Дмитрий Матяш - Выход 493
— Они нас чувствуют, — сказал Крысолов.
— Что ты имеешь в виду? — сморщил лоб Секач, выбрасывая использованную гильзу и не сводя глаз с лежащего на полу тела.
— Я имею в виду, что валим отсюда… — И, развернув обеих сталкеров, подтолкнул их в спины. — Бегом!
Они уже выбежали в зал, когда сзади послышался скрип дверных петель. Длинный, протяжный. Ни у кого не возникло сомнений, что это были те самые двери, на которых висела табличка с надписью «Заведующий»…
— Быстро! — подскочив к барной стойке, схватив с нее светильник и бросив в карман только начатую бутылку коньяка, выкрикнул Крысолов. Краем глаза зацепил, как из кухни, ковыляя, выбирается еще одна женщина с перебинтованной (о, теперь он не сомневался, что это были бинты) головой, а из противоположной части коридора вываливается мужчина в деловом костюме и напрочь отсутствующей передней частью черепа.
Лек замешкался в окне, не в силах отвести взгляда от пошатывающихся фигур, но Крысолов, ненавидящий покидать здание последним, вытолкнул его, как инструктор боящегося прыгать десантника, и сам кинулся через окно, кувырком перекатившись по земле.
— К машине! — выкрикнул он, хотя эта команда была лишней.
Лек зацепился за бордюр, спикировал так низко над землей, что чуть не проехался по асфальту бородой, но на ногах удержался.
Сзади кто-то вскрикнул, Кирилл Валерьевич оглянулся, и свет фонаря выхватил из темноты несколько переваливающихся с ноги на ногу, преодолевая длительную мышечную атрофию, мужчин в обрывках военной формы.
Закружились в голове, затанцевали в хороводе яркие, сопровождаемые чьими-то резкими высказываниями мысли, замелькали перед глазами мутные образы — увиденные, нарисованные, вымышленные. Вспомнился тот день, когда он, будучи уже молодым сталкером, видел приведенного с поверхности странного человека. Первое, что бросалось в глаза, — пробоина в его черепе размером с кулак. Казалось бы, как с такой дыренью в голове он мог еще жить? Но он был жив, хотя больше смахивал на труп. И его бледно-пепельный цвет кожи, и черные нити вен на руках и шее — все говорило о том, что он должен был покоиться с миром. Его потемневшие глаза в будто подтаявших глазницах затравленно блуждали по сторонам, но в их выражении уже не было ничего человеческого. Взрывоопасным коктейлем перемешались в них и первобытный страх, и ненависть ко всему живому, и голод.
Это был первый зомби, которого Крысолову удалось увидеть воочию. После этого одна за другой следовали разные истории о нападениях зомби на людей и превращении последних в первых вследствие попадания в кровь слюны или крови зомби. Многое было приукрашено, многое выдумано, в том числе такого, что и на голову не налезет, — особенно вояжеры преуспевали в этом деле, но и многое было правдой. Зомби, конечно же, нападали на людей, и делали это всегда. Не было еще случаев, чтобы завидевший людей зомби решил обойти их стороной. Они не обладали ни умом, ни тактикой, ни стратегическим искусством, не было в них и чувства единства, но человека они преследовали всегда. Даже когда не были голодны. Причина такой ненависти не лежала на поверхности, ученые не могли к ней подкопаться даже после многих лет кропотливого изучения и сотен поставленных экспериментов. Они не смогли в точности исследовать ни их природу, ни особенности мышления, со временем признав себя неспособными объяснить феномен их существования. Дело о зомби заканчивалось многоточием, и вряд ли кто-то когда-то решится продолжить эти бессмысленные исследования.
Да, зомби не могли общаться между собой членораздельной речью. Да, они не могли элементарно складывать даже кубики. Да, их поведение не подчинялось логике и здравому смыслу, но при этом они как-то умудрялись выживать.
В Киеве их оставалось немного — большая часть в поисках более теплых местечек мигрировала на юг, остальные из-за своей нерасторопности легко попадали в ловушки, отправляясь на тот свет сразу по десять особей.
Это может показаться странным, но и тот зомби, что Кирилл Валерьевич видел десять лет назад, и эти были в армейской форме. Их лохмотья, естественно, сложно было назвать формой, но пятна камуфляжа полностью не выцвели, звезды треугольником на погонах говорили о том, что при жизни один из них носил звание старлея, а на воротнике второго все еще сохранились петлицы с изображением парашюта на фоне двух разлетающихся самолетов.
— Спецура? — будто бы удивился Крысолов. — Как же я вас ненавижу, гребаные уроды.
Приклад привычно уперся в плечо, плавный спуск курка, и две короткие очереди заставили обоих вояк упасть на землю и отчаянно бить руками и ногами по земле.
«Разведчик» завелся с первого раза и довольно урчал, хотя топлива в баке оставалось, судя по показателям датчика, чуть меньше, чем ноль.
— Кирилл, давай быстрее! — крикнул Секач, прогревая старый мотор уазика несколькими резкими прогазовками.
— Баллон! — на ходу выкрикнул Крысолов забравшемуся на свое прежнее место Леку, и тот, нащупав на полу багажного отделения полупустой баллончик белой краски, бросил ему.
Вглядевшись в западном направлении, Крысолов выругался, взглянул на часы и, осердясь, решил, что больше никогда не доверит Стахову командование. Затем стянул с баллона колпачок, присел и вывел краской на асфальте, аккурат под раскачивающимся светофором, большие цифры 22.15 и рядом нарисовал стрелку, указывающую налево.
— Э, а чего налево-то? — удивился Секач, свесившись с двери, наблюдая за действиями Крысолова.
— А ты далеко уедешь, если мы поедем прямо? — запрыгнув на пассажирское место и передав баллон протянувшему руку Леку, спросил Крысолов. — Давай, Секач, газуй!
— Ну а что мы будем в городе делать?! Их же там наверняка валом! — взвизгнул Секач, но оспаривать приказ не решился. Машина с рыком сорвалась с места, оставив на перекрестке пару черных полос, и устремилась в левый поворот.
— Это точно. — Крысолов оглянулся назад и с надеждой в глазах снова всмотрелся в темень перпендикулярно идущей дороги. — Попробуем где-то забаррикадироваться и подождать.
Пирятин — небольшой городок, раза в два меньше соседнего Яготина, казался покинутым еще задолго до всемирной катастрофы. Одна главная улица, пересекающая город по диагонали, была на диво пустой. На ней почти не было машин: ни столкнувшихся, ни застывших посреди дороги, ни стоящих у тротуара. В свете фар промелькнули лишь покореженный мотороллер и врезавшаяся в железный забор частного дома «газель».
Город был угрюм, сыр и неприветлив. Без рекламных билбордов, ярких неоновых вывесок и развлекательных заведений он казался реликтом советских времен. Будто начиная с восьмидесятых цивилизация остановилась в развитии и сомкнулась вокруг него плотным, непроглядным кольцом, создавая иллюзию пребывания в Стране Советов.
Здесь все осталось прежним. Отделанный выцветшим бежевым кафелем магазин «Все для женщин» с окнами в деревянной раме и рисунками модниц с прическами а-ля бунтарские девяностые на стекле. Гастроном — такой же, родом из восьмидесятых, с буквами на крыше, каждая на отдельном серебристом щитке; в одном из разбитых окон виднелись пустой прилавок и пара высоких многоярусных тележек, в которых когда-то развозили хлеб. Рядом низкий, угрюмый дом быта с большим щитом над входной дверью, из-под ржавчины на котором все еще проглядывал список услуг: фото, индпошив, парикмахерская…
Сырой ветер, облизывая городские постройки, приносил с собой запах гари и влажного бетона.
В свете фар наконец появился первый многоквартирный дом. Высящаяся аккурат над дорогой пятиэтажка в целостности своей выглядела гораздо страшнее, чем разрушенные столичные высотки.
Никто и предположить не мог, что уцелевшие дома когда-то будут нагнетать ужаса больше, чем руины, но в действительности это было именно так. Руины открыты, они предоставляют возможность разглядывать свои вывороченные внутренности. Стоя в двадцати метрах от девятиэтажки, половину которой снесло взрывом, можно увидеть все, что она в себе когда-либо таила. Вот комната психопата, обклеенная газетными вырезками и плакатами с одним и тем же лицом, в которых он вырезал глаза; вот гостиная ценителя искусства, на стенах выжженные картины, старомодная мебель и чудом устоявшая на журнальном столике древняя амфора; вот спальня молодоженов с зеркальными потолками, навечно отразившими съеженные скелеты; вот заурядно обставленная кухня семьи обычных работяг с одним ссохшимся шкафчиком для столовой утвари и холодильником, на котором детские ручонки когда-то выставили буквами на магнитах слово «мама»…
В разрушенном доме издали видно, где чье обиталище, где какая тварь облюбовала себе теплое местечко, а посему входящий в него сталкер мог иметь общее представление о том, с чем ему придется столкнуться внутри. Целый же дом — как ящик Пандоры, неожиданную смерть в котором сыскать гораздо больше шансов, нежели спасение.
