Вячеслав Шалыгин - Грозовой фронт
Между противниками вновь образовалась дистанция, но теперь в атаку ринулись оба, а не только Сухов. Апостол зарычал, как разъярённый хищник, а Сухов просто заорал и бросился на врага.
Они столкнулись с грохотом, который не снился и тяжёлым роботам-андроидам. Зрителям почудилось, что они видят, как мнутся и лопаются прочнейшие пластины боевых костюмов, что они слышат сквозь скрежет сминаемого металла хруст костей, и что они буквально кожей ощущают, какое безумное количество энергии выплеснулось в окружающее пространство в момент столкновения.
Разбег у противников получился примерно одинаковый, скорость они набрали тоже равную, да и вес у них оказался примерно равным. Но всё-таки на какие-то сантиметры вперёд продвинулся именно Сухов. Будто бы ощутив, что имеет мизерное преимущество, Павел снова заорал и нанес Апостолу двойной удар открытыми ладонями в грудь. Враг отшатнулся и сдал назад ещё на шаг. Сухов добавил коленом, ударил левой рукой, теперь сжатой в кулак, добавил правой, и когда дистанция стала достаточной, повторил свой удар ногой с разворота. Но теперь не по корпусу, а в челюсть.
Апостол подлетел почти на метр вверх и рухнул спиной и затылком прямо на свой заветный ящик с фугасом. Звон разбитой керамики не сумел заглушить противного хруста пополам с чавканьем. Из затылка Апостола, заливая обломки ящика и фугас, обильно потекла тёмная кровь. Тело лидера «Судного дня» задёргалось в конвульсиях, но каким-то непостижимым образом он сумел сползти с груды обломков и приложить руку к экранчику автономной программирующей системы фугаса.
— Сдохни, — шепнул Апостол, шаря по сторонам невидящим взглядом. — Все подыхайте! Я победил!
На тонких губах у него появилась улыбка, которая очень скоро застыла навечно. Получилась очень знакомая Сухову картина. Как в первый день.
Павел совершенно без сил опустился на одно колено и уставился на красные цифры таймера. Апостол поступил именно так, как предполагал Сухов, а не аналитики и доктора из штаба бригады. Таймер бомбы начал трёхминутный обратный отсчёт.
К Сухову подскочили Бойков и Лера. Чуть позже подтянулись Найдёнов с Копейкиным. Морпехи и выжившие бойцы «Судного дня» просто замерли в немой сцене.
— О чём я и говорил, — тяжело дыша, сказал Сухов. — Никакой он не свихнувшийся патриот, обычный псих. Лишь бы взорвать. Три минуты у нас, товарищи и не товарищи. Потом братская ядерная кремация.
— Надо попытаться… — Бойков обернулся к пленным бойцам. — Кто-нибудь знает код отмены?
— Какой код, они же пешки, — тихо сказала Лера. — Мы обречены.
— Я в шоке, — на выдохе прошептал Копейкин. — Нет, в панике. Нет… в…
— В заднице, как все остальные, — перебил его Найдёнов. — Хорошо хотя бы не в Узле взорвётся.
— Энергополя и тут могут сдетонировать, — сказала Лера. — Главная опасность именно в этом.
— Ладно, успокою вас напоследок, — Сухов попытался ободряюще улыбнуться, но нервное перенапряжение, которое помогло победить в схватке, теперь мешало нормально говорить, жестикулировать и строить гримасы. Улыбка вышла зловещей. — Ничего страшного не случится. Ни с Зоной, ни с вами. Завтра и не вспомните ничего.
— Нашёл время шутить, — Лера подняла на Сухова белые от страха глаза. — Мы умрём сейчас, какое, к чёрту, завтра?!
— Ты увидишь его, уверяю тебя, — Сухов вновь усмехнулся и вдруг вскинул руки, как бы обращаясь к небу. — Смерти нет! Она не для этих мест! Аллилуйя!
— Оба вы с Апостолом… психи, — негромко проронил Бойков и покачал головой. — Один другого хуже. Вот мы попали!
— Ржавый якорь мне в клюз, да? — Сухов глупо хмыкнул и подмигнул подполковнику.
Выглядело это так, будто бы Павла передёрнуло от приступа нервного тика.
— Что? — Бойков поднял на Сухова непонимающий взгляд.
— Ничего, — Сухов отвернулся.
Что-то в этот раз, несмотря на все заслуги лейтенанта, окружающие не спешили признавать его героем дня. Или хотя бы воспринимать его как нормального человека, а не психа. Сухову вспомнилось, как сам он смотрел на Ольгу. Она тоже вела себя, мягко говоря, странно, хотя делала для успеха операции много полезного, особенно во второй день. Теперь Павел понимал, каково ей было выслушивать его диагнозы и замечать косые взгляды. Приятного мало. Точнее, совсем ничего приятного. Абсолютно.
Павел бессильно уронил руки и опустил взгляд на экранчик. До взрыва оставались считаные секунды. Но теперь Сухов не боялся этого взрыва. Или думал, что не боится, а сам всё-таки боялся? Лейтенанту вдруг стало не по себе. Он не понимал почему, но стало.
«Почти повтор сцены в «вертушке», — подумалось лейтенанту. — Что тут страшного? И всё же сейчас почему-то всё иначе, реальнее и страшнее. Даже для меня. Я ведь точно знаю, что завтра проснусь живым и здоровым, но всё равно мне не по себе. Почему?»
Таймер на экранчике разменял последнюю минуту, затем полминуты, затем осталось четыре, три, две секунды…
В тот самый момент, когда рядом с тремя нулями появилась единица, в воздухе просвистело что-то гибкое, будто бы воздух рассекла плеть. Сухов не оторвал зачарованный взгляд от фугаса, но ничего и не пропустил. Воздух действительно рассекла плеть, только не обычная, а «Плеть-артефакт». Тот самый, который мог останавливать на элементарном уровне любые процессы. В том числе и передачу электрических импульсов, которые, блуждая по электронным мозгам детонатора, так и норовили взорвать ядерный фугас в присутствии Сухова и компании.
* * *Удар «Плети» оказался настолько силён, что компьютер фугаса завис всерьёз и, думается, надолго. Сухов поднял взгляд и увидел, что люк в потолке открыт, а по лестнице спускаются бойцы спецназа. А рядом с лейтенантом стоял высокий, крепкий бородач с «Плетью» в руке. Стоял, нагло пялился на Сухова и компанию и ухмылялся.
Сначала Сухова возмутила эта ухмылка (он сам не понял почему, но возмутила до глубины души), а затем Павлу вдруг резко стало нехорошо. Будто бы внутри у него сломался стержень или лопнула пружина, которая заставляла лейтенанта вставать и выпрямляться, даже когда ему по всем законам природы полагалось уже лежать и не дёргаться.
Сухов обмяк и сел на пол. Почему вдруг лопнула пружина? Сухов не понимал. Наверное, дело в этом вот бородаче. А вернее, в его появлении на игровом поле.
«Точно, — в памяти вдруг вспыхнуло яркое воспоминание о последнем бое в Припяти. — До сих пор я почему-то не вспоминал главного, своих последних минут на поле боя в Припяти! После того как я прикрыл Найдёнова, меня вовсе не контузило. Я ещё успел сменить позицию, перебраться в другую траншею, а потом… Вот тогда и последовал взрыв. Но и после него я не отключился. Взрывной волной меня выбросило из окопа, швырнуло на остов сгоревшего бронезавра, а затем… меня прошили из импульсников шагающие боты. Вот как всё было на самом деле. На первом этапе игры память почему-то подсовывала мне урезанный вариант этого воспоминания. Но теперь я вспомнил всё. И как я умирал, и как бородатый человек с «Плетью» вытащил меня с поля боя. Стоп! Но если это так, значит, «петля» ввела этого персонажа в игру с каким-то особым намёком. С каким? Я заработал досрочный переход на третий уровень? Или она меня отпускает. И куда отпускает? Обратно в тот день, когда я умер, в начало марта? Вот уж будет награда за все труды!»
— Механик! — обратилась к бородачу Лера. Голос у неё заметно дрожал. — Мы чуть не взорвались!
— Знаю, милая, — Механик спрятал «Плеть», подошёл и обнял Леру. — Успокойся, теперь всё в порядке.
— Спасибо зарядке, — бодро заявил спустившийся последним из спецназовцев лейтенант Георгий Гелашвили. — Камарджоба, хлопцы и дивчины, чаму кислые?
— Окислишься тут, — проворчал Копейкин. — Чуть в ядерный ящик не сыграли.
— Штаны-то сухие или всё-таки «окислились»? — Гелашвили усмехнулся. — Ладно, расслабьтесь, кирдык отменяется. Давайте все на воздух, а то здесь воняет, как на бойне.
— Здесь, — вдруг тихо проронил Сухов. — А где «здесь»?
— В подвальчике, где ж ещё? — Гелашвили с сочувствием взглянул на Сухова. — Вот тебя разукрасили, лейтенант! Просто под орех. Не хуже меня выглядишь.
Спецназовец указал на левую часть своего лица. Кроме вертикального шрама от лба до подбородка его «украшало» ещё и серебристое пятно стабилизированной нанозаразы, полностью затянувшее скулу и левый глаз. Такие отметины встречались в Зоне у многих.
— Где «здесь»? — повторил Сухов и поднял взгляд на Механика.
— А-а, задумался наконец, — Механик снова усмехнулся и присел на корточки рядом с Павлом. — Ты молодец, парень. И на тренировках прокачал все варианты, и в деле не спасовал.
— Где «здесь»? — Павел на миг почувствовал себя сталтехом Захарчуком, но иначе мысль пока не формулировалась. — Где это «здесь и сейчас»? В тренировочном лагере ада? В стасисном сне? Где я?
