Александр Иванин - Антизомби

— Хорошо, я сейчас его тестю позвоню. Академик все‑таки, должен знать, что делать. Рыжий с органами все решит.

— Кстати о деньгах. У меня завтра утром главный крокодил приезжает последние процентовки подписывать. Шкурный вопрос нужно решить.

— Ну, реши с ним сам.

— Сеня, кончай придуриваться. Крокодила убалтывали вы с Иванычем. Я на ваших терках не присутствовал. Дальше надо объяснять? Мое дело маленькое — прорабов гонять и местных чучелок задабривать.

— Ну, так ты и московских пугал огородных на себя возьми, если на местных чучелках натренировался.

— Сеня, дорогой ты мой еврей. Я в ваши жидо–массонские заговоры лезть не собираюсь. Давай каждый на своей фазенде картошку копать будет.

— Ты Иваныча жидом назвал?

— Нет, Иваныч — масон, со своими тайными замыслами и секретными связями. А жид — это ты. Хитрый, жадный и ленивый. Бросай своих сосок гламурных и приезжай. Я на тебе пахать буду.

— Вот за что я от вас гоев такие вечные обиды, неправды и притеснения терплю?

Сеня всегда вечно выпячивал свою национальную принадлежность, и большая часть юмора у него была связана именно с этим. В нашем с ним общении еврейская тема стала хронической основой для беззлобных шуток и подколок. Я травил Сеню его еврейством, Сеня травил своим еврейством и моим гойством меня. Вместе мы травили еврейством Сени нашего главного механика Равиля, но это было бесполезно. При этом на непробиваемом лице Равиля появлялось лишь выражение свойственное родителям, которые смотрят на шалящих больных детей. Впрочем, нас это тоже веселило.

— Слышь, ты, богоизбранный. Сдай дела Гоше и катись ка сюда. Не приведи Господь, сейчас договоренности сорвутся. Трындец контракту. Трындец бонусам. Трындец нам с тобой.

— И в кои‑то веки сын народа….

— Ты лучше вспомни свой бинарный сетевой финансовый маркетинг. Чем закончилась? Как тебя тогда Иваныч подобрал и отмазал. Помнишь? Если ты, сынуля, не приедешь, и забалансовая часть у нас накроется медным тазом, то ты не только всех нас, ты еще и Иваныча подставишь.

Молчание на другом конце трубки.

— Я понимаю, что там все хреново, но если и здесь все будет также, то будет гарантированная катастрофа.

Молчание на другом конце трубки. Сеня думал. Что мне в нем нравилось, так это то, что он мог собрать свои мысли в одну кучу и разложить их по полочкам даже в самой тяжелой ситуации. Он мог абсолютно отключить эмоции.

Мне послышалось, как в его мозгах «щелкнуло». Ну, все, результат готов.

Я подлил еще масла в огонь:

— Сеня, ты мне только завтра нужен, а послезавтра я тебя отпущу. Да и сам с тобой приеду. Иваныча на Бали повезем. Здравье вместе восстанавливать будем. Вискарь из кокосов пить будем.

— Хорошо. Оплату по банк–клиент сделают. В банке я попрошу, что бы платежку с отметкой мне сегодня вечером отдали. На поезде поеду. Хоть ночью отосплюсь. Рано утром встречай.

— Молоток. Я тебя хлебом и солью встречу.

— Да, да. Только кошерные продукты. Маца — самый раз. И дорогой подарок не забудь.

— О, да, мой финансовый царь царей. Позвони, во сколько выедешь. Кстати, а что у вас за взрыв там был.

— А, взрыв! Это рядом, на Автопроездной какой‑то медицинский институт взорвали или лабораторию. Про взрыв мне ДПСник из оцепления сказал, когда я ему на лапу отслюнивал. А про институт уже здесь в милиции сказали.

— Ты за секретную информацию ДПСнику отслюнивал?

— Нет. Я через двор всего проехал. Ну, там пару тротуаров прихватил. Они всегда ко мне цепляются. Ты же знаешь, как они чужому успеху завидуют.

— Да, ладно. Поди, опять под знак или через двойную сплошную прокатился.

— Таки истинно клянусь, что не нарушал.

— Я не сомневался. Приезжай, давай. Хоть воздухом свежим подышишь.

— У моего урбанизированного организма отравление от избытка кислорода может случиться.

— Если помрешь, я твою тушку в основу второй очереди забетонирую. Памятник тебе будет. И досточку повесим. Все как положено герою.

— Ох, и нелегкая моя судьба. Ну, все, жди меня.

Тягостное холодное ощущение тревоги стало выползать откуда‑то из подсознания, выстраиваясь в некий устрашающий образ. Полученная информация стала укладываться в нехорошую цепочку.

Был взрыв какой‑то научной лабуды; на улице оказалось бешеная обезьяна, которая напала на охранника и перегрызла ему горло; медик признал охранника мертвым; охранник оживает, становится бешенным и кидается на всех; охранник укусил Иваныча; со слов Валеры — Иваныч умер; Иваныч оживает, становится бешенным, загрызает Валеру и кидается на всех.

Мне сразу вспомнилась давняя история с выбросом спор сибирской язвы из военной лаборатории в Свердловске. По моему, это было в 1979 году. Истории придали огласку только в наше время. Тогда много людей погибло и все засекретили.

Откуда мы знаем, что у нас там под боком находится. Даже гадать не стоит. Лаборатории просто так не взрываются. Если бешенство или язву какую‑нибудь в Москве выпустят? Там одно метро чего только стоит. Давка в час пик. А вечером из Москвы в Подмосковье работяги и лоботрясы в электричках и маршрутках домой потянутся. Там тоже давка и скученность. Поедут заразу развозить.

Конечно, хотелось думать, что обезьяна это не подопытное животное, зараженное неизвестной дрянью, а любимый питомец зажравшегося богатея. Но жизнь меня научила всегда готовиться к худшему, надеясь на лучшее. Лучше перебдеть, чем не добдеть.

Я достал сотовый телефон и позвонил жене.

— Привет, солнышко. Как у тебя дела? У вас все нормально?

— Да, все в порядке. Я сейчас на работе. А что случилась? — милая моя умница. Она сразу меня поняла без слов. Я почувствовал напряженное внимание.

— Солнышко, в Москве какие‑то события непонятные — лаборатория взорвалась. Люди в бешенство впадают ни с того ни с сего. По–моему, все плохо. Срочно забирай детей. Никуда не ходите. Сидите дома. Все. Пока. Целую. Позвоню вечером. Перезвони мне, пожалуйста, когда с детьми будете дома. Я волнуюсь. Палычу тоже скажи, пусть сам с Алевтиной побережется и за вами присмотрит.

Валентин Павлович или, просто, Палыч был нашим соседом. Военный пенсионер и заядлый охотник, по характеру он был мужик весьма простой и общительный. И вообще был настоящим мужиком, за что я его уважал весьма сильно. Положиться на него было можно. Как‑то раз у меня со двора пытались угнать машину. Меня и семьи в то время дома не было. Увидев такое непотребство, Палыч, недолго думая, зарядил охотничье ружье и пошел выяснять, в чем дело. Прострелив передние колеса и радиатор машины, на которой приехали жулики, он положил угонщиков мордой в землю, активно сопровождая процедуру задержания бранью, пинками и стрельбой. На выстрелы приехал экипаж ППС, который и повязал неудачливых угонщиков. Ровно через неделю, он таким же образом задержал подельников моих жуликов, которые пытались поджечь одновременно мою и его машины. После этого у нас с ним завязалась крепкая мужская дружба. Мы оба любили париться в бане по настоящему, без поблажек. Но в нашей дружбе было два момента, которые ее омрачали. Первое — он никак не мог понять, почему я не соглашаюсь составить ему компанию на охоте, хотя на рыбалку я ездил с ним практически всегда, когда было время. Он категорически отказывался принимать мой отказ от охоты и с потрясающей настойчивостью пытался каждый раз меня сманить с собой на открытие очередного сезона. Второе — водкоизмещение его организма не поддавалось никакому разумному объяснению. В данном случае непримиримую позицию занимала моя супруга. Каждая попойка заканчивалась выволочкой сначала мне, а потом и Палычу. Но, тем не менее, отношения между нами сохранялись теплые и дружеские.