Оборона дурацкого замка. Том 5 - Макар Ютин
Лицо несчастного безумца представляло собой сплошное месиво. Несмотря на пассивную защиту, несмотря на всю скоротечность схватки, престарелый сказитель успел разбить дубинку о попаданца, превратить его лицо в отбивную и выбить часть передних зубов. Разумеется, он использовал навык. Причем от всепоглощающего гнева даже забыл произнести вербальную формулу.
Состояние амока вывело Ваня на новый уровень, позволило отбросить словесные костыли. Однако вряд ли он сам был рад подобным обстоятельствам.
Саргон ничего не чувствовал. Продолжал шамкать разбитыми губами, гундеть вдавленным носом, шипеть отсутствующими зубами. Никто больше не пытался разобрать слов. Они с обреченным упрямством и угрюмыми лицами шли вперед. Юлвей впереди работал своим ятаганом лучше любого янычара, уничтожал порожденных туманом тварей, отбивался от летучей угрозы, просчитывал маршрут.
— Повезло, что клятый фармацевт успел вылить свое варево, — Пропыхтел Акургаль, когда очередной демон завяз в тумане. Тело врага начало плавиться и течь, принимать иную форму. На бредущих мимо людей он реагировал не больше, чем на пейзаж вокруг.
— И что Камей успел нам рассказать об этом, — Глухо отозвался Ма.
В чайный домик группа подошла будучи на пределе своих физических и моральных сил. Долгий бой, неразбериха вокруг, сцены гибели людей, как знакомых, так и нет, растерянность от происходящего. Сильнее всего новобранцев подкосил вид безумного, невменяемого Саргона. Человек, который все прошлые разы вытягивал их из неприятностей теперь сам оказался их источником.
— Нам нужно в подвал, — Странным голосом произнес аристократ, — Сразу за дверью, поворот после… — Он посторонился, открывая проход, когда Ма вдруг крикнул срывающимся голосом:
— Это ловушка!
Тело Юлвея покачнулось, рухнуло лицом вперед, прямо под ноги соратников. Однако до земли труп так и не долетел. Три товарища успели лишь рассмотреть небольшой стилет с толстой и массивной рукояткой, всаженный в спину, когда прогремел взрыв. Точно такой же, как в их первый визит на Насыпь. Установленные погибшими защитниками мины нашли себе новую форму.
Большую часть удара принял на себя Иккагецу. Отдача швырнула на землю всех четверых, включая лопочущего в пустоту Саргона. Он единственный, кто вышел относительно целым после диверсии. Ма умер почти сразу: взрыв оторвал ему руку, сорвал половину черепа, сломал позвоночник. Акургаль конвульсивно дергался, царапал ногтями обломки и мусор под руками. Поднятый взрывом строительный мусор, осколки кирпичей, фрагменты чертодрев стали отличным поражающим элементом.
Относительно целым остался только Вань. Осколочные ранения не могли помешать ему двигаться: пострадало только лицо, левая рука, да чиркнул глиняный черепок по внешней стороне бедра.
— Поднимайся, падаль! — Выживший новобранец целую минуту всматривался в темноту, выжидал, однако нового нападения так и не случилось. Неизвестный метатель кинжалов отступил также бесшумно, как и появился.
Вань кое-как поставил Саргона на ноги, окинул его быстрым взглядом, после чего споро потащил внутрь. Он устал бояться удара в спину или новых ловушек. Слишком много смертей вокруг. Слишком сильная боль от потери последнего сына. Он больше не хотел жить, но у него все еще имелась маленькая надежда вместе с большой миссией.
За это его товарищи пожертвовали собой. Если он не может предугадать нападение, то просто не должен о нем думать. Пока это старое тело еще способно протянуть немного времени.
Прямо у порога обнаружились пятна крови, а также срезанная прядь волос. Кем бы ни являлся нападавший, Юлвею удалось задеть его напоследок. Жаль, аристократ полностью загораживал проход. Не удалось рассмотреть ни нападавшего, ни самого момента атаки.
"Значит, кинжал не метнули. Его вонзили уже после ранения Чжан-цзы", — Подумал Вань. Он не знал, насколько близок к правде. Сопоставить повреждения Юлвея после взрыва все равно не представлялось возможным.
Темнота вокруг уже привычно окутала старика своим мягким, умиротворяющим саваном. Он помнил это ощущение еще по той демонической поделке, в которой им пришлось искать темные артефакты. Саргон предупреждал о добрых и злых газах. Сначала слабость, потом энергичность, головокружение, что-то еще. Вань никак не мог вспомнить остальные симптомы.
В его глазах плясали яркие всполохи, мысли в голове путались, в ушах звенело. Он перестал чувствовать правую руку. Левая тоже понемногу отнималась от тяжести едва переставляющего ноги Саргона. Ублюдок до сих пор пытался бормотать собственную чушь про роли, предназначения и судьбу. Мелькали непривычные слуху имена, звучали названия дальних стран и народов.
Еще вчера Вань готов был отдать хоть руку, хоть другие свои органы, лишь бы послушать своего соратника немного, хватило бы даже парочку кэ. Теперь ему оказалось все равно. Знания не больше, чем мертвый груз, когда не с кем ими поделиться. К чему сейчас сказания о дальних странах и притягательная, странная, пугающая, чуждая, удивительная сокровищница мыслей других народов? Лишний глоток воздуха куда ценнее, ведь он даст возможность напоследок увидеть лицо мертвого сына.
— "Когда чернь начинает рассуждать — все пропало", — Вдруг засмеялся Саргон чужим голосом. Его хватка на плече старика окрепла, пальцы стальными тисками сжались на сухой плоти. Вань застонал, бросил на своего попутчика ненавидящий взгляд. Чтобы встретиться с белесыми радужками мальчишки.
— И все-таки катализатором оказалась Айра. Какой интересный поворот судьбы! Маленькая дикарка запустила в действие механизмы, о которых не имела никакого понятия. Когда читаешь вашу книгу, разбирает охота побегать на четвереньках, — Прошамкал он ему в лицо, — Так писал Вольтер про Жан-Жака Руссо. Элами же, наоборот, встала на ноги не владея человеческой речью.
Глаза Саргона все еще казались подернутыми дымкой, но сквозь марево проклятия, сквозь совершенную иллюзию бытия проглядывал незримыми тенями реальный мир. Вань понял, что он близок к своей цели.
Старик отвернулся, не стал отвечать глупцу, несчастному самоубийце, погубившему его сына. Тому, впрочем, совершенно не требовалось ни чужое одобрение, ни даже участие в разговоре. Творческий монолог изначально предполагался лишь для себя.
— Благородный дикарь, восхищение чужой отсталостью. Я понял все коварство, весь внутренний нерв этого столетнего спора левых и правых только, когда раскрылся истинный талант Айры. Ах, какая гибкая сила. А ведь все могло быть совершенно иначе!
Четверых было бы вполне достаточно. Она встретила меня на пороге, вместе с Юншэном. Умная не по возрасту девочка ловко воспользовалась единственным возможным союзником, несмотря на все свое незавидное положение. Это отчаяние, эта беззвучная мольба в глазах. Это понимание собственной ценности.
Вернее, полное непонимание. Она искренне стала считать себя обузой. Я взял ее, поддавшись мимолетному чувству жалости. Однако из драмы мы получили трагедию. Словно Аристофан написал "Облака" уже после "Апологии", самоубийства Сократа.
