Александр Афанасьев - У кладезя бездны. Псы господни
– Нет, не поэтому, бвана… Это потому, что ты мне брат. Я сразу это почувствовал.
– Брат? Разве не белые люди причинили тебе зло?
Зулус отрицательно покачал головой. Из кармана он достал какой-то сверток, аккуратно развернул тряпицу. Взору Паломника предстал большой небогатый медный крест грубой местной работы. Он машинально коснулся своей груди.
– Ты христианин?
– Я православный, бвана. Я – из немногих людей моего народа, узривший истинного Бога и пришедший к нему. Ты не брат мне по крови, но ты брат мне во Христе, вот почему я тебя спас. Мы идем туда, где тебе помогут.
– Такие же братья во Христе?
Зулус кивнул.
– Дорога, ведущая к Богу, трудна и опасна, и не каждый может преодолеть ее. Увидел споткнувшегося брата своего – помоги ему, и оба, может быть, спасетесь…
Зулус говорил на своем языке, который Паломник знал не очень хорошо, но сейчас он перешел на знакомый Паломнику амхари.
– Ты прав… – подумав, сказал Паломник. – А как ты пришел к Богу?
Джумба покачал головой.
– Каждый ищет свою дорогу. До того как я узрел Господа, я, как и весь мой народ, пребывал в заблуждении и рассеянии. Но люди, которые помогли мне, дали мне то, чего не было ни у меня, ни у моего народа. Теперь у меня это есть.
Зулус протянул большую, горячую кружку Паломнику прямо с огня. Кружка была только одна, и они должны были пить из нее по очереди. Как братание. Как причащение. Африканское причащение…
– И что же это, Джумба?
– Терпение, брат. Моему народу всегда не хватало терпения. Как только нас били по одной щеке, мы сразу бросались в драку. Но теперь я знаю, что, если тебя ударили по одной щеке, смиренно поклонись и подставь другую. И помни об этом, пока не представится возможность отомстить…
– Своеобразная трактовка христианства, брат… – Паломник передал кружку назад. – А антибиотики тебе тоже дали твои друзья?
– Да, брат… И это, и многое другое…
Монастырь, как и обещал Джумба, находился примерно в трех часах пути.
Это было невысокое, сложенное как крепость здание, выступающее прямо из самой земли – оно было построено так, что казалось ее неотъемлемой принадлежностью. К этому зданию вели ворота, тоже своеобразные – прямо из горы вырастало что-то вроде небольшого, европейского вида одноэтажного домика с деревянной дверью, перекрывавшего тропу. Кое-где были видны явно следы человеческих рук – сложенные из камня невысокие ограды и заграждения, за ними также росла зелень. На крутых подъемах из камня же были выложены ступени, такие большие, что впору были бы и великанам. Дальше тропа раздваивалась, потом еще делилась, какие-то ее рукава вели наверх, по совсем уж незаметным тропинкам какие-то вели к приземистому зданию монастыря. По виду монастырь должен был вмещать человек двадцать-тридцать, и было непонятно, откуда люди берут в этих местах воду и чем они питаются…
В воротах их встретил старик, старый священник. Ему могло быть и пятьдесят лет, и все девяносто – у африканцев сложно определить возраст. Кожа цвета абьянского[99] кофе, перерезанная глубокими ущельями морщин, большие внимательные глаза, выпуклый лоб, волосы, прикрытые странного вида клобуком, похожим на те, какие носят иерархи армянской автокефальной церкви. В одной руке у него был посох, а в другом крест. Крест тоже странный – равносторонний, из какого-то темного металла, расширяющийся на концах – было похоже, что это не крест, а боевое метательное оружие.
– Слава Богу… – сказал Святой отец и перекрестился.
– Слава Богу… – сказал зулус и тоже наложил на себя крест широкими размашистыми движениями. Паломник тоже перекрестился, вспоминая давно забытые движения – он так давно воевал, что забыл, как накладывать на себя крест.
– Мы рады, что ты вернулся, Мбопа…
– Я вернулся не один, Отец, я привел своего брата. И брата нам всем…
Священник посмотрел на обросшего бородой, исхудавшего, грязного белого, старающегося стоять прямо.
– Нашему брату необходима помощь… – сказал Отец. – Брат Евген посмотрит его. Пойдемте, уже темнеет…
Внутри помещение монастыря было отделано деревом, которое здесь, в бесплодных горах Дэбре-Дамо, в большой редкости и стоит дорого. Сами здания тоже были сложены весьма странно – Паломник никогда не видел такой архитектуры… Деревянные и каменные пояса чередовались до самой крыши, окна были как бойницы. И в окнах было не стекло, а наборные витражи из цветного стекла, как в старых европейских храмах. Внутри зато темноту разгоняли не керосиновые примусы, а вполне современного вида туристические лампы. Здесь также были иконы – как потемневшие от времени, писанные на деревянных досках, так и современные, на которых были довольно наивно изображены библейские сюжеты. Чем-то эти новомодные иконы были похожи на детские комиксы на религиозные мотивы, но все равно они вызывали уважение. Перед иконами горели лампады на масле…
Первым помещением за дверью было что-то вроде холла – опять совершенно нетипичная для Африки архитектура, широкие, набранные из деревянных брусков полати – лавки, столы. Священник жестом предложил оставить все лишнее, и зулус последовал его совету, оставив на полатях переметную сумку через плечо, с которой не расставался. В сумке было что-то тяжелое, оно глухо стукнуло о твердое дерево, но никто, в том числе и сам священник, не подали никакого вида.
Они прошли в следующую комнату, там были более узкие и удобные лавки и столы – трапезная. Лик Девы Марии в углу, освещаемый неверным светом лампады, – Паломник немало удивился, увидев его, потому что точно такой же, почти один в один, висел в их доме в Могадишо, это была икона, передававшаяся из поколения в поколение в роду отца, бесценная реликвия, писанная в шестнадцатом веке, в дни скорби. Паломник смотрел на икону как зачарованный, не обратив внимания даже на поставленную перед ним воду, пока какой-то человек не подошел к нему и не положил руку на плечо. Человек был ниже его, в монашеском капюшоне, но в пальцах его угадывалась недюжинная сила.
– Когда он был ранен? – спросил этот человек.
– Два дня, брат… – ответил сидевший рядом зулус, он уже принялся за еду.
– Ты сделал все, как я показывал?
– Да, брат…
– Это хорошо. Помоги мне…
Совершенно обалдевший Паломник вдруг понял, на каком языке они говорят. Они говорили на… языке его отца.
На русском?!
Зулус и этот монах подняли его за обе руки и повели куда-то за дверь – было еще помещение, а там был ход, вниз и в сторону, широкий и неровный, явно идущий в глубь горы. Только теперь Паломник понял, что те постройки, которые он видел наверху, ничто перед тем, что может скрываться внизу, в толще скал. Территория Абиссинии населена на протяжении четырех тысяч лет, христианство здесь появилось не менее полутора тысяч лет назад. Страшно и подумать, что за эти полторы тысячи лет могли сделать трудолюбивые и упорные монахи, какие подземные лабиринты соорудить…
Они шли по грубо сработанной штольне. То тут, то там были ответвления – очевидно, в монашеские кельи, а может быть, и еще куда. Света почти не было, но каким-то странным образом в штольне не было темно – по крайней мере, в ней было светло настолько, что можно было видеть, куда они идут.
Они свернули в один из отнорков – этот был намного шире других, по крайней мере, он был достаточно широк, чтобы они прошли туда все втроем. Вход перекрывала не дверь, а что-то вроде завесы из бамбуковых палочек, нанизанных на веревки; она с шуршанием раздвинулась перед ними…
Его положили на что-то, напоминающее кровать, но очень жесткое, деревянное. Монах скинул капюшон, зажег в келье свет, полил чем-то на руки. Остро запахло спиртом…
– Как он был ранен?
– Пулей с большого расстояния, – ответил зулус, – и еще он упал. Я сделал все, как ты сказал, брат, но боюсь…
– Все мы в руках Господа. Помоги мне…
Монах был белым. Его кожа была темна от въевшегося за годы скитаний загара, который уже не сойдет, но все же он был белым…
Стиснув зубы, Паломник наблюдал, как монах осторожно разрезал ножом и снял повязки, как он исследовал рану… зубы чуть не сыпались белыми острыми осколками, но он держался…
– Перелом ребер… – наконец сказал священник, – но легкие не повреждены, иначе бы он не дошел сюда. Пулевое с переломом конечности. Но думаю, кое-что мне удастся сделать. Отправь его в страну предков, как я тебя учил. Мне потребуется время.
Зулус куда-то отошел и вернулся с остро пахнущей лекарствами бутылкой и грубо вырезанной полотняной маской, набитой ватой…
– Кто вы? – Паломник поднялся на локте насколько смог и посмотрел на монаха-врача. – Откуда вы знаете русский? Это ведь русский, так?
– Все мы дети Господни, – взгляд белого монаха-врача был острым и сосредоточенным, – и пути наши ведает лишь он. Если Господь даст – вы поправитесь и даже сохраните ногу. Я видал кое-что и похуже. Мбопа, что ты медлишь?
