Дмитрий Старицкий - Наперегонки со смертью
Подошел к нему, прикурил от его зажигалки.
— У вас осветительные ракеты есть? — спросил, вертя в голове разные варианты. — Ну, такие… на парашютиках?
— Есть немного, но они нам будут практически бесполезны. Далеко не запустишь. На таком расстоянии прожектор надежней. Я лучше принесу ночные прицелы на пулеметы.
— А что, есть и такие? — удивляют меня эти «торговцы», сильно удивляют.
— Есть, — подтвердил свои слова боцман. — Оптика с переменной кратностью и дальномер. Все как у людей. Не смотрите, что орудия антикварные, работают они у нас как швейцарские часы.
— А почему эти прицелы стационарно не стоят?
— Зачем? — удивился боцман. — Соль и жара им не полезна. Не протирать же каждый день веретенным маслом, как сам пулемет? Вот они и хранятся в моей каюте в заводской упаковке.
— Маноло, — сказал я в «ходилку». — Тут боцману требуется грубая физическая сила в помощь.
Боцман поначалу попытался возразить, но быстро понял, что такой фразой я сохраняю ему лицо, как лицу подконвойному. И махнув рукой, он стал спускаться вниз по трапу, где его уже ждал Маноло без пулемета, но с расстегнуто кобурой «скорпиона».
Подумав о том, что лишней секунды может и не быть, вынул из бедерного кармана прибор ночного видения и надел его на голову поверх берета. Дурацкую идею о ношении в этих карманах пистолетов я отбросил в первый же вечер. ГШ-18 натер мне ногу. Так что пластырем пришлось залеплять после оздоровительных процедур. А что я хотел? Жарко, влажно, потливо.
— На вахте? — крикнул в рубку.
— Слушаю, сеньор, — отозвался рулевой.
— Поворот направо на девяносто градусов. Держать шхуну всегда в кильватере. И заранее проложить курс на Одессу.
Вот так-то вот. С кормы мы хорошо прикрыты двумя «крупняками». Да и расстояние между нами не менее шести-восьми миль. Не скоро догонят. Разве что глиссер. Но один он не страшен.
— Машинное?
— На связи, — коротко отозвался моторист.
— Что хочешь делай, мазута, а минимум десять узлов дай. Прямо сейчас.
— Но… — попытался возразить моторист.
Но я его оборвал.
— Жить хочешь?
И не дожидаясь его ответа, гаркнул.
— Тогда хоть запори движки, а десять узлов дай. Можно больше. Нам всего они нужны на двадцать часов хода. Не справишься, следующий разговор будет у тебя с пиратами. Все. Конец связи.
И отключился.
Уф-ф-ф… Как же тяжело с личным составом. Самому за себя отвечать куда как приятней. Если кто-то еще будет права качать — загрызу на фиг.
Однако буруны за кормой забурлили заметно веселей.
Могут же когда хотят. Или хвост накрутишь, предварительно накачав.
— Жорик, я в тебя верю, — сказала Бисянка, ласково на меня глядя с правого крыла мостика. — Что-то мне подсказывает, что из тебя будет хороший адмирал.
Я повернулся к девушке.
— Какой из меня адмирал? Так. Атаман ушкуйниц, — усмехнулся, одновременно наблюдая за циркуляцией баржи. — Но тебе все равно спасибо, Танечка. Ты мне тоже нравишься.
— Правда? — рожица такая у нее приятно удивленная, даже смущенная несколько.
— Правда. Но об этом потом. После боя. Ладно. Да, вот еще, — я снял с головы ПНВ и протянул его девушке. — Тебе с винтовкой он будет нужнее. Мне ночной прицел на пулемет сейчас принесут.
— Красивое тут небо, — вдруг сказала Бисянка, принимая от меня прибор ночного видения и одновременно резко меняя тему разговора, после того как наши пальцы соприкоснулись.
Как раз шли последние отблески заката.
— Красивое… — согласился я. — Вот если бы еще и жары поменьше, так совсем хорошо.
— Ага… — захихикала Бисянка. — Как в том анекдоте про офицера и отпуск зимой.
Шхуну почти не было видно, она почти сливалась с темной водой залива, так как паруса у нее были синие. Джинсовые — еще подумал я, — как у Колумба. Лишь закатный сумрак выдавал ее расположение по слабому силуэту.
Боцман с Маноло уже вернулись и, подсвечивая себе фонариком, устанавливали прицел.
— Может вам прожектор включить? — спросил я работничков.
— Не надо, только слепить будет, — отмахнулся боцман. — Я бы вообще сейчас любое освещение на судне погасил.
Ну не надо, так не надо. Наше дело предложить…
— Прицелы поставите, и гаси, — хороший совет почему бы не воспринять.
— Луис, что у вас там, на палубе? — спросил в «ходилку».
И сам понимаю, что вредно сейчас дергать личный состав, а вот остановится, не могу.
— Все на местах, кроме Маноло. Ты скоро его отпустишь?
— Прицелы на пулеметы установят и он твой.
— Ну, ладно, — ворчит. — Главное чтобы он успел к абордажу. А то самое веселие пропустит.
— Анфиса, что там, в эфире? — продолжаю дергать людей.
— Переговоры на тарабарском языке. Похоже, что вызывали и нас, потому что несколько раз было произнесено слово «лойола» впереди фразы.
Вошел в рубку, где Альфия бдела на контроле рулевого.
Подошел вплотную, взял девушку ладонью за шею. Прислонился лоб в лоб головами.
— Аля, милая, вся надежда сейчас только на тебя. Иди, вызывай эту «каталину» сюда, нам на помощь.
Летчик там на тебя запавший, тебе быстрее он откликнется, чем мне. Ты хоть имя его спросила? Все же какая она красивая…
— Он сам назвался, — улыбнулась мне девушка, цепляя мои ресницы своими. — Очень запоминающееся у него имя — Джебедая Карман.
— Удачи тебе, — я потерся своим грубым носом об ее аккуратненький носик.
— Спасибо, Жора, — вдруг неожиданно сказала прекрасная мищера, и с чувством поцеловала меня в губы.
И я заменил ее на вахте в рубке Бисянкой.
— Да, Аля, — крикнул ей вдогонку, выходя на мостик.
Она обернулась на трапе.
— У пиндосов все не как у людей. Для них сигнал бедствия: слово «мейдей». Не забудь.
Новая земля. Воды Большого залива
22 год 33 число 6 месяца, воскресение, 19:58
Тревога тревогой, а сколько можно находиться в напряжении? Это вопрос, на который у меня нет ответа. Но давно знаю, что если держать в напряжении людей постоянно, то напряжометр рано или поздно ломается. Даже в классных занятиях, как утверждают психологи, максимум внимания у людей не выше двадцати минут. Дальше сам организм отвлекается.
Пиратская шхуна полчаса уже висит на хвосте и постепенно сокращает расстояние между нами. Это хорошо видно по радару. И только. За окном тропическая темнота. Луна еще не взошла. А все ходовые огни, как мы, так и наши преследователи выключили. Темнота — хоть глаз коли. И в эфире тишина. Но как медленно идет это сокращение расстояния. Выматывающее медленно. Боя уже ждешь как праздника.
Подумав, прикинув, что такое преследование точно продлится еще долго, скомандовал экипажу уменьшение опасности с «боевой тревоги» до «готовности?1».
Сам зашел в рубку и, наконец-то, догадался я спросить у рулевого.
— Тебя как звать-то, хомбре.
— Саншо, сеньор, — отозвался тот.
— Саншо, на твой опытный взгляд, сколько времени нужно пиратам, чтобы нас догнать?
— Час. Час двадцать максимум, сеньор. У них ход в полтора раза больше нашего. А мы сейчас идем на пределе — одиннадцать с половиной узла. Я и не думал, что наша баржа может так летать над водой.
Шутит. Знать не все потеряно.
— Топлива хватит?
— Хватит, сеньор. В Рино заправились под пробку.
— Устал?
— Устал, сеньор.
Эту фразу сказал с надеждой на смену. Все же он вторую вахту подряд стоит.
— Крепись, Саншо. Смены тебе пока не будет. Боцман у пулемета нужен.
— Я понимаю все, сеньор. Я постараюсь. Я не хочу попадать к пиратам.
— Кофе, гальюн, или еще какие-либо пожелания у тебя есть?
— Кофе было бы неплохо, сеньор. И еще если бы вы мне разрешили в рубке курить, то было бы совсем прекрасно.
— Кури.
— Спасибо, сеньор.
Я вынул пачку «Конкисты», щелчком наполовину выбил из нее сигарету. И дал ему прикурить ее от зажигалки.
— Таня, организуй пепельницу, пожалуйста, — попросил я Бисянку. — Я тут пока побуду. И кофе тоже.
— Покрепче? — спросил у рулевого.
— Мне без разницы, сеньор, — улыбнулся рулевой. — Я кофе пью чисто из психологии. Раз кофе попил, то должен взбодриться. А так я даже засыпаю после чашки кофе как младенец после мамкиной титьки.
Глядя на вкусно курящего матроса, закурил сам.
Потом посмотрел на зеленоватый экран радара, на котором отражалось три яркие точки — мы и две точки преследователей, которые шли за нами с одинаковой скоростью, и спросил рулевого.
— Как думаешь, Саншо, нас топить будут, или на абордаж брать?
— Никто нас топить не будет, сеньор. Это же не хулиганы, чтобы портить столько имущества для собственного удовольствия. Был тут пять лет назад один пиратский капитан по кличке Бикицир, с серьезной пушкой на носу своего корыта. Стрелял сначала перед носом, типа, приказ остановиться. Если не останавливались, то вторым выстрелом бил по двигателю. Болванкой противотанковой. Дырка в борту аккуратная, а движок в хлам. Раз так сейнер испортил. Два. На третий раз, как говорят, его собственная команда прирезала. Кому понравятся такие убытки? Говорят, эти сейнера так где-то в Диких островах и гниют никому не нужные.
