Адаптация - Екатерина Насута

Солдатик вернул карту, выдал бэйдж и велел идти по линии. Глеб пошел и вышел на взлетное поле, где дожидались своего часа два десятка тяжелых МИ-46ТС. К ним протянулась вереница машин. Муравьями сновали погрузчики. А круглолицый капрал распределял людей по машинам.

Везучих набралось с сотню. Только везению своему до конца не поверили. И Глеб тоже не верил, даже когда забрался в машину.

А суета как-то сразу и вдруг оборвалась.

Человечек в белой рубашке взмахнул флажками и, придерживая кепку рукой, побежал. По сигналу вертолеты загудели. Винты раскручивались медленно и, набрав обороты, разодрали сгустившийся воздух. Клонилась к земле сизая трава, летел к горизонту одуванчиковый пух. Глеб сидел на ящиках и обеими руками цеплялся за ремни. Когда туша машины вздрогнула и оторвалась от земли, Глеб все-таки раскашлялся. И соседка – женщина неопределенного возраста, с марлевой повязкой на лице – отодвинулась.

Вертолеты же выстроились журавлиным косяком и легли на курс. Глеб прилип к иллюминатору. Земля, расчерченная зелеными и желтыми квадратами, была опутана паутиной дорог и продавлена тысячетонными тушами городов. А потом все вдруг исчезло, растворившись в мути облаков. И появилось вновь лишь через пару часов, когда вертолеты пошли на снижение.

Бурое одеяло болот приближалось. И вот оно уже не бурое. Лиловое. Белое. Темно-зеленое в полосах ельников. Синими осколками стекла – озера. И черными пятнами – гари.

Садились на месте старых торфоразработок. Тяжелые машины увязали в земле, как стрекозы в меду, и возмущенно скрежетали, до последнего не желая глушить моторы. Вал воздуха сдувал серую пыль и комки мха, заставлял пригибаться к земле.

Люди выгрузились. Не все – десятка два. Вертолеты поднялись в воздух, и с небес вместо дождя долго сыпалась сухая земляная крошка.

Шли два дня. С непривычки было тяжело. Проваливались в моховую муть ноги и увязали, приходилось вытаскивать, делать шаг и снова, увязнув, тащить, носком придерживая съезжающий сапог. За Глебом шла та самая девица с марлевой повязкой на лице и вздыхала, с каждым шагом все громче. А к концу дня вздохи сменились стонами.

Потом девица и вовсе рухнула ничком на желтую кочку. Она лежала, не реагируя на уговоры, и выглядела мертвой. Тогда Глеб просто перетянул ее посохом, а когда вскочила, указал на тропу.

– Я не смогу! – взвизгнула девица, размазывая по лицу грязь и слезы. – Не смогу я!

– Сможешь, – ответил Глеб. – Подъем и копытцами на раз-два-три-четыре. Можно и раз-два, раз-два, левой-правой. А не то Масленица придет и фьють…

Он и рюкзак забрал, понадеялся, что отдаст на ближайшем привале, а вышло волочить до самого поселка. Чувство гордости за собственное благородство быстро сменилось раздражением.

Довыделывался, Ланселот несчастный. Терпи.

Терпел. Дошел. И она дошла, и все остальные тоже. На месте выяснилось, что группа их – предпоследняя, а ноющая девка – и совсем даже не девка, а баба среднего возраста – местный врач.

И еще выяснилось, что она на Глеба обижена до глубины своей невинное души. Рюкзак забрала, презреньем обдала и свалила.

С тех пор и не разговаривали.

Нет, отказать-то в помощи она не посмеет. Функция у нее такая – людей лечить. И Глеба полечит. И наверное, даже хорошо: получится переговорить по-человечески, узнать, чем обидел. С этой мыслью Глеб и отключился. Очнулся от жажды и зуда во всем теле. Возился, скреб горстью ноги сквозь плотную ткань штанов, качался и ерзал, раздирая спину, а когда невмочь стало – выскочил наружу.

Солнце садилось. Рыжий шар нижним краем почти коснулся болота, плеснув на желто-красные сфагновые поля багрянцу. Черной лентой вытянулся старый мелиоративный канал, в который уже упали первые бревна будущей плотины.

Пора была уходить.

Глеб, кое-как собрав вещи, ступил на тропу. Он шел так быстро, как мог, и почва пружинила под ногами. Хлюпало под ботинками, болото облизывало ноги, но не трогало, точно примерялось и заращивало раны-следы. А Глеб все подгонял себя.

И встреча с вредной врачихой казалась почти наградой за старание.

Надо только не останавливаться. И разговаривать. Чтобы не отключиться, нужно разговаривать. Плевать, что не с кем, главное – вслух. Плевать, что говорить, главное – говорить. И Глеб говорил.

– О, кони огненогие! Спешите вы вскачь к жилищу Фебову! Раз-два. Раз-два. Можно и раз-два-три-четыре. А потом масленица придет и фьють… был Фаэтон возницею…

Поселок показался издали столбом дыма, подпершим небо. Солнце, на две трети ушедшее в топь, глядело сквозь черноту, и сполохи огня свивались второй короной. Ветер донес запах гари, жареного мяса и паленого пластика.

Глеб остановился на бегу, воткнув приклад винтовки в мох.

– Иметь мне мозг… какого хрена?

Порыв ветра растащил дым и подстегнул пламя. Ответ, полученный Глебом, был очевиден: поселок Омега прекратил свое существование.

Глава 2. Типология бреда

Время: 23:23, 22 октября 2042 года.

Место: северо-восточные окрестности поселения Омега.

Ева открыла глаза. Над головой нависало небо. Выгибаясь куполом, в центре оно трескалось и вываливало осклизлый шар луны. Шар напоминал пузырь амниона, сквозь прозрачную стенку которого виднелись мутные очертания зародыша.

Сон был престранным, но вполне мирным, и Ева, моргнув, принялась смотреть дальше.

Ничего не происходило.

Только лежать было неудобно: в спину упиралось что-то жесткое, шею щекотало, а штаны на заднице медленно промокали. Когда терпение иссякло, Ева перевернулась на бок и поскребла шею. И только почувствовав прикосновение собственных пальцев, четко осознала – она не спит.

Луна, звезды и облако – это все наяву.

Пальцы прошили подушку мха и запутались в стеблях клюквы. Ева сгребла горсть, потянула, раздирая и убеждая себя, что подобное невозможно.

Из горсти торчали белесые хвосты сфагнума.

Невозможно! Ева легла спать дома.

Она допоздна засиделась в лаборатории, пытаясь… она не помнила, что она делала в лаборатории, но помнила, как пришла домой. Свет опять отключили. Ева долго искала свечу, которой не было на положенном месте, а после также долго и бессмысленно щелкала зажигалкой. Искры летели и оседали, не спеша родить пламя.

И Ева плюнула. Она в темноте нашла кусок хлеба, уже изрядно пованивающий плесенью – на болотах она появлялась быстро – и жевала, запивая горькой дезинфицированной водой. Потом заставила себя переодеться и лечь в постель. Отключилась как всегда быстро.

Луны в доме не было. И звезд. И если это чья-то шутка…

Чья? Вынести человека за периметр и бросить? Это не шутка. Это убийство!

Ева пальцами левой руки разжала кулак, вывалила смятый ком мха на землю и осмотрелась. В лунном свете