Михаил Белозеров - Черные ангелы
— Пригнись… — зашипел Мирон, и мы снова побежали куда-то в темноту.
Это было похоже на аэродром, нет — на космодром, потому что торчали вышки, к которым обычно крепились ракеты. На фоне звезд, среди которых шарили лучи прожекторов, я различил какие-то летательные машины на тонких ножках. Не успели мы преодолеть расстояние до них, как нас осветили, и мы упали. Луч целую вечность стоял на месте, а потом уполз в сторону.
— Что происходит? — спросил я, когда мы присели за этими ножками.
— Ты меня спрашиваешь? — с раздражением удивилась Люся. — Ты спроси у него, — она кивнула на Мирона, который имел слишком невозмутимы вид, чтобы усомниться в его планах.
Он вдруг признался:
— Каждый раз дорога меняется…
Я хотел спросить, что это значит, но потом подумал, что даже если она меняется случайным образом, все равно мы придем в конечную точку. Счастливое стечение обстоятельств. По логике вещей иначе не могло быть.
— Мы еще здесь ни разу не были, — произнесла Люся, вглядываясь в непроницаемое лицо Мирона, который, должно быть, обдумывал свой план.
Лучи скользили по краю платформы. Я невольно посмотрел на днище тарелки. В этот момент в нем открылось какое-то окошко и на меня глянул черный ангел. То, что это был он, не вызывало никакого сомнения: то же выражение птичьего лица, то есть, наоборот, полное его отсутствие, и костлявые руки, которые он прижал к стеклу, силясь нас разглядеть. Должно быть, мы слишком громко болтали с Люсей. С минуту мы пялились друг на друга. Не знаю, понял ли он, кто мы такие или нет, но вдруг пропал — окошко закрылось, а мы бросились к следующей тарелке. И тут наконец завыли сирены. Теперь уже откуда-то сверху, с колонн, вниз ударили многочисленные лучи света, в которых, подпрыгивая, забегали хлысты с оружием в руках, а в небе появились два или три черных ангела. Казалось, их огромные крылья заслоняли полнеба. Мирон зашипел, как вода на утюге:
— Да прыгай же!
Оказывается, пока я разглядывал, что делается на взлетном поле, все уже исчезли в крохотном люке на краю платформы. Я камнем нырнул вниз и услышал, как Мирон грохочет по лестнице следом. В спешке он едва не свалился мне на голову.
Лука опомнился:
— Братцы, это же знаменитые блюдца! Вау!
Господи! Теперь он соответствовал своему пацаньему чубчику, мода на которые давным-давно прошла. Один Лука не знал об этом.
Люся хмыкнула, что, должно быть, означало — эка невидаль. Мирон, не обращая ни на кого внимания, громыхал по лестнице уже где-то внизу, чтобы ступить на едва заметную площадку в лучах света. Мне тоже было все равно — блюдца это или тарелки. Какая разница? Нам от этого ни жарко, ни холодно.
В этот момент произошло то, чего я давно уже подспудно ждал: прежде чем я прыгнул в следующий люк, а Мирон крикнул:
— Да прыгай же!
Мы снова очутились перед все тем же люком и я успел удивиться: 'Неужели они так быстро нашли следующий ход?
Потом все последовало во все той же последовательности: хлопок над головой, грохот ног по лестнице, восклицание Луки по поводу пресловутых блюдцев, только на этого раз я летел в бездну, в которой не было дна. Вот соображай и после, что это было на самом деле?
Не знаю, у меня голова шла кругом от одних разговоров. Но это точно был рывок во времени, как и тогда у геотермальной станции. Просто в темноте мы его не заметили. Я еще не понял, насколько он был опасен и куда мы могли из-за него улететь — в прошлое или в будущее. С такими штуками нам еще не приходилось встречаться. Возможно, это был маневр ухода от земной ракеты — прыжок в петлю времени, тогда мы точно должны были вернуться в настоящее.
По обе стороны площадки в темноту убегали туннели. И если сюда еще падали отблески света, то туннели казались чернее ночи. Впрочем, там в темноте кто-то загибался: человек на карачках, а рядом, судя по очертаниям, копошилась сердобольная Люся. Невнятные голоса эхом отдавались в колодце. Я стал двигаться по направлению к ним, приглядываясь к длинноволосому седому созданию, лицо которого отливало голубоватым свечением. Но поверхность площадки, на которой в этот момент я находился, внезапно наклонилась, и я заскользил к поручням. Все произошло слишком неожиданно. Базу тряхнуло очень сильно. Похоже, в нее все-таки попала земная ракета. Я почувствовал себя муравьем в муравейнике, который кто-то пнул ногой.
На космодроме завыли сирены. Далеко внизу блеснула вода. Через мгновение я уже висел, уцепившись за поручни, а еще через секунду перевернулся и больно ударился головой о перекладину, но рук не разжал. Человек нес какую-то чепуху. Я невольно прислушался. Оказалось, что он был астрономом из Пулково.
— Произведен двухградусный обзор фиолетового смещения трехсот тысяч звездный островов в трех секторах неба размером четыре градуса на девяноста, глубиной в два миллиарда световых лет. Получен результат фиолетового смещения ноль сорок пять… — в странном возбуждении бормотал он.
— Чего ты бормочешь? — раздался возмущенный голос Мирона.
Он пристроился ниже на лестнице и преспокойно поглядывал оттуда на то, как я вишу над бездной. Конечно, он знал, что я не разожму рук.
Люся все так же заботливо поддерживала астронома. Им повезло больше — они всего лишь перекатились с пола на потолок. А Лука? Я ощутил инерцию движения. Где-то в утробе базы возникли низкие, утробные гулы, к ним добавились звуки льющейся воды, а высоко над нами, похоже, на взлетном поле, что-то с грохотом рушилось. База заняла прежнее положение, хотя еще колебалась некоторое время.
Я подтянулся и перелез через ограждение на площадку. Из ссадины на голове текла кровь. Где-то в темноте мелькнуло ошарашенное лицо Луки. Жаль, что он не свалился вниз — мы бы избавились от нытика.
— Ну чего застыли?! — крикнул Мирон. — Время дорого!
— Подожди, подожди, — сказал я, — пусть доскажет.
То и дело мелькал голубоватый свет мобильника. Астроном, как младенец, которому срочно нужно 'пи-пи', ползал на коленках. Мои глаза окончательно привыкли к темноте. Вздернутый нос с большими ноздрями и несчастное выражение лица делали его похожим на какого-то артиста, которого однако трудно было припомнить. Глаза у него, как у судака, светились розовым светом. Было интересно, что он знает. У меня возникло ощущение, что астроном появился сразу после смещения времени и первого маневра базы. Я не имел понятия, что это значит и надо ли опасаться еще чего-либо, но то, что смещение не было таким уж безопасным явлением, стало очевидно. Бог знает, чего еще можно было ждать. В следующий раз смещение с такой же легкостью может выплюнуть хлыста или того хуже — черного ангела.
— Главное, чтобы база не рассыпалась, — высказал я пожелание, а еще я хотел спросить у астронома, где он до этого момента находился, но мне не дали вставить и слова — Лука орал, как резаный:
— Не верьте ему, не верьте! Он врет!
— Ну же! — Мирон поднялся на площадку и пошел к нам.
Он тоже почему-то не верил астроному.
— Узнай, откуда он, — сказал я.
Люся неопределенно пожала плечами — мол, здесь и не такое встретишь. Два дня пребывания на базе давало ей большое преимущество в этой жизни. В разрезе плохо застегнутой блузки мелькала коническая грудь. Я заставил себя не смотреть туда.
— В ходе анализа свойств межзвездного вещества… — бормотал астроном, ползая кругами. — Дайте пожрать…
В отблесках света откуда-то снизу лицо Мирона казалось очень сосредоточенным.
— Дальше! — потребовал он.
— Ась? — замер астроном, жалко улыбаясь. — Жрать хочу!
— Чего ты там бормочешь, старик? Говори громче!
Он снова двинулся в свой бесконечный путь:
— …были определены граничные условия возбуждения спонтанной радиолюминесценции на магистральном уровне атома водорода, обеспечивающей излучение в диапазоне длин двадцать один сантиметр и перенос излучения с возбуждением его частоты.
Астроном явно находился на грани обморока, ведь даже в здравом уме никто не будет нести подобную ахинею. Я даже решил, что его чем-то напичкали, потому что порой он говорил то шепотом, то очень громко, почти истерически. Мирон тряхнул его за плечо.
— Не трогай его, — попросила Люся, шмыгнув носом, — видишь человеку плохо…
Но Мирон счел этот аргумент несостоятельным, ведь астроном говорил о том, что было поважнее самочувствия любого из нас.
— Говори, профессор, все, что ты знаешь! — потребовал он.
— Знаю то, — на последнем издыхании замер астроном, — что изменился механизм энтропии, то есть, иными словами, теперь не срабатывает механизм преобразования перманентного пространственного высокочастотного излучения в рассеянную тепловую энергию межзвездного газа.
— Бред какой-то, — хмыкнул Мирон и отпустил его.
Но астроном явно осмысленно добавил:
