Роман Глушков - Лед и алмаз
— А-аа-ааа-АААА!!!..
Множество орущих благим матом глоток извергают эти вопли в едином порыве. И где-то среди них теряется мой, не менее дикий и отчаянный. Но не поддаться общей панике и не заорать в этом хаосе нельзя, ведь каждый кричащий убежден, что он испускает сейчас последний крик в собственной жизни…
…Извините, я очень нервничаю и потому не вытерпел и выдал ненароком желаемое за действительное. На самом деле ротор экскаватора не проносится мимо, а в последний миг рвется вперед и бьет «Ларгу» прямиком в правый борт. Наш капитан поступил хитро, проведя в самый ответственный момент виртуозный финт. Неповоротливый Годзилла на финты неспособен, но ему удалось переиграть нас, вовремя сделав всего один-единственный шаг и доказав, что не мы одни здесь такие ловкие. Нарочно это у него получилось или нет, но в итоге ротор не преградил путь катеру, а, приперев тот к наносам, прорвал жертве корпус зубьями одного из ковшей и остановил ее. А затем следующим черпаком поддел «Ларгу» под днище и, разодрав ей правую вертикальную турбину (очередное оглушительное «БУ-БУМ! Х-х-х-р-р-р-румп! Бздынь! Щелк-крак-цанг-блям!»), потащил нас вверх.
Катер, однако, не улежал на такой опоре, перевалился через край ковша и сорвался обратно. Но упал уже не на снег, а на другой черпак, и не днищем, а левым бортом — тем самым, к которому были пристегнуты мы с Тиберием. Эта пертурбация неожиданно позволила «Ларге» обрести равновесие и улечься более основательно. Чему вдобавок поспособствовали ковшевые зубцы, не давшие ей вновь скатиться с ротора. И пусть он не был приспособлен для подъема негабаритных грузов, мощи в нем бушевало столько, что если его вращение при этом и замедлилось, то ненамного.
Хорошенькое «чертово колесо», ничего не скажешь!
Впрочем, вряд ли кто-то из нас — в смысле, тех, кто при аварии не лишился сознания, — догадывался, что творится с нашим катером. Я, по крайней мере, точно об этом понятия не имел. Удары, грохот, вопли, новые удары, палуба, которая вдруг встала вертикально, и левый борт, ставший теперь палубой… Все это ошеломило и едва не прикончило нас с Тиберием, прикованных цепью к бортовому кронштейну.
Без ложной скромности скажу: наши кандалы не свернули нам шеи лишь благодаря моей предусмотрительности. То, что Грободел в такой свистопляске запамятовал о пленниках, было для него простительно, тем более что ему без разницы, вернусь я в «Светоч» живым или мертвым. Вот и пришлось нам по мере сил и смекалки выкручиваться самим. Опасаясь, что рывок при столкновении с Годзиллой вздернет нас на наших же ошейниках, я шустро пристегнулся своим поясным ремнем за поручень, обнял его, а затем приказал доктору обхватить меня сзади руками и ногами. Как можно крепче. К черту приличия, когда нам грозит скорая виселица! Если Свистунов хочет жить и не желает смерти мне — пусть отринет гордость и выполняет приказ. Тем более что он не такой уж сложный.
Благо, Тиберий сразу смекнул, в чем кроется смысл моего странного предложения. Одной рукой за поручень калеке однозначно не удержаться, а вот за пристегнутого к поручню меня — запросто. И когда Свистунов повис на мне сзади, словно медведь на березе, наша цепь ослабла и не могла натянуться, пока доктор не спешится. Теперь всю нагрузку при вероятном ударе брал на себя мой ремень, а не наши ошейники, что, разумеется, было уже не так опасно.
В такой комичной позе, вжав головы в плечи, мы и дождались последнего, но, увы, неудачного финта нашего рискового капитана…
Зубья первого протаранившего «Ларгу» ковша ударили аккурат в место крепления кожуха воздушной подушки к корпусу. Броня при этом осталась целой, но из-за ее деформации часть иллюминаторов на правом борту вылетела, впустив на палубу поток промозглого ветра. Не исключено, что именно он и привел меня в чувство. А также помог моим мыслям проясниться, отчего голова у меня могла варить не только обычную после такой встряски кашу, но и блюда посложнее.
После того, как «Ларга» упала из ковша в ковш и улеглась на левый борт, я успел немного разобраться в том, что стряслось и что будет происходить на палубе дальше. Свистунов уже отцепился от меня, но произошло это не в момент удара, а позже, поскольку иначе ни доктор, ни я не подавали бы сейчас признаков жизни. А мы их очень даже подавали, и взгляд бранящегося и баюкающего сломанную руку Зеленого Шприца казался вполне осмысленным. Хотя, конечно, пока он не встанет на ноги, делать насчет него какие-либо выводы нельзя.
Чистильщики пережили аварию без потерь. Добросовестно пристегнутые к своим креслам, они не разлетелись по палубе и не переломали себе шеи и конечности. Но после всех рывков и болтанок кое-кто из солдат, видимо, задыхаясь из-за врезавшихся в тело ремней, вздумал их отцепить. И все бы ничего, но эти не ориентирующиеся в обстановке бедолаги не учли одного: того, что катер лежит на боку, и только ремни удерживают их от падения.
— Отставить панику! — взревел Грободел, глядя, как пять или шесть его бойцов вываливаются из кресел и, кувыркаясь, падают на левый борт справа и слева от нас. — Пристегнуть ремни! Сидеть на местах! Стиснуть зубы, терпеть и не дергаться без приказа, ублюдки!
Тоже накрепко пристегнутые к креслам, Хряков и капитан имели представление о том, что происходит с «Ларгой». Чем это все закончится, они, конечно, сказать не могли. Зато отчетливо понимали: приказать солдатам покинуть борт именно теперь — значит устроить на палубе самоубийственную кучу малу и заставить их прыгать вниз с огромной высоты. Выбор спасительных тактик у полковника был невелик. И он придерживался самой разумной: прежде всего дождаться, когда играющая катером силища оставит его в покое, или, что более вероятно — уронит. А уже потом — заниматься эвакуацией из разбитой машины личного состава, пленников и, если повезет, груза.
И я безоговорочно поддерживал это мудрое решение Грободела, да и куда мне еще было деваться-то? Но хвала тем чистильщикам, что по собственной дурости выпали из кресел! Кабы не они, страшно даже подумать, чем в итоге все это могло бы обернуться для нас с Тиберием.
Один такой облаченный в доспехи и вооруженный до зубов неудачник точно придавил бы нас, не определи мы вовремя, куда он должен упасть, и не раскатись в стороны на всю длину нашей цепи. Бранясь и размахивая руками, он грохнулся аккурат между нами, что вышло удачно для нас, но не для него. Треснувшись лбом о кронштейн, к которому мы были прикованы, солдат — спасибо его шлему, — не расколол себе череп, но вмиг лишился сознания и остался лежать без движения лицом вниз. Прочим упавшим повезло больше. Но все они также крепко шмякнулись о борт и потому не вскочили на ноги сию же секунду, а продолжали валяться и, корчась, потирали ушибленные места.
Между тем стоящая вертикально палуба начала опускаться и мало-помалу выравниваться. Ротор поднимал нас к своей верхней точке, где лежащая на ковше боком «Ларга» вновь должна была на некоторое время принять нормальное положение. Однако при последующем неминуемом спуске она в любом случае перевалится на правый борт и выпадет из ковша. И обо что катер затем ни ударится, поручни меня и Свистунова уже не спасут. Лишившись опоры под ногами, мы больше ничем не сможем себя обезопасить. Как не спасет нас и Хряков, который черта с два покинет свое надежное кресло с ремнями для того, чтобы снять наши ошейники. Пусть лучше я останусь для него мертвый в цепях, чем снова окажусь на свободе, да еще заставлю полковника рисковать ради меня своей жизнью.
Потребовать, чтобы Грободел бросил нам ключи? Но зачем, если и так понятно, что он мне по этому поводу ответит. Нет, не стоит привлекать его внимание. Наоборот, пока он таращится в иллюминаторы, пытаясь предугадать, что ждет нас дальше, мне кровь из носу нужно проделать то, что Хряков явно не одобрит.
У валяющегося между мной и доктором чистильщика помимо оружия также имелся при себе миниатюрный лазерный резачок, входящий в штатный арсенал любого современного солдата. Убедившись еще раз, что не привлекаю ничье внимание, я отстегнул инструмент от пояса бессознательного бойца и не мешкая разрезал нашу цепь лазером пополам.
— Что вы делаете? — осведомился Тиберий, удивленно вылупившись на оставшийся при нем обрывок цепи.
— Тс-с! Лежи смирно, не дергайся! — Я приложил палец к губам и с оглядкой на солдат ответил: — Разве неясно: избавил тебя и себя от виселицы… — И, переведя взор на выбитые иллюминаторы правого борта, добавил: — А теперь вот думаю, как бы слинять отсюда, пока есть шанс.
— Вы это серьезно?! — не поверил Свистунов, переходя на громкий шепот.
— Серьезнее не бывает, — подтвердил я. — Или ты действительно полагаешь, что даже если мы сегодня выживем, в «Светоче» с нас снимут ошейники и дадут тебе спокойно излечить меня от аллергии?
— Такое допустимо, но выпустят ли вас потом на свободу — большой вопрос. — Лицо доктора скривилось, как будто он разжевал и проглотил целый лимон. — Но как мы выживем при бегстве?
