Любовь Пушкарева - Синто. Героев нет
– Ага, чтобы меня, как на Тропезе, принимали за непойми-кого…
– Ты слишком похожа на свою мать, – уже серьезно сказал он.
– Я ее дочь – что я могу еще сказать.
– Это уж точно, – как-то сокрушенно заметил отец. – Сначала за ней выгребал, теперь вот за тобой.
– Ты считаешь, что я не права? – озабоченно спросила я.
– Если бы я так считал, я бы тебе рта не дал раскрыть на Совете.
Мы наконец подошли к залу, осмотрели друг друга, все в черном, я встала между отцом и Ронаном, и мы вошли.
Людей было немного, практически междусобойчик, безопасники и коммерсанты, инициировавшие акцию. Хелен-Инга сразу заметила нас и не смогла скрыть оживления. Синоби, беседовавший с Шур, замолчал на полуслове и уставился на меня, Шур тоже, она мне не простит того, что Синоби на секунду смог забыть о ее существовании.
– А вот и королева бала, – воскликнул некст Грюндер. – С кем будет первый танец? – доверительно спросил он.
– С самым дорогим и любимым мужчиной, – ответила я. Игры начинаются, ведь такие мероприятия – топливо для сплетен.
– Я ему завидую, – промурлыкал Грюнд. – Музыка!
Зазвучал вальс, я развернулась к отцу.
– Я?
– Ну а кто же еще?
– Ронан!
– Ты отказываешься?
– Ну уж нет.
И мы закружились. Танцевал отец прекрасно; когда музыка закончилась, я испытала разочарование, хотелось кружиться и кружиться.
Грюнд с пакостной физиономией пробурчал: «Запрет на замужество…», я в ответ послала ему ехидную улыбочку – игры…
Если первый танец был только для виновников торжества, то второй уже считается, что для всех, но пока никто особо не спешил. Я кружилась с Ронаном, отца перехватила леди Шур, а Хелен-Инга медленно вальсировала со старым Баюлом.
– Я думал, что я для тебя – самый любимый мужчина, – подкалывал брат.
– Ну не будем же мы это афишировать, – в тон ему ответила я.
На третий танец отец и Хелен-Инга наконец добрались друг до друга. Если бы они повесили себе на спины плакаты с надписями «Мы влюбленные!», это имело бы куда меньший эффект. Весь зал не сводил с них глаз, но им было все равно. Хелен-Инга расплылась в улыбке, глаза горели, а отец не отводил от нее взгляда. Я поймала недобрый взгляд леди Шур, сто процентов – задумала какую-то пакость. Вот ведь интересно, она отравляла жизнь всем, до кого могла дотянуться, но в деловых вопросах была надежным и умным партнером.
– А правда, что леди Тобин носит вашего братика? – раздался над ухом голос некст Грюндера, который уставился на Ронана.
– Хотите отобрать прозвище у леди Шур, Грюнд? – нашлась я.
Он рассмеялся.
– Ну что вы, пупок развяжется. Так значит, вас не расстраивают ваши сестричка и братик? – Я поблагодарила Судьбу за то, что так вовремя все узнала, и еще раз мысленно обругала отца.
– Грюнд, вы такой злой, потому что танцевать никто не зовет?
– Я не танцую.
Я ехидно подняла бровь.
– Может, вы и драться не умеете?
– Умею, но не танцую, – и ретировался.
– Серпентарий какой-то, – заметил Ронан.
– Боятся потерять форму от безделья, – ответила я. Судьба, какое счастье понимать, что главной проблемой на данный момент является мелкая пакость со стороны Шур или Грюндера, и даже если им удастся напакостить, то никто не умрет, да и вообще особо не пострадает. От этой мысли я расплылась в улыбке.
– Разрешите пригласить вас, – раздался бархатный голос. Мое блаженство провалилось во «врата», это Соболев. Я с вежливой улыбкой вложила свою руку в его, и мы закружились, я старалась не смотреть на него.
– А вы были правы, леди некст Викен…
– Вы тоже, лорд Соболев…
– Мир?
Я озорно улыбнулась:
– Нет, война на полное уничтожение.
– Кровожадная, – он включился в игру. – А почему же, позвольте узнать?
– Увы, вы заставили меня дать клятву самой себе, и пока я не выполню ее, мира между нами не будет.
– И в чем же вы поклялись?
– Тайна!
– Какой кошмар… Меня сживут со свету?
– Нет, всего лишь лишат аппетита.
– Ну вот вы и выболтали…
Я рассмеялась.
– Я готов съесть много конфет и тем самым надолго лишиться аппетита…
– Мне не нужна капитуляция без боя!
– Значит, все-таки война?
– Война!
И в следующую секунду я оторвалась от пола, он закружил меня в горизонтальной поддержке, я заставила себя расслабиться и принять нужную позу, откинувшись и вытянув руку.
– Сдаетесь?
– Ха!
Ему пришлось закончить вращение и вернуть меня на землю, музыка стихла, я наткнулась на совершенно бешеный взгляд Синоби. Соболев его тоже заметил.
– Вы с ним? Это правда?
– Я сама по себе, – сказала я твердо, посмотрев в глаза Соболеву.
Однако я решила, что лучше где-нибудь спрятаться, пока страсти улягутся, и отправилась на балкон, но там был Грюнд.
– Помирились? – мрачно спросил он. Ах, ну да, это он о Соболеве.
– Вовсе нет, обменялись объявлениями войны.
– Да? А с виду не скажешь.
Я решила не продолжать разговор и молча оперлась о перила в шаге от него.
– Все-таки, что между вами было?
– А? – он отвлек меня от раздумий. Что ж тебе неймется! Похоже, Соболев слишком много для него значит.
– Да ничего не было, танцевала как-то для него, пока ученицей была, ему понравилось, в младшие жены звал, отказалась…
– Ничего себе…
– Твоя очередь. Что значит «ничего себе»?
Грюнд инстинктивно огляделся.
– Совсем молодым он влюбился в младшую Шур, очень красивая девочка была, ангелоподобная, но улетела на задание и не вернулась. С тех пор он не любит нежных блондинок и смотрит только на гейш.
– Да, – мне вспомнились уговоры Соболева, – дела…
– Дела… – согласился Грюнд, серьезно и как-то строго взглянув на меня. – И каково это – держать в руках чью-то жизнь и быть кому-то полновластным хозяином?
Я опешила, но потом поняла, что это он о Даниэле.
– Это страшно.
Я отвернулась от Грюнда, вот гадина, все настроение испортил. Резануло чувство вины: мы празднуем, а виновник торжества…
– Страшно? – удивленно спросил Грюнд.
– А ты считаешь, что я должна пыжиться от собственной значимости и превосходства? – зло ответила я.
– Нет. Прости. Ты странная девушка.
– На себя посмотри! Не переживай, я буду заботиться о нем…
Он молча кивнул. И тут меня накрыло, разрозненные факты и предположения помимо моей воли собрались в единую картину, я попыталась отогнать получившийся вывод, не нужны мне чужие тайны. Грюнд все это время всматривался в меня. Я отвернулась.
– Умная…
– Дурак! – ой, зря это я.
– Дурак, – согласился он. Кляня себя за ненужное любопытство, спросила одними губами:
– Знает?
– Догадывается, – тем же способом ответил Грюнд, и мы молча уставились в ночь. Отец прав, я генератор проблем, и в первую очередь для себя, ну зачем мне личная жизнь некст Грюндера и его отношения с Соболевым?
– А что у тебя с тем ректором с Дезерта?
– Любопытство кошку сгубило.
– У нее девять жизней.
– Ты свои девять еще в флаере исчерпал.
Он рассмеялся, а потом серьезно сказал.
– Ответь мне, чтобы не спрашивали другие.
– Первая любовь…
– Да? Я думал, первая любовь – это тот донжан.
– Тот донжан – друг детства, – горько сказала я. Слезы полились из глаз, я внезапно осознала, какая пропасть между мной теперешней и той, что принимала Эфенди и Алекса перед отлетом на Дезерт, никогда мне не стать прежней беззаботной, самоуверенной девчонкой. Детство кончилось.
– Прости меня. Прости дурака. – Я отмахнулась, не в силах остановить слезы. Платка ни у меня, ни у него не было, он вытащил насколько можно широкий рукав рубашки из армкамзола и стал им вытирать слезы, приобняв меня.
– Грюндер!
Синоби… Судьба, за что?
– У вас есть платок? – совершенно спокойно спросил Грюнд. Синоби подошел, увидел меня в слезах, молча достал платок и подал мне. Я взяла, раскрыла и, уткнувшись в него лицом, отошла на пару шагов. Никого не хочу видеть, никого не хочу слышать.
– Что, «врата» тебя побери, тут произошло? – прошипел Синоби.
– Ничего, – вместо Грюндера ответила я. – Просто эмоциональный откат после всего. Оставьте меня, я скоро вернусь в зал.
Хвала Судьбе, они послушались. Я успокоилась, но возвращаться в зал уже не хотелось, веселье улетучилось. Кто-то шел под балконом…
– Ну же, Исент, – услышала я жаркий шепот леди Шур, – или у тебя встает только на ровесниц дочери?
Вот тварь, еще слово, и я с балкона прокричу, что о ней думаю.
– Криста, ты опять меня вгоняешь в краску, – раздался чуть ироничный голос отца. – Но мне завтра улетать рано утром, и ты знаешь об этом. Я хочу дойти до корабля, а не доковылять.
– Стареешь, раньше тебя ранний подъем не остановил бы, и ты не бросался на молоденьких.
– Зато ты все такая же, – опять легкая ирония. – Спокойной ночи, Криста.
И раздались удаляющиеся шаги.
