Утро под Катовице. Книга 1 - Николай Александрович Ермаков
— Ты чего припёрся? — любовница злобно смотрела на меня красными от слез глазами, — Иди к своей…
Но я не стал дожидаться уточнения направления, куда я по её мнению, должен направиться, а крепко схватив женщину, поцеловал в губы. Она попыталась оттолкнуть меня, но силы были неравны и вскоре под взглядами дружно высыпавших в коридор соседей, я, подхватив за талию сдавшуюся на мою милость Леночку, отвел её комнату, где она в голос разрыдалась, а я принялся ее утешать и словом и телом. Вскоре она успокоилась и стала с энтузиазмом отвечать на мои ласки, не сдерживая криков и стонов, как это всегда старалась делать раньше. Но мерзопакостные завистливые соседи не дали нам разгуляться, начав стучать в дверь и требуя прекратить безобразие.
На следующий день, я покинул заезженную любовницу только в половине второго, вместо обеда выпив чаю с баранками, так как измотанная женщина не имела сил не то что обед приготовить — она даже встать с кровати не могла. Я тоже, честно говоря, передвигался только за счёт мобилизации силы воли, и если бы не необходимость явиться на секцию, так бы и не вылезал из кровати. Да после лыжного финала мне было намного легче! Добредя до общежития, я взял спортивную форму и отправился в техникум под раздумья о пользе воздержания.
Несмотря на усталость, на тренировке пришлось выкладываться по полной — контингент ведь совсем необучен, глаз да глаз нужен. Однако, сразу после окончания занятий уйти не получилось, так как Тихонов попросил меня задержаться, чтобы продиктовать ему речь, произнесенную мной после киносеанса. На вопрос, зачем ему это надо? Главкомсомолец ответил:
— Хочу в стенгазете разместить и в «Горьковского комсомольца» отнести — вдруг напечатают?
Пришлось задержаться и, напрягая память, а местами и фантазию, воспроизвести моё вчерашнее произведение ораторского искусства. В спокойной обстановке пустого спортзала, изложенная на бумаге речь получилась ещё более яркой и мотивирующей. По завершении совместного творческого процесса, я попрощался с товарищем и, едва переставляя ноги, все же дошел до Кремля, а затем погулял по заснеженной Советской площади, разглядывая отдыхающих горожан и размышляя о парадоксальности бытия.
В понедельник, как всегда, первым уроком была литература, преподавательницу которой хотя и переполняло прекрасное настроение, тем не менее та большую часть провела сидя за столом — видимо не отошла ещё от воскресного переутомления. А на перемене ко мне подошёл Дроздов и сообщил, что про меня напечатали в газете. Мы вместе спустились в холл, где были стенды с прессой, но подойти не смогли, так как там плотной стеной стояло не менее сотни студентов, страждущих приобщиться к печатной мудрости. Комсорг предложил зайти в библиотеку, но я махнул рукой:
— Никуда газета не убежит, позже почитаю! Пошли, скоро следующее занятие начнется!
Товарищ согласился со мной и мы пошли в кабинет математики. А после третьего урока он принес газету в кабинет и протянул мне со словами:
— Тихонов передал специально для тебя!
Я поблагодарил его и сел за парту, приступив к чтению. Вокруг меня немедленно собралась большая часть одногруппников, которые также хотели ознакомиться со статьей, которую искать долго не пришлось. Первая полоса начиналась с моей фотографии (той же что и на доске почета) а ниже под заголовком «ПЕРВАЯ ЛИНИЯ РЕЗЕРВА» шла сама статья, которую я решил прочитать вслух, чтобы слышали все желающие:
«В субботу, 18 ноября в Автотранспортном техникуме прошли соревнования по лыжам, организованные комитетом комсомола. Между отборочными и финальными забегами был организован просмотр участниками соревнований художественного фильма о героях Гражданской войны „Всадники“. По окончании киносеанса с речью выступил один из лучших студентов техникума, победитель соревнований по стрельбе между учебными заведениями города, общественный тренер секции боевого самбо, орденоносец Ковалев Андрей Иванович, который впоследствии стал и победителем лыжного финала»…
Далее шла моя речь в том виде, как мы записали вместе с Тихоновым.
Ну что же, круто! Вот только бы ещё знать, какие будут последствия?
Закончив читать, я поднял голову и осмотрел окружавших меня студентов.
— Вот товарищи, и городская газета заинтересовалась нашими соревнованиями, а что отсюда следует? Надо показать, что мы достойны этого внимания, то есть ещё с бо́льшей ответственностью подходить к учебе и усилить спортивную подготовку! — Вот Остапа понесло! Так вообще ведь можно разучиться говорить нормально!
Отучившись в понедельник шесть часов я ещё на четыре часа засел в библиотеку, после чего отправился в общежитие, решив в оставшийся вечер спокойно поваляться на своей кровати и нормально выспаться. А во вторник, однозначно истолковав зовущие взгляды Леночки, повстречавшейся мне в столовой, завалился к ней в пять вечера и провёл на скрипучей кровати три чудесных и потных часа. Покидая любовницу, в коридоре коммуналки я наткнулся на мальца лет не более восьми. Протянув мне ту газету, с моей речью и портретом, этот маленький засранец, невзначай меня спросил:
— Дядь, а дядь, а правда это Вы в газете?
Спорить тут было не с чем и я подтвердил:
— Да, мой юный друг, это я!
— Дядь, а дядь! А Вы правда нашу тётю Лену е¿ете?
В это время на кухне раздался раскатистый смех, издаваемый несколькими глотками. Н-да, попал в засаду, ну что же, будем пробиваться! Сев на корточки, я спросил засранца:
— Тебя как зовут, мой юный друг?
— Егоркой кличут!
Нет, ты уж мне полностью, по имени отчеству назовись!
— Егор Лукич, — как то задумчиво ответил пацан, видимо, начиная подозревать, что веселой шутки может не получиться.
— Ну так вот, дорогой мой Егор Лукич, скажи мне, что ты сам по этому поводу думаешь?
— Так е¿ете Вы её, точно, вся квартира знает! — выпалил засранец, снова повеселев. На кухне опять раздались смешки.
— А зачем же ты спрашиваешь, раз у тебя есть устоявшееся мнение?
— Так просто… — хлопая глазами, задумчиво протянул мелкий гавнюк.
— Ну как просто? Ты
