Иван Тропов - Крысолов
Стас шагнул из-за шкафа.
Бавори была в каких-то пяти шагах. Вздрогнула, замахнулась хлыстом, но рука замедлилась, замерла, словно про нее забыли.
Из-за ближнего стола с тумбой мощного процессорного блока вылетел Лобастый. Встал между Стасом и Бавори, готовый к броску. Пара метров для него – пустяк. Бавори могла в этом убедиться там, на площади…
Она крутанулась на каблучках и бросилась обратно, но сделала лишь два шага. И еще один удар каблуком – последний, чтобы остановиться.
Путь назад отрезан.
Рыжик и Скалолазка, привстав на задних лапах, преградили путь к двери. Открыв пасти и обнажив резцы, справляющиеся со сталью, – чтобы у Бавори не возникло ошибочной мысли, что она сможет прорваться через этот чахлый на первый взгляд строй, поглядывая блестящими глазками-бисеринками на Стаса – правильно ли они поняли, что пока убивать не нужно?
Бавори замешкалась, но ненадолго.
– Come!
Крик разнесся по пустому зданию, убежал в гулкий коридор, за угол, унесся вниз по лестнице, на первый этаж, где в холле перед входом ждали трое баскеров… В ответ прилетел тройной рык и мощно, сотрясая бетонные плиты, замолотили копыта. Все трое ломанулись на крик хозяйки, хотя коридоры и были маловаты для них.
Стас шагнул было к двери, обходя Бавори, но остановился. Запереться не выйдет. Что для этих полутонных тварей хлипкая дверь в лабораторию?..
Дверь в комнату к сепаратору крепче, но ее еще нужно открыть. Отмычка запомнила те варианты, которые перебирала. Теперь ей потребуется всего-то пара минут. Но…
Даже если успеть… Что дальше? Самому замуровать себя в комнате без окон? Когда сюда мчатся ратники Графа, которых вызвала Бавори?
Из глубины здания снова донесся рык – на этот раз не угрожающий, а как будто огрызающийся. И удары копыт стали неритмичными. Лишь один из бежавших продолжал движение, но уже не так резво, как раньше…
Добрались до лестницы? И выясняют отношения, кто первым ворвется? Им там и поодиночке-то едва развернуться, куда уж троим… Уже на лестнице…
Впрочем, не все так безнадежно.
У системы дрессировки кнутом есть один минус. Особенно если терзаемый зверь – стайный. Выдрессированный зверь слушается – но не того, кто его дрессирует, а сильнейшего. Вожака стаи. Так, как это записано в крови твари… И этот минус иногда можно обратить в плюс.
– Come! – опять крикнула Бавори. Стас достал “хек” и показательно щелкнул предохранителем.
– Хлыст, – приказал Стас. – Хлыст. Брось на землю.
Голубые, прозрачные, словно вода, глаза Бавори неподвижно замерли… нет, не на дуле “хека”, нацеленном на нее. Глаза в глаза.
Дамочка явно не дура пободаться взглядами… Да, такая просто должна была понравиться Графу.
Ну что же. Тем хуже для нее.
– Скалолазка… – почти нежно позвал Стас.
Не отводя взгляда. Отвести взгляд первым – все. После этого невозможно будет подавить не то что человека – шавку дворовую и ту не заставишь подчиняться.
Глаза – зеркало души. И это не красивые слова-пустышки. По крайней мере, когда речь идет о драке. В глазах все твои мысли. Все, о чем ты думаешь. Чтобы ударить, надо решить, куда бить. Надо кинуть туда взгляд хотя бы на миг.
Зрачки дрогнут… И выдадут. Еще до того, как электрический импульс добежит по нейронам до мускулов, которые понесут руку к цели, – глаза уже выдали.
Если, конечно, ты смотришь в глаза врага.
Поэтому любой хищник нервничает, когда смотрят ему в глаза – это как объявление атаки. Любое стайное животное воспринимает взгляд как вызов. Как намерение прояснить, кто тут главнее, кому полагается кусок пожирнее и лучшая самка? И потому в ответ – тревога и агрессия.
Если, конечно, зверь не испугается, не сломается, не решит подчиниться… Признать в тебе сильнейшего. Хозяина.
Скалолазка поняла, что от нее требуется. Пискнула, привлекая внимание, и рванулась к Бавори, целя зубами в ногу…
Прозрачно-голубые глаза дернулись в сторону.
– Нет! – крикнула Бавори, швырнула хлыст на пол.
– Отставить, – согласился Стас, оставляя за собой последнее слово. – Лобастый!
Лобастый уже и так не стоял на месте. Пробежал вперед, вцепился в ручку хлыста и подтащил. Подпрыгнул – и обшитая кожей ручка сама легла в руку. Достаточно сжать пальцы.
Потому что отводить глаза не следует. Бавори снова взглянула – глаза в глаза. Наткнулась на неподвижный взгляд – и ее глаза на миг скользнули в сторону. Убежали.
Это рефлекс. Натыкаясь на чужой взгляд, ты уводишь свой в сторону – пусть на миг, чтобы тут же вернуть. Но на какой-то миг отводишь. Чтобы потенциальный враг, следивший за твоими глазами и знающий, что ты не ожидаешь удара, – чтобы он не решил ударить теперь, в последний момент своего преимущества. Потому что потом, когда будут глаза в глаза, противники увидят в глазах друг друга, что у каждого на уме…
И чтобы он не ударил, глаза отскакивают от взгляда в упор… Рефлекс. И Бавори на него попалась.
Через долю секунды она вновь глядела на него в упор, но в глазах мелькал стыд за эту мимолетную попытку показать, что не хочешь драки… И где-то глубже, в подсознании, осталась заноза. Она уже знает, что первый бой проигран.
– На колени, – сказал Стас.
Спокойно, холодно, почти равнодушно – будто был уверен, что Бавори это сделает. Словно все дело лишь в том, что таково устройство вселенной: кто-то говорит “На колени?” и кто-то послушно выполняет команду…
Бавори улыбнулась – почти оскалилась. Верхняя губа взметнулась вверх в злой улыбке, обнажив белые, почти идеальной линии зубы. Разве что клыки выступают слишком сильно…
Встать на колени унизительно уже само по себе. А уж для дрессировщика… Особенно для дрессировщика, который обучил своих питомцев, что стойка на коленях – признание своей слабости, смирение перед вожаком…
Ну что же.
У тренировки методом немедленных поощрений, “методом пряника”, есть один недостаток – слишком долго длится первый этап. Зато у метода немедленных наказаний, “метода кнута”, с этим все в порядке. Может, потом бывают осложнения, зато первый этап проходит быстро и четко.
К тому же кое-кто явно больше привык именно к этому методу, к методу кнута…
Не отводя глаз, Стас замахнулся и ударил. Кончик хлыста, увенчанный стальным жалом, со свистом рассек воздух и ударил по лицу. Бавори, яростно бодавшаяся с ним взглядом, увлеченная лишь тем, чтобы глаза больше не дрогнули, не скользнули в сторону, заметила удар слишком поздно.
Ее глаза вновь ушли от контакта, она дернулась, но увернуться не успела. Стальное жало прошлось по щеке, оставив алый мазок. Заточенное жала распороло и кожу и мышцы, как нож вспарывает кусок сырого мяса.
Каким-то чудом она сдержала крик. Крик – это еще один признак слабости. Это тоже рефлекс в пользу слабых. Член стаи зовет других, признавая, что сам он справиться не в силах… Что не он тут хозяин положения…
Стук копыт опять изменил ритм. Медленные удары – осторожно, с трудом размещая огромные копыта на крошечных ступенях, двое еще поднимались по лестнице. Но один мчался по ровному полу быстро, как только мог.
Уже на площадке второго этажа?.. Если он появится здесь, пока Бавори будет хотя бы отдаленно выглядеть хозяйкой положения – прежней, уверенной в себе, жестокой и для баскеров богоподобной, – не будет ни единого шанса. Обойма в “хеке” сможет остановить одну тварь. Крысы, может быть, отвлекут еще одного. Но не трех сразу…
– На колени, – повторил Стас.
Хорошо: голос не задрожал, хотя нервы были взведены до предела.
Но Бавори еще не сломалась. Лишь подняла руку к распоротой щеке, из которой хлестала кровь и сукровица, зажимая рану. И вновь – глаза в глаза.
Стас ударил. Стальной кончик рассек воздух и ударил в то же место, но теперь по тыльной стороне кисти, зажимавшей рану, распоров на костяшках пальцев кожу и размозжив сустав среднего пальца.
На этот раз Бавори взвыла. Едва слышно, сквозь стиснутые зубы, но и этого было достаточно. Не важно, насколько громко. Важен лишь сам крик – как признание того, что тебе нужна помощь. Согласие с тем, что ты не хозяин положения…
Но на колени не встала.
Частый стук копыт по лестнице опять замедлился и на этот раз не выправился. Одна пара копыт застучала быстро. Другая, третья… Уже на площадке третьего этажа. Оттуда до лаборатории лишь коридор – широкий коридор, можно бежать, не царапая плечи о стены, не отвлекаясь ни на что, кроме бега…
Скалолазка и Рыжик уже не смотрели на Бавори. Напряглись по-настоящему, развернулись – туда, к двери, откуда грохотали копыта и еще шкрябало, словно что-то острое волокли по полу, царапая плитку. Только там, конечно, ничего не волокли. И вспарывался не пол, а потолок. Это рога здоровенной твари, еле развернувшейся на лестнице, для которой даже высокие потолки коридора слишком низки.
Стас ударил еще раз.
