Сергей Анисимов - За день до послезавтра
– Боюсь, мне не кажется слишком удачным слово «произведение».
Командир подводной лодки посмотрел на произнесшего эти слова офицера и широко улыбнулся. Он на редкость много для подводника улыбался и вообще на не слишком проницательного человека производил впечатление провинциального бакалейщика или даже пастора, надевшего военно-морскую форму случайно, по ошибке. Эдакий добряк: недалекий, но отзывчивый и готовый помочь ближнему. Как бы. Забавно, что служившие с Майклом Даблъю Мартином по многу лет предпочитали не разубеждать в этом заблуждении новичков или чужаков. Наблюдать за тем, как до молодых матросов, старшин или получивших первое назначение в жизни младших офицеров медленно доходит действительное положение дел – это и вправду было по-настоящему смешно.
– Да?
В короткое слово было вложено многое: ирония оказалась лишь самым внешним слоем интонации.
– Майкл, «произведение искусства» подразумевает что-то одно, единственное. Некую единицу. Оглянись на 120 вправо.
Было видно, что первым побуждением Мартина действительно было оглянуться, – движение пробежало по лицам стоящих перед ним офицеров, как ветер по пруду. Потом, так и не обернувшись, он широко улыбнулся: искренне и с удовольствием. Это послужило сигналом, – скрываемые многие часы улыбки вырвались наружу. Планшет оперативной обстановки за спиной командира «Сан-Хуана» выглядел декорацией из полуфантастических фильмов времен «холодной войны»: зеленые силуэтики покрывали его так густо, что места для записей переставало хватать, и планшетисту приходилось опускать индексы. Не «SSN 769», а «769»; не «SSN 757», а «757», и так далее. Даже само распределение силуэтов, примитивных пиктограмм на планшете могло сказать опытному взгляду многое. Редкая цепочка восточнее «крыши» Скандинавского полуострова, спины прыгающего через Ботнический залив «тигра», с детства знакомого каждому по картам из «Нэшнл Джеографик». Широкий веер «рабочих пар» по всей вертикали Атлантики, почти точно вдоль проекции Срединно-Атлантического хребта: «бумер» и прикрывающий его «охотник» в каждой. И устремившийся вперед, как брошенное умелой рукой копье, растянутый на многие сотни миль, асимметричный ромб ударных субмарин: все, что мог выслать в море Атлантический флот. Угадайте, кто был в основе ромба? «Лос-Анджелесы», разумеется. «Толидо», «Александрия», «Сан-Хуан», «Мемфис» – если перечислять их названия не по алфавиту, а по датам вступления в строй, считая от самой современной – как принято во флоте. «Мемфис» вошел в строй в 1977 году: он был старше, чем большинство членов его экипажа. «Толидо» – в 1995-м: лишь четыре «Лос-Анджелеса» из шестидесяти двух (или сорока пяти, если считать только находящиеся в строю) были «моложе» его. Сорок пять субмарин типа «Лос-Анджелес», вы можете представить эту мощь? Три «Сивулфа». Пять «Вирджиний». Вместе они стоили в разы больше, чем планируемый на следующее десятилетие пилотируемый полет на Марс. Вместе они могли уничтожить все флоты всех стран мира за всю историю человечества от изобретения пара: от броненосных фрегатов и паровых таранов до новейших типов, – десятки классов, сотни вымпелов. Всех, имеющих право существовать только потому, что это разрешается ими – сильнейшим флотом мира сейчас, на текущую секунду. Флотом державы, в одиночку способной справиться с любым врагом: где бы он ни находился и что бы он о себе ни мнил.
– Сэр?
Чернокожий старшина подошел из-за спины так тихо, что командир атомохода удивился. Не в первый, впрочем, раз. Парень двигался с грацией, подошедшей бы кугуару или рейнджеру, – не подводнику. Было такое ощущение, что в несущейся в толще черной воды стальной капсуле он не на своем месте, но парня это, похоже, не тревожило. Десяток лишних фунтов жира и чуть больше спокойствия на лице – и он был бы похож на остальных.
– Да?
Старшина протянул листок пластика и улыбнулся. Нет, уверенности в нем хватало, с этим все было нормально. Но спокойствия в парне не было – за зрачками его больших черных глаз сидел готовый к мгновенному укусу хищник. Зачем? Это коммандер Мартин угадал уже несколько лет назад, и своя догадливость до сих пор доставляла ему удовольствие.
– Спасибо, Вилл.
Они улыбнулись друг другу: рыхлый и краснощекий коммандер, мановением пальца повелевающий концентратом смерти миллионов людей, и одинокий юноша с простым спаренным шевроном на плече и глазами убийцы.
Несколько секунд, пока парень отходит, командир подводной лодки продолжает улыбаться уже в его спину. Что ж, такие ребята найдутся за спиной каждого человека, облеченного столь невероятной властью. Но не каждому везет их опознать. Впрочем, везение не имеет здесь никакого значения и, как ни странно, не приносит ровно никакой пользы. Да, командир атомохода знает, кто именно на борту «Сан-Хуана» обязан его контролировать «окончательно»: то есть сыграть свою роль тогда, когда рухнет вся многослойная система контроля целиком, сверху и донизу. Скажем, сошедший с ума коммандер Мартин неожиданно получит поддержку офицеров, основанную на общем членстве в дорожном клубе «ААА». Дескать, именно поэтому друзья-офицеры не повиснут на нем с трех сторон, как пираньи, когда, пустив обильную пену изо рта и подвывая от энтузиазма, он начнет тыкать командирским ключом на стальной цепочке в пульт с красными кнопками. А, наоборот, будут поддерживать его флотскими кричалками, знакомыми каждому еще по училищу. И вот именно тогда корабельный старшина 2-го класса его и убьет.
Майкл Даблъю Мартин усмехнулся – мягкой, чуть смущенной улыбкой доброго человека. Он не собирался сходить с ума, не собирался рваться к гнезду запуска ракет, расшвыривая вцепившихся в свои плечи товарищей и выкрикивая маоистские лозунги либо девизы Ку-клукс-клана. Он всю жизнь честно выполнял свой долг и собирался честно выполнять его и теперь – в самой важной миссии своей жизни. Миссии, о которой они все мечтали с юношества. Которая и определила собственно – обречь себя на каторгу подготовки к вступительным тестам училища, с небольшими, в общем-то, шансами, или остаться в родном городе и стать, скажем, водителем муниципального автобуса с прилагающейся спокойной, размеренной жизнью и неплохой медицинской страховкой. Миссии, о которой они говорили со свежеприобретенными друзьями, только-только надевшими тогда на коротко стриженные головы новенькие форменные фуражки. Но… Тогда все было иначе. Путь до трех золотых шевронов на рукаве кителя не сказать чтобы был короток. Тогда они были уверены, что путь к рубежам пусков ракет для «бумеров» им придется прокладывать с боем, теряя и теряя вымпелы. Ежесекундно обливаясь холодным потом от «пингов» сыплющихся с небес буев русской противолодочной авиации. Обмениваясь короткими, жестокими уколами с наваливающимися со всех румбов, сверху и снизу «Викторов» и «Альф», а потом даже «Сьерр», а потом даже «Акул». Таясь от рыскающих по поверхности надводных сил среднего тоннажа, команды которых отлично знают, что от их боевой эффективности напрямую зависит, превратятся ли тысячи квадратных миль между Архангельском и Баку в засыпанную хрустящим пеплом пустыню с яркими вкраплениями стеклянных лужиц. Теперь… Теперь все было иначе. Пока он учился, пока зубрил технические характеристики будущих противников и шевелил губами, запихивая в свою память сомнительные сведения о командирах «Гриш» и «Удалых», пока просто учился правильно произносить эти названия, наконец, – все это почти кончилось. Голодающие русские начали резать корпуса субмарин, начали продавать на металлолом и на «объекты экстремального подводного спорта» свои фрегаты и крейсера. И не просто начали – сочли это настолько выгодным, что ввергли в шок военных моряков всего мира, мучительно пытающихся примерить происходящее на себя. Каково это, интересно, – когда важнейшую вещь в твоей взрослой жизни отнимают и продают или просто выкидывают? Как можно пережить это – и продолжить служить, готовясь честно исполнять то, чему тебя учили десять, пятнадцать или двадцать лет? На чем исполнять? На компьютерном джойстике? И зачем, если твое собственное государство четко объяснило тебе, что защищать его не нужно?
Русских коммандеру не было жалко – жалость вообще глупое чувство. Одна капля спокойного профессионального сочувствия, – это было то, что совершенно не мешало исполнять долг. Свой собственный, обусловленный давно оформившимися представлениями о том, что такое правильно, а что такое неправильно. Что такое польза для своей страны и что такое ее благодарность людям, приносящим пользу. Забавно, что какие-то признаки понимания этой простой системы представлений начали после десятилетия полного маразма демонстрировать и сами русские – пусть и поздно, буквально несколько лет назад. Они «затормозились», если это так можно назвать, даже ввели в строй пару новых единиц, но у профессионалов это вызывало уже только усмешку. Поздно. Два крейсера и один авианосец на огромный театр военно-морских операций, от того же Архангельска до Исландии – это не сила, это просто драгоценная мишень. Шесть «Акул», одна «Альфа», одна «Сьерра» первого поколения, четыре «Виктора»? Теперь у русских просто не осталось достаточно вымпелов, чтобы хоть как-то прикрыть свои границы даже от пары десятков «Лос-Анджелесов» и идущих за ними «Бумеров». Теперь поздно.
