Выжившие (СИ) - Антон Казаков
Как ты то ни было, ощущения Джея вдруг смазались, и следующие несколько секунд слились для него в одно-единственное текучее и размытое действие.
Вот он двумя взмахами мономолекулярного лезвия прорубается сквозь полотно ворот и включает режим непрерывного огня.
Вот перед ним открывается картина: десятка полтора автоматчиков, разворачивающихся на шум, трёхметровый киборг, лежащий ничком на полу поодаль, а между ними — измочаленное пулями полноватое тело и голая, окровавленная капитан Ицуми, лицом в пол и в луже крови.
Вот он аккуратно, чтобы её не зацепить, поливает автоматчиков из пулемёта, пока их очереди звонко бьются о его броню, не причиняя никакого вреда. Самих боевиков от попаданий крупного калибра просто разносит на куски, словно внутри них — взрывчатка. А Джей чувствует то самое кровожадное тепло, идущее откуда-то изнутри, которое долго копилось и искало выхода. Вот этого, именно этого он и хотел с того момента, как слился с «МК-3»! Какой же кайф!!!
Вот все автоматчики мертвы. Экзоскелет косо прыгает к Ицуми и при приземлении заваливается на бок — повреждённое колено не держит.
Вот он хватает капитана, прижимая к груди, и прыгает снова — обратно к воротам, уже сделав поправку на нерабочую ногу. И пробивает почти развалившуюся створку плечом, кажется, даже не задев Ицуми.
Ещё один последний, мощный толчок одной рабочей ногой уже за пределами здания, включив бустеры за спиной на полную мощность…
И вот тогда за спиной рвануло так, что сознание Джея поплыло. Их обоих подкинуло над большой бетонной «таблеткой» на добрую сотню метров, отбросив далеко в лес.
Всё, что он успел сделать, перед тем как отключиться, это обнять Ицуми рукой и ногами, развернувшись спиной вперёд. Чтобы у неё был шанс.
А дальше — темнота.
Примечания:
[1] Шимѐн-сокà — японская поговорка. Дословно: «Песня Чу со всех сторон» (яп.). Означает ситуацию, в которой поражение очевидно и надежды нет.
[2] Морецỳна-кỳма — яростный медведь (яп.)
Глава 19. Винтик в системе
Не каждый нейромод встраивается в человеческий мозг глубоко.
Самые дешёвые подключаются поверхностно, реагируют всего на несколько видов мысленных импульсов, иногда выдавая обратную связь даже просто звуком. Очень простые, для тех аугов, которые либо не могут себе позволить ничего дороже, либо по какой-то глупой причине не хотят «слишком сильно кибернетизироваться».
Нейромоды подороже умеют считывать мозговую активность практически целиком, реагируя на неё собственными информационными сигналами, посылаемыми обратно в нервную систему. К таким можно подключать сложные импланты, с ними можно вести мысленный диалог, в них, если есть немало денег, можно устанавливать урезанные ИскИны-помощники, незаменимые во многих ситуациях.
Но Доминас ушёл ещё дальше. У него в теле капитана Кайяды Ицуми был настоящий карт-бланш. Своя собственная, более быстрая нервная система — уникальный среди нейромодов способ подключения к мозгу — делала его хозяином любой ситуации, как только он посчитает необходимым вмешаться. Усилиями Братства он всё время был на её стороне — включался только в по-настоящему критические моменты, вывозил её из передряг на автопилоте и переставал вмешиваться, когда она об этом просила или когда это было опасно для Кай. Но оставался начеку, готовый снова перехватить управление, когда потребуется. Так случилось и в этот раз.
Доминас погрузил Кай в медицинский анабиоз, как только засёк смертельные раны и понял, что помощь пришла. Капитан Ицуми не почувствовала, как её подхватили и вынесли наружу с арены драки, почти закончившейся для неё плохо. Она не ощутила взрывной волны и оставалась в глубоком бесцветном сне, пока медицинские роботы колдовали над ней, а их хирурги-операторы приговаривали, что если бы не медикаменты — она бы умерла ещё там, в лесу возле нейтральной зоны.
Искра сознания снова затеплилась в её мозгу много позже, когда изорванное тело достаточно восстановилось, чтобы мысли не мешали залечивать повреждения. И как только Кай снова оказалась в своём теле, она тут же поняла, что побывала в серьёзной переделке, хотя сквозь невообразимый треск в голове ещё ничего не могла вспомнить, — болело буквально всё.
Какое-то время она лежала без движения, понемногу осознавая себя и привыкая к тому, что у неё снова есть тело, пока даже не пытаясь понять, где она и что здесь делает. А в голове в это время медленно расступался туман.
Амнезия напоминала вышедшую из берегов мутную реку, залившую ландшафт памяти. Когда вода начинает уходить, обнажая поверхность, сначала показываются самые высокие пики.
Как только туман начал отдавать связные образы, первым в сознании Кай зажглось самое ужасное и болезненное воспоминание. То, которое она старалась спрятать как можно глубже последние двенадцать лет. Ржавый крюк, входящий под рёбра тупым гнутым прутом. На адреналине сначала просто странно давящий, изнутри, так, как не должно быть. А через секунду, которую тело тратит на осмысление невообразимого, — взрывающийся адской болью. Исступлённый крик, рвущийся, кажется, отовсюду, из каждой клетки тела. Страх, всеобъемлющий и ледяной, потому что никто не поможет — уже слишком поздно. И банда больных ублюдков с хищными улыбками, тянущая свои зазубренные ножи, чтобы…
Когда эта картинка, приглушённая и размытая, но всё ещё пробирающая до костей, возникла в мозгу, Кай вскрикнула и широко открыла глаза, машинально попытавшись вскочить. Воспоминание прошло по телу разрядом и растеклось волной жара до кончиков пальцев.
Образы из памяти на некоторое время отступили, а сознание, простреленное шоком, ненадолго сфокусировались на том, что было снаружи.
Глазные импланты показали больничную палату. Кай лежала на койке, одетая в диагностический костюм пациента, впившийся в её кожу несколькими иглами и прилипший к ней дюжиной датчиков. Она была пристёгнута наручниками.
Что за чёрт?!
Но удивление вспыхнуло и погасло. Потому что вязкая муть на её памяти покатилась дальше, сдавая позиции и открывая всё новые детали.
Вот она лежит обнажённая на гладком и холодном столе. Руки и ноги так же крепко пристёгнуты. Над ней копошатся несколько человек с зелёными неоновыми прожилками на подбородках, в светло-серых одеждах и забрызганных кровью хирургических фартуках. Поодаль от них стоит и напряжённо наблюдает пожилой, но совсем ещё не старый человек с жёлтыми прожилками в седой бороде… «Старейшина Шигемацу», — подсказывает память. Очень страшно. Она не может двигаться и не может даже кричать — в горле
