Первый шаг Некроманта. Том 1 - Илья Рэд
Утром немного штормило, но я нашëл в себе силы спуститься к столу.
— Всем приятного аппетита, — ещё с порога пробубнил я и увидел, что у нас гости.
— Здравствуй Артëм, как твоë здоровье? — Скаржинский сидел подле Ольги Дмитриевны и что-то ей рассказывал до моего прихода, потому и обернулся вполоборота.
— Кажется, зелье Феликса окончательно меня излечило, — соврал я, наливая себе чая из самовара, Ломоносов тоже был тут и вежливо со мной поздоровался. — Думаю больше нет смысла его пить, мне ни горячо, ни холодно.
— Здравая мысль, да Ольга Дмитриевна? — помог мне Володя, и та нехотя согласилась.
— Хорошо, Артëм, можешь больше его не принимать.
— Тогда отдай, пожалуйста, Феликсу его саквояж. Он очень сокрушался потерей своих склянок.
— Увы, но мы его выбросили, — отпив из блюдечка, ответила баронесса.
— Как выбросили? — я не понимал, зачем это делать.
— Я забрала только твои зелья, а остальное уничтожили. Мы думали, ты умираешь, все были тогда на эмоциях, — холодно сказала хозяйка поместья.
— Иван Сергеевич, а можете нам, что-нибудь спеть? Вы так хорошо играете на фортепиано, — вдруг вклинилась Анна.
Ломоносов чуть не поперхнулся.
— Боюсь, с моими лëгкими это будет проблематично.
— Ну не будьте вы такой букой, пожалуйста, — она умоляюще перевела взгляд на маман, и та учтиво присоединилась к просьбе дочери.
— Если вас не затруднит…
— Всего один раз.
— Вам сложно отказать, Анна Борисовна.
Он снял с себя нагрудник и прошëл к музыкальному инструменту. Немного поводил пальцами по клавишам, привыкая к ощущениям, и затем выдал медленно текущую грустную мелодию.
Все разом перестали есть и смотрели, как длинные пальцы Ломоносова рождают столь приятные уху звуки. Анна даже подсела рядом и принялась играть знакомую мелодию в четыре руки.
Голос у Ивана оказался неплох: крепкий баритон, а у сестры хрустальное вибрирующие сопрано. Они в дуэте запели неизвестную мне песню, но не еë содержание было мне интересно, а натянутая фальшивая улыбка Владимира, с которой он якобы покровительственно слушал этот концерт.
Его выдали глаза, слишком жадно поедавшие силуэт Анны и недобро блестевшие при взгляде на Ивана Ломоносова.
Может, Скаржинский и верил в меня, но теперь я понял изначальную его цель, ведь любовь — суть то же безумие.
Глава 23
Друг юности
Царское село, Екатерининский дворец, приёмная шефа Охранного отделения графа Шувалова.
— Да, входите. Садись, Боря, ну как твои дела рассказывай? — пухловатый мужчина в коротком парике «типет виг» с завитыми волосами и чёрной лентой сзади поднялся и душевно пожал руку вошедшему.
Им был Борис Барятинский, выехавший прямиком из Москвы в Питер по срочному запросу. Он уже месяц обивал пороги знатных друзей в попытке заключить контракт на места силы, но, увы, всё безуспешно — многие ссылались на чрезмерную загруженность, другие прибеднялись, а третьи не видели барона в упор. С того дня как его род попал в опалу старого императора, от Барятинских много кто отвернулся.
Сейчас престол занимал Павел VII, и, хоть он и не одобрял политики отца, многие ждали официальной позиции Его Величества — как он скажет, так и будет. А пока Борис чувствовал себя выброшенным в штормовое море. Вот-вот на его корабль со всех сторон обрушаться волны. Другие, менее перспективные рода, если не выказывали им неуважения, то уже совсем не боялись прославленный клан.
— Спасибо Петь, у меня всё хорошо, ничего особенного. В последний раз мы с тобой виделись на восьмилетие Артёма — подрос крепко младший, смена моя… А у тебя что нового?
Глаза чиновника смотрели строго, как два чёрных уголька — такие можно увидеть у столетних воронов. Казалось, он высматривал в тебе всю суть, отделяя словесную шелуху от реальных дел и личных качеств.
— Тяжело, Борис Олегович, особенно когда бывший однокашник и друг врёт тебе и не краснеет.
— Да ты что такое говоришь?
— А вот что, — потряс головой Шувалов, из-за чего искусственная конструкция на макушке едва заметно сместилась влево. — Не надоело по Москве пороги оббивать? Чего ко мне сразу не пришёл? Гордец какой.
— Уже в курсе, значит? — нахмурился Борис и как будто напитался весь усталостью и заботами: взгляд потяжелел, между бровей проступил напряжённый валик.
— Боря, мы охранное отделение, а не какая-то там контора — это наша обязанность всë знать. Ну конечно, я был в курсе с самого начала, но помня твой тяжëлый характер… В тебя невозможно запихнуть помощь, ведь откажешься. Невыносимо быть настолько сложным человеком.
— Ну, так что же ты со мной возишься, Петь? Дай, как и все, пинка под зад — будет что обсудить при дворе, — огрызнулся вдруг Барятинский.
Граф Шувалов задумчиво постучал золотым портсигаром по дубовому столу, а потом строго ответил.
— Обижаешь ты меня, Борис. Кабы не знал я тебя… Твои достоинства, верность Отчизне… Ничего не забыто, слышишь? Что мне эти шакалы, накинувшиеся на тебя? Неужели ты не видишь — новая Россия строится, куëтся этими вот руками, — он так сильно сжал портсигар, что тот смялся в бесформенный комок, а табак просыпался на стол.
Борис неожиданно улыбнулся.
— А помнишь, как ты речь толкнул перед новенькими, когда мы Брешь закрывали?
Шувалов резко изменился в лице от нахлынувших воспоминаний.
— Это когда я их стращал обезумившим некромантом?
— Ага, как же там… Сейчас вспомню: «Наш долг, честь и обязанность — выстоять и защитить от скверны редут». А там… — Борис уже в слезах держался за живот, — а там…
Но не смог договорить, так как задохнулся в смехе.
— А там Плеве зайцев мëртвых поднял и на вчерашних кадетов пу-пусти-и-ил…
Они, уже не сдерживаясь и, забыв про чины, хохотали, как в бытность юными офицерами. Им было что вспомнить, ибо почудить любили.
— Я эти лица на всю жизнь з-запомнил, — Шувалов так сильно постучал по столу, что чуть не пробил в нëм вмятину, ордена на груди от этого зазвенели как украшения на ëлке, а парик слетел на
