Андрей Валерьев - Форпост - 4
На следующее утро немного распогодилось. Море успокоилось, ветер утих и вновь выглянуло солнце. Обе лодки шли на северо-запад в пределах видимости берега. Иван лежал на палубе, укрывшись куском шкуры от ветра и брызг. Ночная вахта осталась позади, можно было и подремать.
— Ё… и… и… твою…!
Ольга материлась как последний сапожник.
— Петя, спускай парус! Спускай!
Иван, ничего не понимая, но уже холодея от предчувствия беды, вскочил на ноги.
Рядом, на «Беде», тоже матерились и лихорадочно сдирали с мачты белые паруса.
— Что? Оля! Что?
Капитан молча ткнула рукой в небо. Над далёким берегом под облаками медленно плыла чёрная точка. Ольга чертыхнулась сквозь сжатые зубы.
— Самолёт. Из Севастополя.
До ушей Вани донёсся едва слышимый стрёкот. Точка изменила направление полёта и стала медленно приближаться.
— Заметил.
— Кто?
Ольга хотела снова чертыхнуться, но осеклась, ошарашено глядя на Ивана.
— Он заметил. Иван… Маляренко.
Ваня захохотал, выскочил на нос и замахал руками.
— Сынок!
Маленький биплан прошёл над самыми мачтами, сделал круг, покачал крыльями, а из кабины высунулся человек в кожаном шлеме и очках-консервах и рукой показал на берег. Затем птичка, ещё раз покачав напоследок крыльями, ушла в сторону Крыма, оставив лодки лениво покачиваться на волнах в оглушительной, после шума мотора, тишине.
Ваня сел. Улыбнулся. Мир стал в два раза ярче и лучше. Его мечта стала обретать зримые очертания.
— Оля, идём к Игошину. Планов не меняем.
— А если они вернутся? Или погоню вышлют?
— Это неважно, Оля. Совсем не важно.
Иван обернулся и посмотрел в синее небо. Самым важным было то, что на той маленькой точке, что исчезала над побережьем, летел молодой голубоглазый парень.
Иван Маляренко.
Эпилог
«Это всё, что останется после меня»…
Ю. Шевчук
— Анька! Анька, привет!
Чумазый мужик, с ног до головы покрытый чёрной угольной пылью, бежал по пристани, к которой швартовался кораблик, и махал руками. Сергей нахмурился. С его женой, признанной всеми первой красавицей всего Причерноморья, никто не смел так разговаривать. Почуяв недовольство хозяина, челядь прекратила суету со швартовкой и взялась за дубинки, готовая по первому движению брови Сергей Сергеича разорвать наглеца на части.
Обстановку разрядили дети. Узрев «негритоса» малыши радостно завопили и унеслись по сходням на пирс под дружное оханье нянек.
— Дядя Ваня! Дядя Ваня!
Сергей искоса посмотрел на супругу и сделал незаметный знак своим людям. Народ на палубе вновь загомонил, забегал и принялся готовить корабль к разгрузке. Спиридонов был, конечно, недоволен, что его любимую…
Сергей невольно залюбовался Анной Иоанновной, так её называли все, кроме него, детей и… вот этого «негра». Но что тут поделаешь — любимый младший братик. Ему можно.
— Здорово, Серый!
Ванька Маляренко белозубо улыбнулся свояку, осторожно оторвал племянников от своих грязных штанов и виновато объяснил.
— А это я тут уголь грузить помогал.
— Горе ты моё, — Аня сошла с корабля и принялась оттирать брату лицо. Платок немедленно превратился из белоснежного в тёмно-коричневый, но достигнутый результат, похоже, женщину удовлетворил. — И когда уже женишься?
Ваня замялся.
— Да я…
— Как ОН?
Улыбка сползла с лица Ивана. Даже ярко-голубые глаза налились тяжёлой тёмной синевой.
— Плохо. Док меня к НЕМУ не пускает. Вообще никого к нему не пускают. Только врачи…
Брат и сестра стояли на корявых досках старого пирса, держали друг друга за руки и не видели ничего вокруг. Потом женщина уткнулась в широченную грудь младшего брата и зарыдала в полный голос. Иван печально приложился грязной щекой к ослепительно светлым волосам на макушке Ани и крепко обнял сестру.
Сергей вздохнул и выразительно посмотрел на нянек.
— Детей уведите.
Двадцатипятилетний Иван Маляренко был самым завидным женихом Крыма. Да что там Крыма, каждая мамаша Причерноморья мечтала пристроить свою дочку за этого парня. И дело даже было не в его фамилии, скорее это был минус, а в его деньгах, собственности и личных успехах. Церковь, постаравшаяся как можно сильнее измарать имя его отца, на собственность Ивана Маляренко-младшего замахнуться не посмела. Отчим Ивана, бессменный генерал-губернатор острова, хоть и не имел уже такой абсолютной власти как раньше, но фигурой был чрезвычайно влиятельной и попам он был не по зубам. Говорят, что сам Патриарх Филипп, человек не менее влиятельный и авторитетный, остерегался связываться с военной властью Крыма. А уж если сюда приплюсовать и маму…
Маму Ваня любил. Он был хорошим сыном. Воспитанным, умным, добрым и отзывчивым. А потому появление в своей жизни нового папы Ваня воспринял спокойно и без истерик, понимая, что так будет лучше для его мамы. Для младших братьев и старшей сестры, которая значила для него так же много, как и сама мама. Папа Олег часто рассказывал об отце, о настоящем отце Ивана, отзываясь о нём, как об очень хорошем человеке.
— Не верь, Ванечка, слухам. Твой отец был умным, добрым и честным человеком…
Ваня кивал головой и слушал, слушал, слушал. Перед его глазами мелькали картинки. Вот его папа в одиночку громит отряд разбойников. А вот, его папа, сам, один (!) строит Севастополь. А ведь город такой огромный! А вот… А вот…
Время шло. Мальчишка рос. Сначала он хотел, как папа Олег, стать военным. Затем, как дядя Геерт — моряком. А потом он увидел, как по небу летит огромная белая птица, на которой сидит человек и навсегда «заболел» небом.
Иван обнимал сестру и, чувствуя, как она начинает успокаиваться в его объятиях, смотрел на этот пустой и безжизненный берег, где не было ничего, кроме десятка развалившихся глинобитных хижин и в голове его крутилась только одна мысль.
«Мама, как ты могла?»
То, что с мамой что-то случилось, Ваня заметил пять лет назад, когда он вернулся с юга, с докладом о найденной нефти и заложенном посёлке нефтедобытчиков. Сначала Иван думал, что у родителей случилась размолвка, но, к счастью, это оказалось не так. Отчим всё так же боготворил маму и сдувал с неё пылинки. Братья и сёстры, тоже, слава богу, были все живы-здоровы. Иван терялся в догадках, пока до него не дошла история про очередного самозванца.
Тогда, глядя на то, как трясутся руки у мамочки, Ване впервые в жизни захотелось убить. Растерзать самозванца. Голову затопила дикая ярость, перед глазами стояла чёрная пелена, а щёки и губы занемели. Он едва не сорвался на папе Олеге, который решил привести его в чувство. Спасла его мать, оторвав сына от растерявшегося отчима. Тогда тот только и смог пробормотать.
— Папа родимый. Узнаю.
Иван попросил прощения и уехал на юг. В свой посёлок, который он поднимал совместно с Новоградцами.
А два дня назад мама попросила его срочно прилететь домой. Голос из динамика радио был такой встревоженный, что Иван без звука бросил все дела, заправил самолёт и рванул на север. По пути пришлось два раза садиться, чтобы заправить машину. В Новограде и Керчи. И хотя погода стояла неважная — всё обошлось.
А потом мама ему РАССКАЗАЛА.
«Мама, мама… как ты могла!»
Ваня Маляренко, как когда-то давно, в далёком детстве, ища утешения зарылся носом в волосы старшей сестры и заплакал.
— Сын, послушай меня. Я должна тебе что-то сказать, — мама почему-то смотрела сквозь него, — твой отец попал в беду.
— А…
Папа Олег только что лично встретил самолёт Ивана на столичном аэродроме. И выглядел он совершенно здоровым.
— Твой НАСТОЯЩИЙ ОТЕЦ. Иван Андреевич Маляренко.
Дальше всё было как в тумане. Ваня слушал, кивал, но смысл сказанного доходил до сознания с большим запозданием.
Какое Булаево? Максат-ага давно откочевал к Днепру и там заложил Ново-Булаево… Какой посёлок? Весь металл от корабля и самолётов ещё пять лет назад вывезли, там же нет ничего? Какая рация? Какой кабан? Какая охота? Мама!
— Мама! Ма…
— Твоего. Отца. На охоте. Порвал. Кабан. Состояние очень тяжёлое. Док уже там и он говорит…
Таня всхлипнула. Она так и не простила того человека, что сейчас умирал в лачуге на пустынном берегу, но муж, её НАСТОЯЩИЙ муж настоял на том, чтобы всё рассказать детям. Хотя бы старшим детям, которых его бывший друг, Иван Маляренко, качал на руках.
— Ступай, сын! Мне ещё с Анютой разговаривать.
Таня смотрела на своего первенца. Он ведь ни капли не похож на того человека. Только глаза. Глаза и характер. Упрямый и прямой.
Ваня встал, ничего не соображая, чмокнул маму в щёку и, пошатываясь, вышел из комнаты. Уже в дверях его догнало мамино «прости».
На берегу Ивана и Анюту встречала невысокая некрасивая немолодая, загорелая до черноты женщина. Лицо её, покрытое густой сеткой морщин, тем не менее, улыбалось.
