Сергей Кусков - Игрушки для императоров: лестница в небо
– Еще в одном он прав, – продолжила она. – «Семья» – это власть. Естественным путем ты так высоко не взлетишь. И если не боишься обагрить руки чужой кровью, а совесть чужим страданием, можешь смело принимать предложение.
Я усмехнулся:
– Я почему-то ждал от тебя чего-то подобного, именно этих слов.
– Это не слова, это факты, мой дорогой. К нам ты не вернешься, ты для этого слишком красиво хлопнул дверью, но жить по-старому, являясь в прямом и переносном смысле отбивной для кого-то, не захочешь. Это шанс для тебя, малыш! Хороший шанс! В жизни такие выпадают редко!
– То есть ты все-таки думаешь, что я приму его предложение? – усмехнулся я.
Она пожала плечами:
– Мне все равно. Я защищаю тебя от него, пока тебе угрожает опасность. Это позиция корпуса, мы не бросаем своих. Ведь во многом угроза исходит из-за моих плохо обдуманных поступков, я явилась причиной их. До всего остального мне нет дела.
– Не бросаете? – заметил я, вкладывая в голос всю возможную желчь.
Она усмехнулась и кивнула:
– Да. Мы можем прессовать своих, в воспитательных и любых других целях. Наказываем за проступки очень строго, невероятно строго! Но все это внутри, не вынося сор за порог бело-розового здания. В большом же мире своих мы не бросаем, вытаскиваем из любой передряги. Это тоже один из столпов, на которых держится корпус телохранителей. И пока он незыблем и нерушим, у нас будут конкурсы по двести-триста человек на место.
Я задумался, откинувшись на спинку. Да, все не так просто.
Какие у меня есть факты?
С одной стороны, бесчеловечное отношение, унижение, неуставщина, жуткий прессинг. Но с другой – защита своих. «Мы накажем за проступок, но сделаем это мы сами». В таком духе. И то, что я еду с ней в машине, – подтверждение этого постулата. Меня не бросят.
Я все еще могу вернуться?
Не знаю. Она обмолвилась, что за меня просили. Следовательно, если бы такой возможности не существовало в принципе, они бы не просили. Значит, существует.
Дальше я подумать не успел, она словно прочла мысли.
– Хорошо, давай перейдем к официальной части. Я хотела оставить это на вечер, заехать к тебе в гости, но раз такие события…
Я подобрался.
– Сегодня утром мы, наконец, собрали совет офицеров по поводу твоей проблемы. В малом составе, кого нашли, но его решения законны. Пятью голосами против двух ты признан невиновным.
– Невиновным в чем? – Я чуть не рассмеялся, поскольку вины за собой как-то не ощущал.
– В невыполнении приказа. Тебе приказали сидеть и не вмешиваться, ты нарушил приказ. Там было еще и про технику безопасности, доспех и его отсутствие, но это признали фактором, не заслуживающим внимания.
Я, признаться, немного обалдел от такой наглости.
– А можно поинтересоваться, почему? Вы, приказы, устав, жесткач такой, и вдруг – невиновен. Кого бы другого вы за такое расстреляли!
Она согласилась:
– Да, другого из своих, принятых и принявших присягу. Но ты не один из нас, ты даже не «мелочь»[4], не новобранец и не обязан подчиняться приказам, идущим вразрез с совестью. К тому же ты не бросил оружие, а это очень важный фактор.
Пауза.
– Короче, ты имеешь полное право явиться для прохождения последнего, итогового теста, по результатам которого после приезда Леи будет принято решение о твоем зачислении. Это окончательно и обсуждению не подлежит.
– То есть… – Я даже не знал, что на это сказать. – Я могу?…
– Один-единственный тест, – перебила она. – Сложный. С риском выйти из него вперед ногами, но иначе у нас не принято. Пройдешь – зачислен. Не пройдешь – adios. Вот и все.
– Что за тест?
– Скажем так, тебе надо будет пройти полосу, но слож ность ее не в препятствиях, а в том, что некоторые плохие парни попытаются тебя убить. Естественно, не живые, но тебе от этого не легче. Большего сказать не имею права.
– Понятно.
На самом деле понятно ничего не было. Но какие вопросы задавать, я не знал. Неожиданный поворот!
И еще я поразился, как права оказалась мама. Они позвонили-таки! Не совсем позвонили, но, если бы не дон Виктор, связались бы со мной вечером. Дескать, «простили».
De puta madre!!!
– Конечно, я понимаю, мои слова для тебя ничто не значат, – продолжила вдруг Катарина со слащавой ухмылкой кошки, наевшейся сметаны. – Так, отдушина «я был прав, идите вы все». Но моя работа – сообщить. Я ее делаю и потом отчитаюсь. Я рада, что ты не придешь, честно! Тебе у нас не место! Мир? – Она протянула ладонь.
Я кивнул и протянул свою, ошеломленный новым поворотом сюжета:
– Мир.
– Тогда вот моя визитка. Если все же надумаешь. Не смотри так, это тоже работа – отдать визитку. Если надумаешь явиться на тест – звони.
Она вытащила из бардачка и протянула свою карточку. В ней лаконично значилось «Служба вербовки». И никаких украшений или изысков.
– Скажешь оператору, чтобы соединили с Ласточкой.
– Ласточка – это ты? – усмехнулся я. – Прикольный ник!
Она кивнула.
– Только не спрашивай почему. Просто Ласточка. Позывной.
– Понятно.
– Ну, вот и твой район. – Она кивнула на дорогу.
Мы проехали шлюз нашего купола.
– Где тебя высадить, чтобы не светиться?
Не светиться! Скажет тоже! После двух недель, за которые она подбирала и высаживала меня почти возле дома!
– Возле космонавтов высади, – хмыкнул я. – Прогуляюсь, в себя приду.
– Это правильно! – поддержала она.
Да, мне очень нужно посидеть и поразмышлять. Или хотя бы просто прийти в себя. А возле памятников космопроходцам отчего-то лучше думается, наверное, все плохие и глупые мысли в космос улетают, а здравые прилетают.
– Возле Гагарина, – уточнил я.
– Хорошо.
Через несколько минут мы подъехали к ансамблю и встали через дорогу. Я уже поднял люк, когда решил спросить:
– Катарина, а ты выяснила, кто мой отец?
– Что?
Она недоуменно обернулась, но почти сразу поняла, в чем дело.
– Нет. Я тоже уперлась в таинственный счет и включила заднюю.
– У тебя не было возможностей и административных ресурсов его взломать?
Она пожала плечами:
– Были. И есть. Но зачем? Что это даст?
Хороший вопрос.
– Тебе это ничего не дало за восемнадцать лет. От этого знания ни тепло, ни холодно. Зачем ворошить прошлое?
– Ради строки в личном деле в графе «отец» в досье одного из самых секретных подразделений, – усмехнулся я.
Моя усмешка поддержана не была.
– Нам что, на каждого из новобранцев организовывать такую графу? Она будет заполняться у единиц! Все, пока, Хуан, тебе пора. Нам неинтересно прошлое прибывших, как и прошлое их семей. Мы сами – большая семья, и это гораздо важнее.
Да, и тут облом.
– А если я стану одним из вас, пройду Полигон и все такое, это можно будет выяснить?
Она рассмеялось:
– Мальчик, поверь, ради того, чтобы узнать, как зовут подонка, участвовавшего в твоем появлении на свет, не стоит идти к нам. Корпус создан немного для другого.
Мне не осталось ничего иного, кроме как вздохнуть и полезть наружу. На полпути я вновь обернулся:
– Значит, считаешь, принять предложение хефе – неплохой выбор для меня?
– Решай сам. – Она покачала головой. – Любое мое слово – давление. Что-то еще?
– Да. – Я многозначительно посмотрел на пачку сигарет, которые она в этот момент достала из бардачка. – Почему люди курят эту дрянь?
Катарина серьезно задумалась.
– Ну, она помогает нервам успокоиться. Собирает мозги в кучу. Хочешь попробовать?
И протянула пачку мне. Я неуверенной рукой взял ее.
– И зажигалку держи. – Красивая резная серебряная зажигалка последовала за пачкой. – Зажигалку с возвратом, это подарок.
Уже закрывая люк, я уточнил:
– Значит, еще увидимся, раз с возвратом?
Она неопределенно пожала плечами:
– Кто знает? Планета круглая!
От первой затяжки я закашлялся, разодрало горло и легкие. Вонь табачного дыма душила, выворачивала наизнанку. Противная штука! Вторая и третья затяжки пошли также плохо. Но потом стало легче.
Действительно, расслабляет. Напряжение, державшее меня в клещах целый день, начало отступать. Я закрыл глаза и отвалился на спинку лавочки, чувствуя себя предателем самого себя, зажимающим в пальцах тлеющее нечто, на которое не мог смотреть еще утром.
Итак, корпус. Таинственный и загадочный. И крайне жестокий. Но при этом не оставляющий своих в беде. Игрушка для императора, создавшего его, но что он для меня? Цель? Средство? Послать его к чертям и больше не связываться?
Катарина кое-что не договорила, да и не могла договорить. То, что я мог не выполнять приказы и не бросил оружие, – это отговорки, поводы вернуть меня. Например, если бы я бросился на помощь без «Жала», с одной аптечкой, об этом бы просто не вспомнили. Им нужны мои способности, и ради них они расшибутся в лепешку. Не мальчик Хуанито, пришедший к ним две недели назад, над которым можно поиздеваться и поэкспериментировать, а супермен Хуан Шимановский, выдавший на тестах такое, что не под силу никому.
