Олег Таругин - Кровь танкистов

Встречный танковый бой достаточно быстро превратился – по крайней мере, там, где сражалась рота Захарова – как раз в подобные смертельные «пятнашки». Игру, в которой победитель получал главный приз – жизнь, а проигравший – приз утешительный. Смерть. Потеряв в первые пятнадцать минут схватки пять машин и оставив на поле три горящих немецких танка, рота рывком сблизилась с противником. Похоже, проведенный инструктаж всуе не пропал: «тридцатьчетверки», пусть и не слишком умело – не было времени потренироваться, – но маневрировали, сбивая фашистским наводчикам прицел.

Десантник постепенно уводил роту влево, стараясь, чтобы фрицы раньше времени не разгадали его маневр. Если все пойдет, как задумано, уцелевшие танки пройдут метров триста по неглубокой балке с пологими склонами и сухим дном, выйдя немцам во фланг. А уж там вся надежда на расторопность механиков-водителей да мастерство наводчиков: взять в борт Pz III или IV любой, хоть самой распоследней модификации для их 76-миллиметровок не проблема.

Разумеется, вышло не совсем так. Точнее, совсем не так. Выломившись сквозь разросшийся поверху балки кустарник, рота и на самом деле оказалась во фланге наступающих эсэсовцев. Первым же залпом гвардейцы сожгли три немецких танка – один записал на свой счет Захаров, воткнувший болванку в борт длинноствольной «четверки» модификации «Н», – и несколько бронетранспортеров с пехотой, идущих следом. На этом удача закончилась, и танки Захарова неожиданно попали под огонь замаскированной противотанковой батареи, первым же залпом спалившей две «тридцатьчетверки» и серьезно повредившей еще один танк.

Проводив взглядом два взметнувшихся в небо дымных столба, Дмитрий принял единственно возможное решение, отдав приказ рассредоточиться и на максимальной скорости уходить из-под огня, сближаясь с противником. Если успеть смешаться с немцами, ПТО не смогут вести прицельный огонь, опасаясь попасть в своих. К сожалению, немецкий командир тоже умел принимать правильные, а главное, быстрые, решения, развернув танки навстречу неожиданно появившимся русским. Вот тут-то и закружилась, сменяя кадры-картинки, та самая смертельная карусель, прокатиться на которой и уцелеть мог лишь самый подготовленный или удачливый…

Вот стреляет с «короткой» одна из «тридцатьчетверок» – и, не успев вновь набрать ход, напарывается на немецкую болванку. Сноп искр, различимых даже в дымной круговерти, – и шестигранная башня-«гайка» вдруг приподнимается над корпусом, скрываясь в огненном всполохе сдетонировавшего боекомплекта. Приподнимается – и тут же падает обратно, неохотно сползая вниз. И в тот же миг в сотне метров от погибшего танка точно так же взрывается немецкий Pz-IV Ausf. Н. Угловатая башня с сорванными взрывом противокумулятивными экранами переворачивается через ствол, тяжело рушась кверху погоном на выжженную, изрытую гусеницами и воронками землю.

А чуть в стороне охваченный огнем «Т-34», оставляя за кормой дымный шлейф горящего соляра, на полном ходу врезается в борт немецкой «тройки» с командирским тактическим знаком. Спустя мгновение мощный взрыв скрывает оба танка, срывая башни и разбрасывая вокруг сорванные бронеплиты корпусов. Первый, увиденный десантником вживую танковый таран – но не последний за эту битву.

Осколочно-фугасная граната попадает в двигатель похожего на камуфлированный колун полугусеничного «Ганомага». Отделяющая десантный отсек от бака противопожарная перегородка не выдерживает ударной волны, и полторы сотни литров вспыхнувшего этилированного бензина выплескиваются внутрь корпуса, превращая его в огненный ад. Охваченные пламенем панцергренадеры сыплются через борт, пытаются выскочить через задний люк – и тут же падают, скошенные меткими пулеметными очередями, продолжая гореть уже на земле.

Останавливается, размотав перебитую гусеницу и подставив борт затаившейся в неглубоком овражке длинноствольной StuG III, танк из второго взвода. Немецкий наводчик хладнокровно добивает потерявшего подвижность противника: Захаров видит короткий высверк пробивающей броню болванки. Но танк не загорается, а через люк механика-водителя выбираются двое уцелевших танкистов. Один, видимо, ранен, и товарищ помогает ему покинуть машину, практически вытаскивая на себе. Секунда – и тела бойцов судорожно дергаются под ударами автоматных пуль, падая возле танка. Подбежавший к «три-четыре» эсэсовец взбирается на опорный каток, проталкивает в приоткрытый башенный люк гладкое яйцо наступательной М-39 и спрыгивает, торопливо укрываясь в глубокой воронке. Взрыв подбрасывает крышки люков, наружу выплескивается облачко мутного дыма, но боекомплект так и не детонирует.

Два танка останавливаются практически рядом, в каких-то двадцати метрах друг от друга. У «Т-34» разбита ходовая и намертво заклинена пушка; у немецкого панцера, длинноствольной «четверки», – попадание в двигатель, лениво курящийся сизым дымом. Экипажи покидают обреченные машины, не дожидаясь, пока их добьют более удачливые соперники. Покидают – и, обменявшись несколькими неприцельными выстрелами, сходятся в рукопашной. Падает с проломленной прикладом автомата головой немец в танковом комбинезоне с эмблемой Totenkopf на рукаве. И тут же опускается рядом советский танкист, получивший в спину короткую очередь от его товарища. Катаются по перепаханной земле командир немецкого танка и командир танка советского. Победа достается неизвестному ефрейтору, даже с эсэсовским кинжалом между лопаток не разжавшему сведенные на горле врага окостеневшие пальцы. Его убийца мягко опускается в полуметре с раскроенным лопатой черепом: механик-водитель «тридцатьчетверки» успевает сорвать с брони родного танка шанцевый инструмент. Победителей в этой схватке не будет. Как и проигравших.

Но бой продолжается. Ведь на календаре все еще двенадцатое июля…

– Короткая! – не слыша собственного голоса, заорал Дмитрий, пихая сапогом механика.

Ефрейтор понял, «тридцатьчетверка» сбросила ход, притормаживая, и десантник нажал педаль спуска.

БА-БАХ!

Беззвучно – Дмитрий уже давно оглох от безумного грохота – лязгнул отброшенный отдачей казенник, улетела вниз курящаяся дымом гильза. Сдавленно перхая, черный от копоти заряжающий воткнул в ствол новый унитар. И схватился за хомутик боеукладки, чтоб не упасть: танк снова набирал скорость, рывком уходя из вероятно пристрелянного вражеским наводчиком сектора.

Ни вентилятор, ни приоткрытые люки уже не помогали, боевое отделение давно заполнилось тухлым кордитным дымом и солярочной гарью. Дышать с каждой минутой становилось все труднее, пекло глаза и сжимало стальным обручем судорожного кашля грудь под промокшим насквозь, хоть выжимай, комбинезоном. Да и откуда взяться свежему воздуху, когда снаружи все сплошь завешено поднятой взрывами и гусеницами пылью да дымом от горящих танков? А ведь на дворе еще и июль, самая жара, броня раскалилась – не притронуться, хоть яичницу жарь…