Константин Клюев - Т-34 — истребитель гархов
Милый Вальтер, это я, твоя мама.
Последние месяцы мы с папой постоянно чувствуем угрозу, и решили оставить тебе это письмо. Ты должен его получить, будучи уже взрослым и сильным мужчиной. Жаль, если политика перемелет нас без остатка, но мы не можем уйти в сторону. Все пошло не так, как хотелось. Идея национал-социализма привлекла множество психически нездоровых личностей и откровенно преступных умов.
Мой чудный мальчик, знай, я вовсе не та безмозглая щебечущая кукла, помешанная на тряпках и развлечениях. Я не только твоя мама и жена папы Альфреда. Мы с твоим отцом — соратники и единомышленники во всех делах и замыслах. Мы едины перед Богом, и так останется всегда. Просто папа решил, что мне лучше выглядеть именно так, и тогда будет хотя бы маленький шанс уцелеть и вырастить тебя. Кому нужна безмозглая дальняя родственница кайзера в изгнании, да к тому же пустоголовая дура и кокетка? Беречь себя твой отец отказывается наотрез и утверждает, что, кроме позора, это не приведет ни к чему. Увы, я с ним согласна, и попытаюсь уцелеть ради тебя, мое белокурое чудо, и ради Альфреда, раз такова его воля.
Но это всего лишь надежды. Никогда не стоит недооценивать наших недоброжелателей. Они умнее и проницательнее, чем кажутся, и внимание их многократно усилено силой ненависти и жаждой власти.
Мы с папой Альфредом только что поцеловали тебя, спящего, и благословили в эту новогоднюю ночь. Завтра ты будешь радоваться подаркам, играть и смеяться, делая нас безумно счастливыми. Наш милый мальчик, будь всегда с нами, а мы будем с тобой. Конец нашей жизни — это еще совсем не конец всего-всего. Пока человек любим, он вечен и несокрушим, как Господь. Мы с папой продолжаем тебя любить, где бы ни находились сейчас наши тела.
Большего мы не можем рассказать, не рискуя чужими судьбами. Помни, Вальтер, чужими судьбами нельзя играть никогда.
Ты получил это письмо, и это значит, что мы с папой не ошиблись, и все действительно обернулось плохо. Не отчаивайся. Прости, что не смогли сказать тебе это лично. Не все в жизни возможно предугадать и предотвратить.
Но, Вальтер, ты все-таки получил это письмо, и это значит, что надежда на возрождение свободы Германии не потеряна.
Сейчас я приложу письмо к губам, и отец отвезет его надежным людям. Целую тебя, мой мальчик. Мы любим тебя. Чувствуешь тепло? Это мы, твои родители.
Матильда Краус,
Твоя ма.
1 января 1933 года
P.S. Сынок, это я, твой папа. Получается, что прошло много-много лет, и нас с Матильдой давно нет рядом с тобой. Что же, мой взрослый сын, чему быть, того не миновать.
Никогда не соглашусь с тем, что в сердце отца любви меньше, чем в сердце матери. Я внимательно и с гордостью следил за тем, как ты растешь, с самого первого дня твоей жизни, и я не знаю большей радости.
Прими и от меня поцелуй, мой мальчик. Храни тебя Господь, и да пребудет с тобой наша родительская любовь.
Альфред Краус,
Твой па.
Глава 9
ПЕТЛЯ ВРЕМЕНИ
Суворину не было цены. На сырой полоске земли между болотом и речной протокой Иван умудрился найти сучья для растопки и быстро соорудил костер. Глядя в синеватые языки пламени, Ковалев слушал затихающий гам поймы. Когда черный силуэт подлодки осветила луна, Александр достал из кармана жетон и нажал кнопку: «Виктор, Марис, возвращайтесь в лагерь!» Жетон пискнул, затем пробормотал на два голоса: «Есть, товарищ капитан!» Новые жетоны позволяли разговаривать, находясь друг от друга в двух-трех километрах. Через пару минут из темноты возник Марис, а несколько мгновений спустя у костра бесшумной тенью сгустился Витька.
— Давайте к костру, ребята. Ужинаем и ложимся спать. Дежурить будем по одному, через два часа.
Ковалев отмахивался рукой от кровососов, доверительно и умоляюще гудящих на ухо, пока не вспомнил слова Уоррена на инструктаже и не проверил кнопки на жетоне. Точно, кнопки биозащиты во время разговора отключились. Александр прижал их двумя пальцами. Насекомые исчезли, будто их сдуло легким ветерком с реки.
— Не забудьте проверить кнопки, а то болотные твари не дадут спать. Слышишь, Иван?
— Так точно. — Суворин сморщился и заерзал. Инструктаж он пропустил мимо ушей, вздыхая и считая про себя тягучие секунды невыносимого бездействия. В результате половину пути через болото он страдал от москитов, слепней и всякой охочей до теплой крови живности. Несколько раз, отмахиваясь, он терял равновесие и летел вместе с шестом в вонючую жижу, пока Марис не догадался проверить его жетон. Нужные кнопки были торжественно нажаты, и вокруг Вани образовалась блаженная тишина. Насекомые зависали в метре от механика-водителя и поворачивали восвояси. Тонкие болотные змейки шарахались длинными мокрыми пунктирами, словом, все было как надо. Уют и покой! Осталась только досада на умника Линда. Мог и покороче трещать, сразу бы главные кнопки показал, и все! Да и вообще, почему бы не сделать так, чтобы они не отключались, эти кнопки? Включи намертво, да и дело с концом. Вот трактор — другое дело, передачу воткнул, педальку прижал чем-нибудь, и спи себе, пока трактор пашет по прямой. Сергунька Семенов, правда, тракторист из «Красного Луча», так и утонул по пьяни — заснул, да прямехонько в колхозный пруд упахал. Может, не зря кнопки отключаются?
Суворин тихо поворчал, негодуя на непонятное устройство простых вещей, и быстро уснул. Марис вызвался дежурить первым, но Степаныч с Витькой спать не торопились. Физическая усталость прошла сама собой, во время ужина, и теперь хотелось просто сидеть и смотреть на огонь.
— Любопытно, кого мы ждем. — Марис посмотрел на противоположный берег. Там, под невидимым куполом, изредка вспыхивали желтоватые огни, как если бы кто-то пускал осветительные ракеты под брезентовым шатром шапито, а затем свечение гасло, превращаясь в рассеянном лунном свете в чернильные лиловые контуры.
— Да. Как сказала Селена? Пришлем сильного Хранителя. Вить, вот что это значит — сильного?
— Откуда мне знать, Степаныч, я в ваших делах еще ничего не понял.
— Ну да, не понял он, — ехидно протянул Марис. — А, Александр Степанович! Он не понял!
Витька потянулся и беззлобно огрызнулся:
— Чудак ты, Марис! Это же совсем другое. Вы вот, например, драконов видели, Глион, поросенка говорящего, все такое… Я до сих пор в ваши рассказы поверить не могу.
— Наш Ваня вообще сначала делал вид, что ничего такого нет. Вроде все так и должно быть. Поначалу он нас всех подозревал — меня, Мариса, Витьку Неринга. Думал, мы разыгрываем его, как в цирке.
— А потом?
— Что — потом?
— Когда понял, как оно есть на самом деле?
— Знаешь, Витя, я до сих пор не понял, как оно есть. — Ковалев отпил из фляги. — Все проснуться хотел, когда на нас рыцари с копьями наперевес пошли. Меня тогда Иван спас. Он не задумывался. Ну, и Неринг молодец, сообразил все в момент. Да что там, я с сорок первого мечтал проснуться: вот глаза открою, рябина в окно стучит, солнце белыми полосами по половицам, осень, ветерок свежий. Воробьи под крышей верещат. Пахнет хлебом из печи и яблоками с чердака. А, Марис, у тебя бывало такое?
Марис неопределенно пожал плечами:
— Было, конечно. До сих пор так. Но это ничего не меняет.
— В каком смысле?
— Даже если во сне убьют, чего хорошего? Сначала отбиться нужно, а потом уже гадать: сон или не сон. Можно же ошибиться, Степаныч.
Ковалев помолчал, озадаченный. Луна спряталась в длинную черную тучу, и равнина совершенно исчезла из виду.
— Получается, Марис, что я идеалист, а ты реалист? Для меня важнее, что первично, а для тебя — результат?
— Выжить важнее, командир. И для вас это важнее, Александр Степаныч, иначе нас бы еще под Брянском размолотили в чугунную лепешку, помните? — Марис засмеялся. — А потом еще раз пятьсот! Или тысячу!
— Вот так, товарищ капитан! — Витька засмеялся, сверкая белыми зубами в отсветах костра. — Марис прав. А я могу добавить вот что: я с вами не виделся меньше месяца, а кажется, что уже никогда вас не догоню.
— Как школьник после ангины рассуждаешь, — засмеялся Ковалев. — Эх, в школу охота, мальцов учить. Самое мужское занятие.
Со стороны болота донесся сырой звук, похожий на плеск. Танкисты замерли. Это было чмоканье ног, поочередно вырывающихся из трясины. Оно повторялось все отчетливее, и скоро стало ясно, что со стороны болота приближается гость.
Ковалев подал знак, и Марис откатился влево от костра, а Витя прыгнул направо.
Всплески смолкли совсем рядом, сменившись тяжелым притопыванием и журчанием — с пришельца стекали струи воды.
