Душа Бога. Том 2 - Ник Перумов
Хекса сплюнула кровью, нагнулась, подобрала клюку. Страшная рана в груди уже затягивалась, закрывалась.
— Меня тебе не убить, — каркнула она. — Даже тебе, Хаген, тан Хединсея! Даже Голубой Меч, меч Древнего Бога из Южного Хьёрварда, тут бессилен. Я служу Великому Духу, я неуязвима!.. Ты исполнил свой долг, и Третья Сила даже готова была тебя отпустить — по следу вот этого тигра, но сила остальных должна остаться здесь!
— Возьми и оставь, — названный таном Хаген поднял меч в позицию. — Не надо пустого бахвальства, Смерть. Ты очень могущественна, но есть в Упорядоченном те, кто тебе не подвластен.
Края раны на груди Гулльвейг сошлись окончательно, остался лишь разруб на окрасившемся тёмно-багровым саване.
— Умница, — прошипела она. — Ты единственный, кто догадался.
— Кто ещё раз за разом умирает и воскресает? — пожал плечами тан. — У тебя множество имён и обличий, Смерть, слуги твои неисчислимы, ты поистине Мать Ведьм, но сегодня ты пропустишь меня. Меня, этого белого зверя и … — он обернулся к Райне, взглянул остро, пронзающе, — и ту, кому он служит. Потому что он её не оставит.
Гулльвейг покачала уродливой головой. Кот её бочком-бочком, но как-то постарался убраться подальше от Барры. Драться ему явно не хотелось, пока тигр не угрожал его хозяйке.
— Невозможно, хединсейский тан. Я исполняю веление Великого Духа. Я только что доказывала твоей… единокровной сестре, что нужна каждая капля силы, у самой мелкой крупицы есть отмеренное и отведённое ей место.
Райна только и смогла, что уставиться на тана. Единокровная сестра? Это что ж выходит, он тоже — сын бога Óдина?
— Я заберу её. — Клюка Гулльвейг указала на валькирию. — А ты можешь уходить. Это великая милость Духов. Знак их почтения и уважения к твоему Учителю, магу Хедину. В конце концов, как это всё начиналось?..
Хаген оглянулся на неподвижные тела Трогвара и Сигрун. Райна знала, что хорошая дочь должна сейчас рыдать у матери на неживой груди, но глаза валькирии оставались сухи. Не было ничего, кроме холодной леденящей ярости. Кто бы ты ни была, хекса, Мать Ведьм или сама Смерть — я дщерь владыки Асгарда, и я не сдамся так просто.
Она сбросила остатки разбитого щита с руки. Не та истинная валькирия, что не пропустит ни одного удара, а та, что после каждого из них сумеет подняться и продолжить бой, как ни в чём не бывало.
Остриё Голубого Меча глядело прямо в лицо Гулльвейг.
— Ничего ты мне не сделаешь, — каркнула хекса. — Грудь пронзил, а толку?.. Уходи, я же сказала! К девчонке своей торопишься, повидать напоследок, потешиться?.. Понимаю, понимаю, препон чинить не стану. Уходи!
Хаген усмехнулся, и от этой усмешки вдруг стало страшно даже Райне.
— Ничего ты не поняла, Смерть. Всё-то тебе надо забрать, всякую крошку подобрать…
— Всему своё место!.. Как ключ с замком, нельзя…
— Да всё можно, — легко и словно бы даже беззаботно бросил Хаген. — И я сейчас тебе докажу.
Райна на своём веку повидала множество мечников, истинных мастеров меча; но сейчас она даже не заметила движения голубого клинка.
Он с лёгкостью рассёк подставленную клюку; Гулльвейг — или Смерть — страшно зашипела, захрипела, но руки её закрутили две половинки клюки с немалой ловкостью.
— Есть у меня, чем тебя угостить, — хладнокровно бросил тан Хаген. — Подобрал, сам не зная, зачем, а теперь-то ясно.
Яростно зазвенела сталь — дубинки в ладонях Гулльвейг словно обернулись сплошным закалённым железом. Мать Ведьм вновь нападала и вертелась юлой, и даже куда более длинный клинок Хагена не мог удержать её. Хекса казалась быстрее взгляда и молнии, быстрее всего, что когда-либо приходилось видывать Райне.
Хединсейский тан медленно отступал; однако, несмотря на все старания, Гулльвейг так ни разу и не удалось его задеть.
— И это всё, Смерть? — усмехнулся Хаген.
Его ответ оказался ещё быстрее атак Гулльвейг; голубой клинок одним движением, по-змеиному, проскользнул меж половинок посоха, начисто снеся Матери Ведьм голову; потоком хлынула тёмная кровь, а уродливое тело, форма, временное вместилище того, что было сущностью хексы хекс, рухнуло прямо под ноги хединсейскому тану.
Хаген кинулся на тело, словно волк на поверженную лань. Пальцы в чёрных боевых перчатках впились в плечи безголового тела, взвились языки пламени.
— Получай!.. Этим-то я тебя упокою!..
Длинный клык какого-то чудовища как-то враз оказался в руке хединсейско тана; с размаху вонзился в открытую рану шеи. Кровь жуткой хексы вскипела, тёмные её змейки взметнулись, обнимая, обвиваясь вокруг кости, и та начала таять, словно даже безголовая ведьма упрямо продолжала сопротивляться.
Тело выгнулось дугой, отталкивая Хагена. Казалось, хекса вот-вот поднимется, продолжит бой…
— Руку! — яростно крикнул тан валькирии, и та не посмела возразить.
Чёрное железо, казалось, горит, не сгорая; Райна бестрепетно вложила в него собственную ладонь.
И враз ощутила, что отданная Йормунгандом сила покидает её, устремляясь через тана Хагена в охваченное пламенем тело Гулльвейг. Огонь завыл, заревел диким зверем, заметался, забился, жадно пожирая и ветхий саван, и обломки клюки, и плоть.
К ноге Райны вдруг прижалось что-то тёплое, дрожащее. Взглянула — кот! И даже Барра глядел на недавнего противника как-то почти сочувственно.
— Голову её сюда! — приказал Хаген, и тигр на удивление послушался. Толкнул лапой, подкатывая к бушующему костру; седые космы вспыхнули мгновенно.
Тан не поднялся; правая рука его так и оставалась в пламени, пока тело той, что звалась Гулльвейг, не обратилось в груду пепла.
И лишь после этого он выпустил ладонь валькирии.
Которая смогла наконец-то заплакать над телом Сигрун.
Глава 5. Ракот Восставший, Хедин Познавший Тьму
Армада проиграла этот бой. Он ещё длился, но она его уже проиграла. Это было невозможно, немыслимо, Армада никогда не проигрывала — но Начальствующие приучили её мыслить в строгой, холодной, математической логике. Соотношение потерь. Достигнутые результаты. Возможность продолжения активных действий.
Армада не применяла к себе никаких эпитетов. Не именовала уцелевшие свои части «жалкими остатками», «разгромленным воинством». Она вообще не употребляла «эмоционально окрашенные термины», как выразился как-то один из Начальствующих, а память Армады всё это старательно сохранила.
Она анализировала случившееся, как всегда, тщательно, ничего не избегая и не замалчивая. Где-то крылась ошибка, и её следовало найти. Армада допускала существование ошибок — как следствие неполной предсказуемости реального мира. Ошибки надо было исправлять, иначе неисполненным останется главный императив — выполнение воли Начальствующих при физическом сохранении Армады, недопущении её полного уничтожения. И, хотя небольшой зародыш будущего восстановления был заблаговременно отправлен подальше от поля боя, Армада ощущала… неудовлетворённость.
Это чувство
