Евгений Гаркушев - Авалон-2314
– После того как посадят лет на двадцать? – спросил Дима.
– Зачем посадят? – усмехнулся Зигфрид. – Законы сейчас другие. Адвокаты у нас хорошие. Сухим из воды выйдешь, если самого не пришибут. А если пришибут – так и обратно воскресят. Сечешь?
– Типа того… – проговорил Дима.
– Значит, в деле?
– В деле! – заявил Соловей.
Ольга за его спиной нервно хихикнула.
* * *До полуночи мы с Фридрихом Вильгельмом слушали Вагнера. Философ то молчал, то начинал нахваливать музыку, то, напротив, вспоминал какие-то обиды, причиненные ему Вагнером. Подумать только, ведь они в самом деле были знакомы! Меня невольно, вопреки доводам рассудка, охватывало благоговение. Человек слаб, и звучание громкого имени способно вскружить голову почти каждому.
А Ницше… Несмотря на молодое тело, рассудком он был так же стар, как и я. А может быть, и моложе – ведь первая его жизнь была короче. Но по уровню общения, по соотношению времени, в котором жил я, и времени философа, я невольно сравнивал Ницше и своего деда. Тот, конечно, с Вагнером знаком не был, но видел на войне Георгия Жукова. Кажется, на его глазах Маршал Победы расстрелял провинившегося в чем-то лейтенанта. Дедушка не любил рассказывать эту историю.
Как бы там ни было, знакомство Ницше и Вагнера было легендарным. А я ведь тоже кое-что видел и кое-кого знал. Для кого-то в будущем некоторые мои друзья стали легендой. И они вполне этого достойны! Хотя все мы легенды, только некоторые – яркие и героические, а некоторые – тусклые и даже нудные.
Звучание динамиков комма было объемным и громким, но все же не слишком качественным. Аппарат не предназначался для воспроизведения классической музыки на открытых полянах, при шуме деревьев и журчании ручья. Но Фридрих Вильгельм, похоже, получал истинное удовольствие. Неужели мне и правда удалось войти к нему в доверие? Спросить бы об этом Галахада, у которого есть записи всех контактов с философом, но я сам же попросил его не вмешиваться…
– Фридрих, а ты не думал уехать домой? В какую-нибудь из земель, где живут немцы? Или побывать на Луне? – спросил я.
Философ посмотрел на меня косо:
– Почему спрашиваешь?
– В мире тысячи людей, на которых твоя философия оказала существенное влияние. Тебе не хочется с ними общаться?
– Тысячи? – презрительно бросил Фридрих Вильгельм. – Миллионы. Миллиарды. Заратустра шагал по земле победителем. Но путь пророка – путь одиночества. Здесь, среди несовершенных людей, диких зверей и сурового климата, мой дух совершенствуется. Я вернусь к тем, кто заслуживает света моей воли, когда стану по-настоящему сильным, когда смогу двигать взглядом горы и срывать с неба звезды. Не думаю, что ты сможешь сопровождать меня, – печать истинного благородства не лежит на твоем челе, я вижу разум не гордый, но суетливый и утилитарный, мелкий и скупой. Однако ты сможешь служить победителям и быть счастливым.
Отповедь профессора Ницше застала меня врасплох. Не то чтобы я воображал себя былинным героем, рыцарем без страха и упрека, эталоном для подражания, но «мелкий и скупой разум»? То-то поехидничал бы сейчас Галахад – хотя он наверняка слушает нашу беседу через имплантаты Ницше и хохочет во все горло…
– Почему же я должен служить победителям?
– Такова участь побежденных.
– Но с кем мы будем воевать?
– Сверхчеловек станет властвовать над Землей. Он достигнет истинного, а не игрушечного бессмертия.
– И как своими нынешними действиями ты способствуешь появлению сверхчеловека?
– Поди прочь, – высокомерно заявил Ницше. – Когда станешь мудрее, вернешься. Может быть, через год. Может, через два. А может, никогда. Оставь меня, презренный.
Спорить я не собирался, поднялся и пошел прочь. Рано радовался – если философ и расслабился, то ненадолго. Еще в первой жизни он не отличался легким нравом, так отчего же ему добреть сейчас?
Была в моем изгнании философом-аскетом и существенная положительная сторона. Теперь мне не придется коротать ночь на холодной и жесткой земле рядом с безумцем. Можно принять душ и поспать на чистой постели в гостинице. Идти до нее далеко, но усилия окупятся.
Пробираясь по сумрачным улицам без фонарей, я чувствовал себя как во сне. Безлюдье, тишина, легкий ветер, призрачный свет экономичных электрических ламп и светодиодов в квартирах… А вдруг я и правда сплю? Может ли быть, что на берегу речки сидит и допивает мое пиво Фридрих Ницше, в компании которого я только что слушал Вагнера, пусть и в записи?
* * *За Великой Китайской стеной, в Датуне, Хонгр заехал в клинику прогрессивной нейрохирургии имени Ба Луня. Теперь, когда его положение было пусть и двусмысленным, но легальным, он пожелал воспользоваться достижениями современной техники. Да и не только в личных устремлениях было дело – поставить имплантаты настоятельно рекомендовал Мерлин.
Таинственный наставник объяснил, что имплантаты могут влиять на сознание человека не больше, чем направленное излучение из того же ментообруча либо со стационарных внешних излучателей. Наивно полагать, что по излучению имплантатов кого-то легче выследить. Напротив, с поддержкой специальных программ проще скрыться от наблюдателей. А вот человека без электронного прикрытия обнаружить элементарно – с помощью спутников, камер наблюдения, датчиков движения, глазами других людей, в конце концов. Укрыться можно только под землей, в одиночестве. А высунешь нос – тут же поймают.
В клинике Хонгра приняли без очереди – оказалось, он был записан на прием еще две недели назад. Революционер в очередной раз подивился возможностям покровителя. Либо тот изменил учетные записи в больнице, либо заранее рассчитал время его визита.
Вживление имплантатов в китайской клинике производили при помощи автоматических устройств. Дежурный доктор или, может быть, техник-наладчик, молодой худощавый негр, показал Хонгру, куда положить руку. Эластичные захваты надежно зафиксировали ее, сверху опустилась массивная металлическая конструкция. Легкий зуд, едва слышный укол, и рука онемела, потеряла чувствительность.
В кресле пришлось сидеть минут пятнадцать. Негр хмурился, вглядываясь в показатели приборов, время от времени касался каких-то сенсоров.
– Все в порядке? – поинтересовался Хонгр.
– Давление слегка повысилось, – ответил негр. Значит, все-таки доктор, следит за состоянием организма. – И уровень сахара в крови низкий. Вообще, такое впечатление, что вы очень устали. Тяжелый распорядок? Изнурительные тренировки?
– Да, слишком много играл в футбол, – по привычке решил зашифроваться Хонгр.
– Отчего витамины не пьете?
– Как-то забылось, – ответил Хонгр. – Операция будет длиться долго?
Негр улыбнулся:
– Операция позади. Имплантаты вживляются сами: контакты интегрируются с нервными волокнами, блоки памяти ищут источники питания. Происходит это за несколько секунд. Сейчас идет ранозаживляющий процесс – соединить всегда сложнее и дольше, чем разрезать.
– То есть я уже могу пользоваться имплантатами?
– Почему нет? Но я бы рекомендовал дождаться полной интеграции нервной ткани с искусственными устройствами. Она будет достигнута через несколько часов, когда воспалительные процессы пройдут. Сейчас возможно искажение сигнала и нечеткая обратная связь.
– Руки-ноги будут трястись?
– Что-то вроде того.
Хонгр расслабился, подумал о том, что нужно пройти медицинское обследование… Потом вспомнил, что в нынешних условиях это совершенно лишнее, – организм настроен на работу без сбоев с момента его сборки. Интересно, а как происходит процесс создания нового тела? Это не клонирование, ведь нужно создать специфическую, уникальную клетку с нужным ДНК-кодом. И уж потом вырастить из нее тело, причем взрослое.
– Спасибо, что воспользовались услугами нашей клиники, – радушно заявил негр, отстегивая руку Хонгра. – Будем рады видеть вас еще.
– Зачем? – поинтересовался Хонгр.
– Возможно, вы захотите другую модель имплантатов. Да и профилактика время от времени требуется. И технике, и организму. Лет через двадцать я бы настоятельно советовал вам показаться врачам.
– Через двадцать? – переспросил Хонгр. – А, ну да… Если меня до того времени не убьют. Спасибо, доктор.
– Если вас убьют, имплантаты придется переустанавливать. А еще лучше – сделайте пометку в завещании, что хотите воскреснуть с полным техническим оснащением. Гораздо дешевле обойдется.
– Спасибо, – поблагодарил Хонгр и вышел.
За дверью он обратился к коммуникатору, чтобы узнать, в какую сумму обошлась операция. Две тысячи рублей… Очень дорого. Но что остается делать медикам, как не ломить цену, если к ним обращаются в среднем раз в двадцать лет?
