьев кресло для посетителей. Мистер Тимби уселся в свое – более основательное, хотя и вращающееся. Взглядом отослал ассистентку. Уставился на пациентку сочувственно-колючим взглядом.
– Сэмюэл Тимби, – представился он. – В некотором роде, ваш… гм… лечащий врач.
– Очень приятно, мистер Тимби… Как мои дела, если не секрет?
– Превосходно, миссис Ивик… Собственно, вы здоровы.
– Благодарю вас, сэр… Но я не помню, чем именно болела…
Старший патрификатор улыбнулся, словно пациентка проявила бестактность.
– Это вполне естественно, – сказал он. – Как правило, пациент не помнит самого момента… Гм, впрочем, это и не обязательно помнить… Главное, что вас поместили у нас. И, как видите, мы справились.
Он торжествующе улыбнулся.
– Еще раз благодарю вас, мистер Тимби!
– А что вы думаете… – плавное помахивание холеной рукой. – Обо всем этом?
– Превосходно обставленный кабинет, – холодно откликнулась актриса. – Вам нельзя отказать во вкусе…
– Премного благодарен, но я не о кабинете.
– А-а… – протянула Сабина. – Удивительный госпиталь. Великолепно оборудованный, хотя, хвала Господу, мне нечасто приходилось бывать в подобных учреждениях… Странно, что я не помню, как меня сюда привезли. Видимо, была в полной отключке…
– Это не госпиталь, миссис Ивик.
– А что же?
– ПэБэПэ. Правительственное бюро патрификации.
– Признаться, никогда не слыхала о таком… Но ведь вы – врач?
– В каком-то смысле… Я старший патрификатор этого бюро.
– Ничего не понимаю… Зачем же вы сказали, что вы мой лечащий врач?
– Потому что в некотором роде это правда. В особо сложных случаях я участвую в процессе лично.
– Простите, в процессе чего?
– Патрификации, а если говорить церковным языком – воскрешения.
– Воскрешение… – Актриса попробовала непривычное слово на вкус, еще не осознавая его жестокого смысла.
– Если быть более точным, – откликнулся мистер Тимби. – Полное посмертное восстановление всех жизненных функций организма…
Сабина едва не задохнулась от ледяного спазма, стиснувшего горло, словно на миг вернулась острая боль, которая вырвала ее из тяжелого забытья под палящим солнцем пустыни. Вскочила. С трудом вытолкнула воздух:
– Значит, я… все-таки умерла…
– Да, в результате резаной раны гортани, – безжалостно подтвердил старший патрификатор.
Он невозмутимо пощелкал пальцами по клавишам. В простенке между книжными шкафами отворилась дверца, откуда потянуло холодком. Старший патрификатор поднялся, вынул из маленькой ниши графинчик, наполненный сиреневого цвета жидкостью, налил в высокий стакан. Протянул воскрешенной.
– Сядьте и выпейте это!
Актриса приняла
