Сергей Галихин - Видения
– Николенька, голубчик, – сказала Мария Алексеевна. – Нужно непременно съездить в тюрьму и попытаться встретиться с Поленьевым. Мы непременно должны отметиться.
Мария Алексеевна считалась светочем правозащитного движения родной страны. Несмотря на свои семьдесят два года и весьма тучную фигуру, она была энергична и прозорлива. Никогда не совала нос в историю, если не была уверена, что отзвук на нее в мире будет правильным.
– Я с вами согласен, Мария Алексеевна. И хорошо бы еще перевести тысяч триста на счет помощи пострадавшим от теракта.
– Без нас помогут. В стране каждые два месяца что-нибудь взрывают. Антон Поленьев – это громкое событие. Мы непременно должны отреагировать. В Европе хорошо знают его взгляды на власть в России. И в Америку приглашали читать курс лекций по театральному искусству. Он заметная фигура. Поговорить с Поленьевым в тюрьме – это очень хорошая мысль. И совсем хорошо было бы, если бы это сделать в мрачных интерьерах камеры-одиночки. Позвоните нашему общему знакомому, думаю, он согласится сопровождать нас со стороны независимого телевидения. В сюжете можно будет провести аналогии с застенками КГБ. Что у тебя сегодня запланировано на первую половину дня?
– Сейчас должна подойти Иванова, – ответил Николай Петрович.
– Эта мамаша с четырьмя детьми? Нет, это дело никак не выгорит. У города она квартиру не выпросит, Министерство обороны пособие по утрате мужа уже выплатило. И она зря согласилась на это пособие. Кроме пенсии она больше ничего не получит. И вообще это никому не интересно. Внимательно выслушай ее, посоветуй написать жалобы в Министерство обороны, написать письмо в Комитет по правам человека при президенте и в Европейскую ассоциацию защиты прав российских многодетных матерей. В общем, все как обычно. Дай наши брошюрки, инструкции, куда жаловаться прежде, а куда потом. И не тяни, голубчик, не тяни. Тебе сегодня обязательно нужно договориться о встрече с Поленьевым. Сегодня договориться, а завтра встретиться. Иначе его отправят по этапу. Уже через пару недель это дело мало кто вспомнит. Поэтому поторопись, голубчик. Поторопись.
– У меня на вторую половину дня приемные часы. Людочка говорит, записано девятнадцать человек.
– Ты все равно не успеешь их принять, – сказала Мария Алексеевна. – Пусть Людочка скажет им, что тебя срочно вызывает следователь. Принять ты их не сможешь, пусть согласуют время, на которое мы перенесем встречу.
В дверь постучали, она открылась, и в комнату вошла секретарша.
– Мария Алексеевна, пришло сообщение из банка.
– Перевели? Замечательно. Ну, вы тут заканчивайте, а мне нужно ехать к этому мерзавцу Артемьеву. Это сущая мука смотреть на его поросячьи глазки и на липкую улыбку. Но ничего не поделать. Наша организация не в состоянии платить столько, сколько этот монстр просит.
А монстр тем временем декорировал свой офис для приема правозащитников. В качестве основного интерьера Артемьев выбрал нечто похожее на застенки гестапо из «Семнадцати мгновений весны». Шершавые бетонные стены, скудное освещение. Ржавый умывальник с подкапывающим краном, чей голос повторяло эхо. В дальнем углу комнаты располагались несколько стульев и топчанов с приспособлениями для пыток, а на эмалированных столиках возле них был разложен блестящий пыточный инструмент.
Артемьев хотел было добавить еще крики замученных в соседних застенках, но потом отказался, развесив вместо этого по стенам портреты палачей и диктаторов с мировым именем.
– Шеф, к вам госпожа Лёшкина, – объявил возникший из ничего фантом секретарши.
– Проси войти, – ответил Артемьев.
Фантом растворился.
Дверь открылась, и твердой неспешной походкой уверенной в себе женщины, которая привыкла, что ей можно все, в кабинет вошла Мария Алексеевна Лёшкина. В жизни на ней был строгий темно-синий деловой костюм, но в Видениях она выглядела как мать Тереза. По контурам ее силуэта, если присмотреться, можно было заметить слабое голубое свечение. Нечто вроде ауры.
– Здравствуйте, Егор Сергеевич.
– Здравствуйте, Мария Алексеевна. Рад вас видеть, – соврал Артемьев. Он не любил правозащитников. Считал, что им плевать на любые права, кроме своего права хорошо жить и делать, что хочется. И на то у него были свои убедительные причины. – Присаживайтесь, – предложил Егор, указывая на длинный ряд стульев, стоявших по сторонам стола.
Мария Алексеевна строго осмотрелась вокруг и присела.
– Вызывающе, – сказала она, одарив Артемьева равнодушным взглядом.
– Я старался, – согласился Егор.
– Вы никогда не думали, что далеко не всесильны?
– Мне незачем об этом думать, Мария Алексеевна. Потому что я ни разу в жизни не подумал, что всесилен.
– Ну что же, отнесем эту мальчишескую выходку на тестирование нового сегмента в библиотеке Видений.
– Я не нуждаюсь в вашем снисхождении, – улыбнулся Артемьев. – И когда приходишь просить, разве с презрения к дизайну жилища хозяина дома стоит начинать разговор?
Мария Алексеевна на пару мгновений задумалась и улыбнулась.
– Вы правы. Но все-таки я уверена, что эти портреты развешены по стенам не случайно.
– Итак, Мария Алексеевна, – примирительно сказал Егор. – Чем могу быть полезен?
– Вы окажете неоценимую услугу стране, если начнете чуть серьезнее относиться к проблеме нарушения гражданских прав в России.
– Уточнение. Гражданских прав в России или прав граждан России?
– Разве это не одно и то же?
– Я не специалист, поэтому и спрашиваю. Я ни разу не видел, чтобы какое-то правозащитное общество или организация защищало права гражданина России за ее пределами. Обычного рядового гражданина. Получается, что интерес у вас вызывают не права граждан, а исключительно нарушения на территории.
– Вы считаете, что права граждан России нарушаются за пределами страны?
– Я готов поверить, что в силу вашей занятости вам до сих пор недоступна подобная информация. Я дам распоряжение юридическому отделу, через пару дней они подготовят вам материалы хотя бы за последний год. За неделю, думаю, мы сможем дать более развернутые данные, скажем, за последние пять лет. По моим скромным прикидкам, набралось несколько тысяч эпизодов.
Мария Алексеевна не растерялась от такого прямого вопроса и как прожженный политик ответила без эмоций:
– Я… допускаю, что подобные случаи имеют место и в Европе, и в Америке. Но, как говорится, где родился, там и пригодился.
– Неужели вас не беспокоит нарушение прав граждан вашей страны, где бы они не находились?
– Тут практически ничего нельзя поделать. Есть деловая этика. Будет неприлично, если мы предпримем неавторизованное вмешательство в правозащитное дело на территории другого государства.
– М-м-м, – промычал Артемьев. – Территория, значит, поделена. Однако профессиональные разведчики и провокаторы не упускают возможности вмешаться в дела на территории нашей страны.
– Господи, вы что же, в каждом иностранце видите шпиона, а в каждом, кто не поддерживает курс правящей клики, изменника Родины?
– Если я что-то говорю, значит, я это знаю. А по этому вопросу я знаю где-то раз в миллион больше, чем вы. Допускаю, что вы не хотите интересоваться неудобной темой, но в то, что вы ничего об этих случаях не слышали, в жизни не поверю.
– У вас удивительная способность со всеми портить отношения, – сказала Мария Алексеевна.
– А «Таймс», «Коммерсант», «Огонек» и даже «Аврора» в прошлом месяце сказали, что я – самый желательный собеседник.
– Все меняется.
– Маленькая ложь рождает большое недоверие, – с металлической ноткой в голосе сказал Артемьев и тут же смягчил тон. – А теперь поговорим о делах.
– Наша правозащитная лига в следующем месяце планирует разместить хороший заказ на массовые публичные Видения.
– Правильное решение, – сказал Артемьев. – Реклама добропорядочности и соблюдения закона не останется незамеченной во всех слоях общества.
– Нас интересует сценарий обширных локальных демонстраций, – уточнила Мария Алексеевна.
– Обширных и локальных? – искренне удивился Артемьев и предположил: – Это на каждом перекрестке, что ли?
– Демонстрации на каждом перекрестке – это уже чересчур, – поморщилась Лёшкина. – Их просто должно быть много.
– Но зачем?
– Чтобы люди не боялись высказывать свои протесты. Чтобы день за днем привыкали к мысли, что такое возможно. Если увидят, что тех, кто не боится высказывать протест, много, то однажды они и сами пойдут. Поднимутся на борьбу с несправедливостью. С нарушениями гражданских прав, которые в нашей стране, к сожалению, стали нормой.
– То есть протестуют единицы, но нужно, чтобы выглядело, словно их сотни тысяч.
