Зеб Шилликот - Порошок жизни
Он сразу вспомнил их прыжки и ужимки, то, как они повторяли все, что он говорил, подражая его голосу, и даже их не очень-то враждебные действия. Пожалуй, действительно, то, что он принял за агрессивность, было игрой. Значит, он убил двух детенышей!
– Надо сматываться отсюда, – сказал Кавендиш. – Если сюда придут их родители, то нам придется туго.
По телу Джага пробежала холодная дрожь: и вправду, если "дети" обладали такой силой, то какими же должны быть их родители?!
– Обычно Сумасшедшие появляются только вечером, в сумерках, потому что их глаза плохо переносят яркий свет.
– Почему "Сумасшедшие"?
Разведчик растерянно надул щеки.
– Откуда я знаю? Может, потому, что они и на самом деле ни секунды не могут усидеть на месте. Просто их так называют: "Сумасшедшие с плато". И все. Они охраняют порошок жизни, этерну, и работают на Владельцев Бессмертия.
Увидев недоверчивое лицо Джага, Кавендиш подошел к камню, протянул руку к голубому мху и заставил его сжаться. Джаг и сам уже видел это явление.
– Этот порошок дороже золота, – сказал Кавендиш, набрав сиреневой пыли в ладонь. – Его можно найти только на залитых солнцем горных плато, на скалах, обтесанных Сумасшедшими...
Он замолчал, сдул порошок с ладони, стряхнул пепел сигары и продолжил:
– Сумасшедшие собирают его для Владельцев Бессмертия.
– А зачем все это?
Разведчик на секунду задумался, потом тихо сказал:
– Ты все поймешь, когда мы спустимся в долину.
У Джага внезапно возникло непреодолимое желание немедленно двинуться в путь: Энджелу нужно было срочно оказать помощь, да и опухшую руку полезно было бы показать специалисту.
– Поедем скорее, – сказал он. – Мы и так потеряли много времени. Кстати, вы мне так и не ответили, есть ли там внизу, в долине, какой-нибудь город?
Кавендиш ухмыльнулся.
– Разумеется, есть, и я как раз туда еду.
– А там смогут вылечить Энджела и меня?
– Если и тебя, и его не вылечат там, то, значит, вас не вылечат нигде.
– Так чего мы ждем?
– Я не уеду отсюда, не набрав порошка этерны, – произнес разведчик. – Я за этим сюда и явился.
– Да ведь у вас есть золото, разве этого мало?
– В долине золото расходуют только для того, чтобы купить этот порошок, – обернувшись к коню, ответил Кавендиш. – Если ты так спешишь, поезжай вперед, а если нет, то помоги мне, чтобы мы тронулись в путь пораньше.
Из кармана одной из седельных сумок он достал полдюжины свиных мочевых пузырей и две металлические треугольные пластины. Не дожидаясь ответа, разведчик протянул Джагу металлический треугольник, два пузыря и сказал:
– Тебе нужно соскребать порошок со скалы и собирать его в пузырь. Сам понимаешь, что это совсем просто.
Спустя некоторое время разведчик закрепил набитые сиреневым порошком пузыри к передней луке седла, а тяжелые сумки с золотом к задней, облегчив таким образом ход своему коню и приготовив его к крутому спуску в долину. Только потом он спросил:
– Скажи-ка, как ты справился с Сумасшедшими?
– Первого я убил кинжалом, а со вторым пришлось драться голыми руками.
– Драться? – подскочив от удивления, воскликнул Кавендиш. – Ты что, убил Сумасшедшего в драке?
– Да ведь это детеныш, – расстроенно произнес Джаг.
– Ну и что? Ни один человек, живущий в этих горах, не может похвастаться тем, что он одолел даже детеныша Сумасшедших в честном бою. Я знаю несколько городов, расположенных за меридианом Тобиаса, где очень ценят борцов. Ты мог бы там быстро разбогатеть.
Джаг покачал головой.
– Я больше не буду продаваться или выставлять себя напоказ, для удовольствия богатых.
Разведчик пожал плечами и с деланным разочарованием тихо произнес:
– Очень жаль, а то я мог бы заняться твоей карьерой.
– Я больше никому не позволю распоряжаться моей жизнью и теперь буду делать только то, что мне нравится, – ответил Джаг.
Он спокойно подошел к обезьяне, которая продолжала тихо стонать, и ударом кинжала в сердце положил конец страданиям животного.
Потом он направился к коню и осторожно прикрепил бледное и холодное тельце ребенка к своей груди.
Уже сидя в седле, Кавендиш внимательно наблюдал за ним своими бледно-голубыми глазами и задумчиво теребил короткую бородку.
– Нужно же делать хоть что-то, чтобы выжить, так чем ты хочешь заняться? – настойчиво спросил он, наблюдая за тем, как Джаг вдевает ногу в стремя.
– Я хочу быть свободным и больше ничего, – ответил Джаг.
– Ты выбрал самое трудное, – буркнул разведчик.
Он развернул своего коня и поскакал к долине.
Глава 6
Кавендиш спускался первым, управляя лошадью одной рукой и не выпуская карабина из другой.
Выжженное солнцем плато сменилось зарослями ежевики и густыми колючими кустарниками, между которыми вилась узкая каменистая тропа. Долину по-прежнему невозможно было рассмотреть: она была закрыта плотным занавесом клубящегося тумана, похожего на хлопья ваты со странными испарениями, которых Джаг никогда еще не видел.
Чистокровная лошадь разведчика была явно перегружена и так часто спотыкалась, что Джагу давно хотелось предложить своему спутнику взять на себя часть его груза. Правда, он знал характер Кавендиша и его явное нежелание просить или принимать чью-либо помощь. К тому же, Джаг опасался, что такой жест может быть дурно воспринят: ведь его спутник мог подумать, будто Джаг хочет завладеть частью груза. Вот почему он отказался от этой мысли – в конце концов, первый шаг должен был сделать сам Кавендиш. Джаг очень страдал от молчания – у него слишком долго не было настоящего собеседника, и он завел разговор со своим спутником:
– А что это за город, в который мы едем?
Разведчик помолчал, а потом довольно грустно ответил:
– Я все объясню тебе, когда мы приедем, если только нам удастся добраться туда.
Джаг озадаченно нахмурил брови: Кавендиш был циником, но пессимизм никогда не был присущ его характеру.
Однако сейчас разведчик часто бросал встревоженные взгляды на заходящее солнце, которое опускалось к гребням гор, окружавшим плато. Одновременно Кавендиш погонял пятками своего коня, жестко удерживая его уздечкой в нужном направлении.
Окружающий их пейзаж постепенно менялся: зеленая растительность стала гуще. Они въехали в тенистые заросли, и, по мере продвижения, Кавендиш все более внимательно всматривался в окружавшие их стены зелени. Он заметно нервничал, с недовольным видом вертел головой из стороны в сторону и походил на флюгер, который крутится под порывами ветра. Одновременно он смахивал и на молодого барашка, ожидавшего нападения волка.
Джаг тоже встревожился – тропа, по которой они ехали, казалось, становилась все более опасной. Он почувствовал, как мышцы на его спине и затылке напряглись, а пальцы руки, сжимавшей уздечку коня, побелели от напряжения. Джаг предчувствовал какую-то скрытую угрозу: в самом воздухе было нечто настораживающее, даже шум листвы, которую теребил легкий ветер с плато, казался подозрительным.
Кавендиш вдруг сказал, не поворачивая головы:
– Сейчас справа появится полоса красной земли. Как только мы подъедем к ней, пускай лошадь в галоп!
Тропинка становилась все более неровной и узкой: теперь оба всадника ехали под сводом древесных растений с толстыми стеблями, на которых топорщились оранжевые колючки.
– Не дотрагивайся до них, – предупредил Кавендиш. – Смерть покажется избавлением, по сравнению с тем, что тебе придется испытать, если ты уколешься одной из этих колючек. Они выделяют отравленный сок, и кровь человека от него словно закипает: я видел, как люди из-за одного такого укола сдирали с себя кожу, стараясь обнажить мясо.
Странно, но это предупреждение успокоило Джага: ведь если эти заросли были столь опасны, то в них никто не мог спрятаться. Даже Зак, который обычно любил хватать на ходу листья или траву, на этот раз шел посередине тропы и его бока слегка подрагивали, словно конь боялся чего-то. Кавендиш продолжил объяснения, и Джаг вновь почувствовал себя неуютно.
– Этот яд не действует только на Сумасшедших с плато, для них такой укол – словно ожог крапивой.
Джаг с трудом проглотил слюну – он напрягся, словно натянутая струна, и погрузился в воспоминания о своей схватке с двумя обезьянами. Он совсем не хотел причинять им зло, просто, посчитав их поведение опасным для собственной жизни, он защищался, вот и все. Так сложились обстоятельства! Ведь он не мог предположить, что приматы играют с ним, да и сейчас не знал, чем бы закончилась такая игра. В юности он иногда позволял себе довольно жестокие игры: поджигал муравейники, надувал с помощью соломинки жаб, пока они не становились раза в три больше, обрывал крылья мухам, разрезал на части земляных червей – и все это вовсе не казалось ему варварством. Он просто играл, не задумываясь над последствиями таких игр. Какое ему было дело до того, что игры подобного рода кончались трагически для тех, кто был их объектом? Наверное, и обезьяны могли так же сыграть с ним.
