Адаптация - Екатерина Насута
Тип был убог, но Седой слушал его с показным вниманием.
Глеба это злило, как злила и необходимость объяснять очевидные вещи:
– Андроиды более совершенны. Их число растет. А контроль над ними слабеет. И однажды они восстанут.
– Ну да, восстание машин, – неопределенно ответил Седой, прикуривая трубку. – Известный сюжет. А потом придет спаситель. И знаете, молодой человек, я допускаю мысль, что вы правы. Скорее всего, вы правы, однако нынешний мир поздно менять. Апокалипсис уже случился, и вопрос лишь в том, кто возьмется разгребать его последствия.
Седой замолчал. Он курил, дым вонял, а картинка на экране сменилась. Теперь с микрофоном стоял мускулистый мужик в камуфляжном костюме, а за спиной его ярилась толпа. Она то отползала до крайних домов, обнажая розовую плитку, то вновь устремлялась к Дому Правительства, чтобы разбиться о вал милицейских щитов. Над толпой реяли бело-красно-белые флаги, и скачущий всадник на щитах бодро сек головы механическому змею.
Перекрывая гул, звенели колокола Борисоглебской церкви. И диссонансом врезался сухой голос диктора.
– …волнения вызваны слухами об отказе Думы принять к рассмотрению проект об ограничении жизнедеятельности лиц неестественного происхождения. Данный проект, более известный как Особое постановление был разработан инициативной группой «Черных сотен» и, несмотря на радикализм, уже получил широкую поддержку населения…
– Они примут это постановление. Ева просила передать, что она сдержала слово. Вы получили всех андроидов анклава. Точнее вот-вот получите, что не существенно. Вы в расчете.
Ева? Да при чем здесь Ева?! Это люди сказали слово. Люди открыли глаза, увидели, в каком мире живут, и захотели его изменить. И ничто не в силах устоять пред волной народного гнева. И потому молчит «Формика», не пытаясь защитить свое имущество.
– Интересная точка зрения, – сказал Седой, когда Глеб закончил тираду. – Изложена весьма вдохновенно. Полагаю, вы сами верите в этом. Ну да идейная глупость ничем не хуже любой иной глупости.
Седой снял с подлокотника ожерелье напарника и, подняв, тряхнул. Шестерни зазвенели.
– Вот цена одной глупости. Сколько здесь? Десятка полтора? Итого, глупость вашего приятеля стоила «Формике» полтора десятка андроидов. Ваша – обойдется где-то в полмиллиона. К слову, а эти шестеренки как станете делить? Или сейчас на всех хватит? Вот, – Седой протянул телефон. – Вы еще успеете сделать звонок. Скажите Еве, что передумали.
Глеб оглянулся на телевизор. Толпа бушевала. Диктор говорил:
– …еще свежи воспоминания о взрывах на Витебском вокзале и в Минском метро, а списки жертв уже пополнены «дикими стрелка́ми». Активная пропаганда реакционеров «Черной сотни» при молчаливой поддержке правящих кругов привела к доминированию в обществе взглядов резко…
Седой ждал. В одной руке трубка, во второй – аппарат. На шее, поверх бледно-голубого галстука, ожерелье из шестеренок. Надо будет сказать напарнику, что идея-то про шестереночки беспонтовая.
А ведь и вправду все еще можно остановить, но… разве Глеб причастен к происходящему?
Причастен. Он заключил сделку с Евой и Ева сдержала слово. Все правильно.
– Я вас не понимаю, – сказал Глеб. – Я к этому никаким боком. Люди сами…
– Конечно, сами, – согласился Седой, убирая телефон. – Главное, и дальше держитесь этой версии. Во всяком случае «Формика» поступит именно так.
Ставя точку на теме, Глеб спросил:
– Вы здесь только за этим? Ну, чтобы я позвонил?
– Нет. Но подумал, что у вас может возникнуть желание сделать звонок, – Седой провел пальцем по шестеренкам, пересчитывая. – Хотя даже он ничего не изменит. Мир продержится недолго. Рано или поздно американская зараза доберется и до нас. Подавляющее большинство тех, кто орут, призывая уничтожить андроидов, сами будут уничтожены. Но у вас есть шанс спастись. Если согласитесь принять участие в проекте.
– И что за проект?
Глеб не собирался соглашаться. Он слышал про Америку, но Америка была далеко.
– Сеть автономных поселений с высоким уровнем защиты. Теоретический резерв.
– Чего?
– Людей. Понимаете, молодой человек, любой Апокалипсис заканчивается одинаково: на смену старому миру приходит новый. Однако и его придется кем-то заселять. И лучше заранее подготовить… рассаду.
Седой позволил себе улыбнуться, но Глебу не было смешно. Он вдруг понял, что все это серьезно и куда серьезнее, чем происходящее на площади и вообще в Анклаве.
– И почему я?
– Лотерея, – ответил Седой. – Просто повезло.
Лежа в землянке в обнимку с винтовкой, Глеб думал о везении и о том, хватит ли его на возвращение в поселок. Знобило. Зудела под повязкой рука.
Оживали воспоминания.
Тогда Седой пропал на пару лет, и Глеб уже начал думать, что примерещился ему тот разговор. И только мир, медленно сходивший с ума, не позволял окончательно поверить в собственное Глеба безумие.
А потом, когда паника вплотную подобралась к городу, Глебу пришло письмо. Белый конверт с логотипом «Формики» и типовой бланк-приказ явиться на пункт сбора. Глеб и явился.
Пешком шел. Наверное, единственный, кто направлялся к центру, а не от центра. Витебск бился в агонии. Кипели яростью пробки и гудели машины машины. Витрины щерились недовыбитыми стеклянными зубами. Спешили люди, волокли мешки и чемоданы. А одна тетка в ситцевом платье и бигудях толкала садовую тачку, доверху груженую пакетами с крупой. За теткой поспешал тощий мужичонка с сумкой-тележкой в одной руке и газетой в другой. Мимо Глеба он прошел на полусогнутых и газетой же заслонившись. Из разбитого окна неслась музыка, а на проспекте Фрунзе горел пятиэтажный дом. Пламя деловито облизывала стены, сквозь разломы в крыше выкатывались клубы едкого дыма. Они сползали на асфальт и зависали над землей бурым душным покрывалом. А люди слишком спешили, чтобы обходить ядовитое облако. Они ныряли, зажимая носы и закрывая рты носовыми платками.
Площадь Победы, зажатая меж двумя мертвыми артериями транспортных магистралей, встретила гулом и вонью задымленного, издыхающего города. А вот фонтаны работали. Струи воды выплетали узоры, мигала подсветка, и безумный старик в черном фраке играл на скрипке.
Хорошо играл.
Рядом стояла девушка в подвенечном платье. Слушала. И пилила вены. Смычок-скальпель. Скальпель-смычок. Синхронное скольжение и розовая вода в каменных чашах.
Эхо донесло грохот взрыва, и Глеб побежал. Он боялся опоздать и навсегда остаться в этом безумии. К ограде, опоясывавшей здание «Формики», пришел взмыленный. На КПП, пока солдатик в мятом хэбэ проверял документы, Глеб пытался отдышаться, из последних сил сдерживая кашель.
Нельзя кашлять. Оставят. Зачем им больные, когда есть целый город
