Дмитрий Силлов - Закон Долга

Да уж… Похоже, совместная жизнь с шамом повлияла на кио изрядно – по крайней мере, раньше не замечал я в ней искусства ругаться столь витиевато, душевно, с чувством. Сдается мне, в этом деле она явно превзошла своего одно… тьфу, все никак не привыкну – теперь уже трехглазого сожителя.

– Что там внизу творится? – удивленно спросил Японец.

– Это любовь, – сказал я. – Не обращай внимания.

Мы спустились, осторожно перешли проспект, стараясь лишний раз не тряхануть Кречетова. А Фыф с Настей все еще выясняли отношения, ничего не видя и не слыша вокруг. Рядом с ними, склонив головы набок, стояли «куклы», тупо слушая, как ругаются шам с кио. У людей и обычных монстров Зоны шок от пси-захвата еще не прошел. Это, похоже, пришельцами из мира Кремля последствия пси-воздействия их мутантов – даже очень сильных – переносятся легче.

Мы прошли мимо шама с кио, ослепленных взаимным яростным выбросом сильного чувства, и вошли в полуразрушенный магазин.

– Туда, – кивком головы указал профессор на дверь в глубине помещения, над которым сохранилась вывеска «Зал самообслуживания».

Надо сказать, что данный продуктовый магазин ничем не отличался от других помещений подобного типа, разбросанных по Зоне. Стены, облицованные некогда белой, а ныне грязно-серой плиткой, с серыми проплешинами цемента там, где эта плитка отвалилась. Ржавые металлические каталки на полу для перевозки продуктов, напоминающие большие перевернутые клетки без дна. Грубо сколоченные, полуразвалившиеся от времени полки. Остатки прилавков, таких же топорно-угловатых, сбитых из дешевого ДСП, разбухшего от сырости…

Теперь-то я знал, что многие здания в СССР были одновременно и декорациями, скрывающими подземные объекты государственной важности. И этот мирный с виду продуктовый магазин не был исключением.

Пройдя через зал, усыпанный мусором, мы свернули направо. За страшненькой, рассохшейся дверью находилась довольно обширная подсобка без окон, стены которой также были облицованы белой плиткой. Правда, в этом помещении ни одна из плиток от стен не отвалилась.

– Знаю, знаю, демаскирующий фактор, – хмыкнул Кречетов, перехватив мой взгляд. – Но тут уже ничего не попишешь, стены тут цельнолитые. Раньше сверху они еще были дополнительно облеплены всякой дрянью для маскировки, но я их почистил. Все равно кроме меня сюда никому не войти. Подведите-ка меня к правой стене.

Мы выполнили просьбу профессора, который быстро нажал на несколько плиток. После чего в стене что-то зажужжало. Одна из плиток немного провалилась внутрь стены, после чего исчезла, отъехав в сторону и открыв нашим взглядам небольшую черную панель. В панель были вмонтированы два стеклянных глазка, напоминающих дверные.

– Думаете, когда и кем были на самом деле изобретены сканеры отпечатка пальцев и сетчатки глаза? – хмыкнул профессор. – Здесь, в Припяти. Рядовыми советскими учеными. И изобрели, и впервые внедрили. Только переборщили с секретностью, патентовать не стали. Мол, куда там загнивающему Западу, который мы и так уже догнали и перегнали. Вовек им до такого не додуматься. Эх…

Профессор слабо махнул рукой, после чего коснулся правого глазка большим пальцем правой руки, а к левому приложил правый глаз.

– Главное, не перепутать, – сказал он.

– А то что? – поинтересовался я.

– А то пол тупо в сторону отъедет, и придется лететь вниз. Недалеко, метров сорок. После чего примитивненькая автоматика соскребет с пола шахты окровавленный биоматериал. Прикиньте, делали всё это в семидесятые годы прошлого века, а до сих пор работает как часы. Одно слово – оборонка.

Профессор отлип от своих детекторов и улыбнулся. Глаза его горели лихорадочным огнем. Похоже, у Кречетова начиналась предагония – состояние перед отходом в лучший мир, порой характеризующееся возбуждением нервной системы. Повязка на животе профессора полностью пропиталась кровью, и я серьезно опасался, что умирающий сталкер вот-вот перешагнет невидимый порог Края вечной войны…

Но тут мне стало не до мрачных мыслей. Пол подсобки дрогнул, и внезапно я понял, что вся небольшая комната начала двигаться вниз, причем с весьма приличной скоростью. В желудке возникла тянущая пустота, как это бывает при спуске на скоростном лифте.

Правда, все это длилось какие-то мгновения. Комната-кабина мягко остановилась, и Кречетов сказал:

– Добро пожаловать в мой храм науки.

… Это и вправду был храм – потому что люди, его построившие, искренне верили в то, что делали. Они вложили сюда очень много труда, бессонных ночей, лет своей жизни. Многие лаборатории в Зоне заброшены, но эта наверняка была законсервирована до той поры, пока ее не нашел Кречетов.

Здесь, как и в те далекие семидесятые годы, когда строилась надземная и подземная Припять, всё сверкало – многочисленные приборы, огромные агрегаты непонятного назначения, цистерны со множеством отходящих от них труб, силовые шкафы, поражающие размерами, пучки проводов в толстой изоляции, змеящиеся над ними. Все это – и само помещение, и оборудование, которым оно было напичкано, – поражало размерами и… какой-то упорядоченностью, завершенностью, тем, что называется, «не убавить не прибавить». И хотя я не имел ни малейшего понятия, для чего было нужно это оборудование, всё равно впечатлился изрядно. Умели же строить при Советском Союзе – мощно, не жалея ни средств, ни материалов, ни себя самих. Жизни клали ради науки и прогресса. Правда, порой тот прогресс оборачивался боком – как, например, с печально известной ЧАЭС…

– И зачем всё это? – поинтересовался Японец, обводя взглядом огромное помещение.

Кречетов через силу усмехнулся бледными губами.

– Дабы достичь того, что умеет один-единственный крошечный артефакт, похожий на маленький золотой шар. А именно: пробивать в пространстве и времени «кротовые норы» – порталы, способные переносить человека в его прошлое. Прикинь: живешь ты себе, живешь, старый стал – и вдруг раз! Одним махом перенесся на тридцать-сорок лет назад. И снова молодой, но при этом помнишь всё, что с тобой было. Это ж сколько можно изменить в жизни, скольких ошибок избежать.

– То-то я думаю, с чего это в нашем мире некоторые люди за несколько лет ни с чего становятся миллиардерами, высокопоставленными чиновниками, звездами кино или эстрады, – задумчиво сказал Виктор. – Проживают свои жизни раз за разом, копят деньги и опыт, обходят грабли, на которые наступили в прошлой жизни. Вот тебе и результат.

Тут пришли мне на ум слова Кузнеца: «Судьба – штука забавная. Одно изменишь в прошлом, типа, к лучшему – так следствием этого другое вылезет, еще хуже. Поэтому я никому в такие штуки лезть не рекомендую».