Максим Резниченко - Мертвый Город
Докуриваю сигарету и тушу ее, раздавив ботинком на полу. Шаги по коридору, но я итак знаю, кто это идет. Клаус появляется из-за угла и не спеша приближается. Он не выглядит удивленным при виде окна. С невозмутимым видом он подходит ко второму стулу, садится на него и устало вытягивает ноги. Глядит в окно и светлеет лицом, словно озаряется изнутри тихой радостью, но через миг тяжело вздыхает, и его взгляд меняется. Никак не могу понять, как именно, но тут же вспоминаю этот его долгий и печальный, полный грусти взор, с которым часто оглядывался вокруг. Наконец он глядит на меня.
– Тебе нравится? – кивает он на окно.
У меня совершенно нет желания обсуждать этот феномен, потому что уже догадываюсь о его происхождении. Тем не менее, я задаю ожидаемый вопрос:
– Что это за место?
Я ожидаю, что сейчас Клаус начнет долгий рассказ об этом месте, с обычной своей снисходительной улыбкой объясняя и разжевывая происходящее. Но нет, я ошибаюсь. Может быть, усталость тому причина, либо я совсем не знаю этого человека, но Клаус говорит совсем другое.
– Прошу тебя выполнить свое обещание, – негромко произносит он. – Расскажи мне то, что обещал.
Обещал? Ах да, обещал. Когда мы найдем выход отсюда…
– Клаус, ты мертв, – говорю я просто.
Признаться, я ожидал от него совсем другой реакции, но он лишь горько усмехается.
– Расскажи, пожалуйста, как это произошло.
Моя память услужливо предоставляет яркие образы случившегося пятнадцать лет назад, и я начинаю рассказ о том, как он погиб. О том, как при сдаче выпускного экзамена, вся наша группа оказалась на грани провала. О том, как я удерживал его над пыльной бездной, и как он не смог удержаться, а я не смог его вытащить.
Я заканчиваю рассказ и снова закуриваю. Я ничего не чувствую, не испытываю никаких эмоций, только глухая пустота внутри меня. Слишком много потрясений, слишком много горечи. Я пуст, но сердце все равно болезненно сжимается, невольно напоминая, что я все еще жив. Единственный, кто остался жив, не считая призрака, сидящего сейчас напротив меня. Свежий ветер, задувающий в окно, усиливается и даже умудряется схватить одну из створок и громко хлопнуть ею об раму. Солнце исчезает за налетевшими откуда-то низкими свинцовыми тучами. Короткой вспышкой ярко сверкает молния, и через несколько секунд до нас доносится оглушительные раскаты близкого грома. Воздух наполняется той неповторимой свежестью, что бывает только во время грозы. Падают первые капли воды, прогоняя с улиц и из парка гуляющих людей. Дождь начинается сильнее, и вот уже он сплошной завесой скрывает от взгляда почти весь город, оставляя лишь смутные очертания деревьев в парке. Водяные струи стоят ровной стеной, а в окно влетают редкие капли и умудряются попасть мне в лицо. Я отодвигаюсь на стуле подальше.
– Ты считаешь меня созданием? – нарушает молчание Клаус.
– Да.
– И кто же меня создал?
Странно слышать этот вопрос из его уст.
– Я думал, ты мне скажешь об этом.
Он качает головой и говорит:
– Ты так уверен в своей правоте? А если ты ошибаешься?
– Для этого нет причин.
– А все-таки.
Гляжу на него, пытаясь понять, что же он хочет этим сказать.
– Будет лучше, если ты сам все расскажешь, – говорю ему. – Я свое слово сдержал.
За окном снова сверкает, а от налетевшего оглушительного грохота, кажется, содрогается каждая клеточка моего тела.
– Я люблю дождь, – неожиданно начинает мой собеседник, когда утихают раскаты. – Дождь очищает и смывает всю грязь. Этот город, – он кивает на окно, – мой город. Он никогда не спал, как не могут одновременно спать люди из разных частей света. Я создал его. Здесь живут… жили люди, которым я в свое время помог избавиться от кошмаров, ночных ужасов. Засыпая там, в реальном мире, их сознания переносились сюда. Тут они жили так, как хотели того сами. Они занимались, чем хотели, тем, к чему лежала их душа. Здесь они могли найти свою любовь и на самом деле находили ее…
Клаус замолкает и невидяще глядит в окно, где сплошной стеной стоит дождь.
– А потом их убили, – глухо роняет он, прикрывая глаза. – Тот, по чьей вине, нам пришлось через столькое пройти за эту ночь, нашел это место. Он уничтожил мой город, превратив его в мертвые руины…
Клаус продолжает говорить еще что-то, а во мне растет и крепнет непонимание.
– Постой, – прерываю я его. – Сколько людей обитало в твоем городе?
– Что?
– Я спрашиваю, сколько людей жило здесь? Скольких ты избавил от кошмаров, скольким ты помог?
– Три тысячи пятьсот семьдесят два человека и пятьдесят один страж, – отвечает он без запинки. – Они жили, окружая себя большим свободным пространством. Бывало так, что в многоэтажном доме мог обитать один человек. А бывало и так, что…
– Подожди, – обрываю его. – Как такое может быть? Ты же погиб, сорвался в пропасть. Я сам видел! О чем ты говоришь? Какие три тысячи?
Мою апатию, как рукой сняло. Я не понимаю, как возможно то, о чем говорит это создание.
– Здесь и начинается для тебя самое интересное, – устало улыбается он.
И Клаус продолжает свой рассказ, повествуя о том, что я не мог вообразить себе даже в самых смелых предположениях. Он все говорит и говорит, его слова текут размеренно, наполняя смыслом всё то необъяснимое и странное, что происходило со мной в последнее время. С запоздалым удивлением я как-то вдруг понимаю, что память вернулась ко мне целиком и полностью. Я вспомнил, как оказался здесь, точнее, когда. Я уже помню, что мой друг Миша так и не проснулся после нашего совместного сна, где кошкоподобные твари растерзали несчастную женщину. Помню, как эти же твари убили Рыжего, оказавшегося вовсе не им. Помню даже, как ехал в поезде в Минск, и цыганку-попутчицу, оказавшуюся в одном купе со мной. И я вспомнил женщину с горящими на лбу цифрами, которой так и не смог пока помочь.
Наверное, мое лицо как-то изменилось, потому что Клаус прерывает свое повествование.
– К тебе вернулась память, – он скорее утверждает, чем спрашивает, глядя на меня с интересом, а потом продолжает свой рассказ.
Я не знаю, сколько прошло времени, но дождь за окном прекратился, а ветер разогнал остатки туч, как дворник сметает с асфальта сухие листья. Пронзительно-синее небо очистилось и явило солнце. И еще появилась радуга. Неописуемо красивая, она уперлась в дальний берег озера и протянулась через весь парк, поднявшись высоко в небо.
Практически все детали головоломки встали на свои места. Почти все. Пазл собран, не достает лишь нескольких частей, их немного, но от этого они не становятся менее важными.
Клаус заканчивает свой рассказ, и какое-то время мы сидим молча. Я обдумываю все только что услышанное, а человек напротив меня глядит в окно, полной грудью вдыхая свежий воздух.
– Ты изменился, – я первым нарушаю молчание.
Он переводит на меня взгляд своих серо-стальных глаз и едва заметно улыбается.
– Надеюсь, в лучшую сторону.
– Есть ли разница?
– Есть, – твердо отвечает он.
Пожимаю плечами – пусть думает, что хочет. Не дождавшись от меня никаких вопросов, он спрашивает сам:
– Что ты будешь делать дальше?
– Сначала выберусь отсюда.
– А потом?
– Потом я проверю все, что ты мне сейчас рассказал.
Клаус кривит губы в такой знакомой не то улыбке, не то ухмылке:
– Каким же образом?
– Посмотрим. Но ты и сам должен понимать – все, что ты мне рассказал, слишком серьезно, чтобы просто принимать на веру.
Он кивает, а потом роняет:
– Насчет ребят… Катя, Соня…
– Не смей! – резко перебиваю его. – Не смей. Это мое…
– Как знаешь, – он отворачивается к окну.
Тупая боль снова давит меня, не то сжимая сердце, не то разрывая его изнутри, но дыхание сбивается от нахлынувших воспоминаний.
– Ты должен понимать, что для меня все это было всерьез, – говорю ему, успокоившись.
– Да, прости меня, – Клаус искренне извиняется. – Я не подумал, что говорю.
Мы снова молчим, но через секунду он говорит:
– Я понимаю, что все действительно очень серьезно, даже слишком, чтобы ты поверил мне на слово. Особенно учитывая наши с тобой непростые отношения. На твоем месте я бы поступил так же – попытался бы все проверить. Хотя, честно говоря, не представляю, как это можно сделать.
Я собираюсь ответить ему, даже рот открываю, но в этот момент у меня из-под ног уходит пол, летит навстречу и больно бьет в бок, как раз с левой стороны. Раненная нога тут же дает о себе знать, отзываясь позабытой уже болью. Клаус тоже оказывается на полу вместе со своим стулом и недоуменно оглядывается по сторонам.
– Что за…? – начинает он.
– Вставай! – кричу ему, поднимаясь. – Уходим! Быстро!
Еще один удар сотрясает стены, и по ним в разные стороны извилистыми линиями ползут ширящиеся трещины. Белые стены, коридор, окно и город за ним исчезают, оставляя после себя обширное полутемное помещение. Стены вокруг стонут и скрипят, как раненный зверь, словно вот-вот развалятся. Под ногами – ненадежный пол, весь в зияющих темной пустотой провалах. Еще один удар. Меня снова швыряет на пол в считанных метрах от одного из них. Едва поднявшийся Клаус тоже падает, но пол под ним осыпается, и парень проваливается вниз. Я успеваю дотянуться до него и хватаю за руку. Пол продолжает разваливаться, но подо мной, к счастью, еще держится. Крепко вцепившись в мою руку, Клаус висит над двадцатиэтажной пропастью, кажущейся из-за плохого освещения бездонной. Он глядит испуганно вниз, а потом поднимает глаза на меня.
