Наталья Игнатова - Последнее небо
— Зачем?
— Зачем священников или зачем именно вас?
— Ну, на меня, полагаю, выбор пал совершенно случайно.
— Случайно ничего не делается. — Зверь разглядывал своего собеседника так же внимательно, как утром. — Я же сказал, что вы жертва. Жертва моя, но убить вас я собираюсь по приказу того, кому служу.
— Сатана! — Отец Алексий откинулся в кресле. Рассмеялся чуть слышно. — Подумать только, а я спрашивал, кто ваш хозяин! Как вы сказали тогда? Он далеко, и я вряд ли с ним встречусь? Ну конечно. Теперь понятно, почему священники. И прозвище ваше… Послушайте, но это же детство. Сколько вам лет, Зверь?
— Конечно, детство, — спокойно улыбнулся Зверь. — Дьяволу все равно, кого убивают, как убивают и убивают ли вообще. Но многие верят, что ему нужны смерти, особенно смерти тех, кто служит тому, другому. А я, уж поверьте, получаю свой маленький кусочек радости от хорошо выполненного убийства.
— Обыкновенный садизм, — понимающе кивнул священник. — Взращенный на почве какого-нибудь застарелого комплекса.
— Надо полагать, — легко согласился Зверь, — Я иногда пытаюсь понять, откуда что взялось. Но, знаете, это довольно слабая зарядка для ума. Слабее даже, чем устный счет.
— Не боитесь?
— Чего?
— Вы признаете существование Сатаны, следовательно, признаете и существование ада. Что ждет вас после смерти?
— Да уж не то, что вас. — Зверь задумчиво опустил взгляд. — И, конечно, если бы все жертвы были такими шустрыми, как вы, святой отец, я бы не зажился. Однако мне везет. Просто безобразно везет, и вы сегодня столкнулись с этим на практике, не так ли? Так что проживу я еще долго. И достаточно счастливо.
— А потом придется платить.
— Так ведь потом. Какое чудное средневековье получается, не находите? Христианский священник пугает ужасами загробной жизни погрязшего в грехах сатаниста.
— Большинство грехов — это соблазны. — Отец Алексий поставил пустую чашку. — И вполне понятно, что люди не находят в себе ни сил, ни желания противостоять им. Однако убийство — это не то, что может привлекать, и не то, без чего трудно обойтись.
— Слаб человек, — вздохнул Зверь, — А смерть, своя или чужая, это самый большой соблазн, какой только есть в мире. И если уж прощает церковь самоубийства…
— Простите? — Священник чуть приподнялся в кресле, но тут же опустился обратно. — Что значит прощает самоубийства?
— А разве не самоубийство совершил наш финансовый патриарх? — невинным тоном поинтересовался Зверь. Он словно и не заметил движения отца Алексия, как сидел, так и остался сидеть, — Сам выбрал день и час своей смерти и умер в срок. А вы, как я понимаю, отпустили ему все грехи. По неведению, конечно, но отпустили ведь. И похоронят самоубийцу на освященной земле, ведь так? И попадет он в рай… хотя в этом я сомневаюсь, но в любом случае, если и не пустят его на небеса, то уж не за такую ерунду, как добровольный уход из жизни.
— Вы хотите сказать, этот человек…
— Испортил собственные системы жизнеобеспечения. Да. Именно так.
— Я не знал об этом, — отец Алексий чуть скривился, — и отпустил грехи. Обмануть священника легко — он всего лишь человек, — но Бога обмануть невозможно. А покаяние совершается именно перед…
— Я вас перебью, простите. — Зверь поднялся. — Время позднее. Спать пора. Что же до грехов и соблазнов, вспомните лучше, что и вы сами когда-то готовы были убивать. Да еще как убивать. Ничуть не хуже, чем делаю это я. И сдается мне, не умерла в вас эта готовность, а просто затаилась до времени. Спокойной ночи.
Темно в комнате. Тусклые лунные лучи белесыми потоками льются сквозь узкие окна. Закрыта дверь. Отец Алексий задумчиво посмотрел на скрытый в резьбе выключатель. Спать пора. И вправду поздно уже.
Вразуми, Господи!
Вертится мысль на самом краю сознания. Осознание. Знание. Вот оно, тут, рядом, поймать бы только. Но как тень, что ловится на пределе видимости и исчезает, стоит присмотреться, как тень мысли…
Нет ничего. Но ведь было. Поблазнилось?
Привиделось?
Вразуми! Господи!
А утро ясное и свежее. Жить интересно и весело. Даже в одной клетке с хищным и опасным животным. С человеком. Он тоже мог бы назваться Зверем. Или его могли так назвать. Что снилось ночью? А что хорошего могло присниться, если этот, там, наверху, взывал к своему Богу с отчаянной страстностью первохристиан? Убить такого — дело чести, если бы была честь у экзекутора. Дело принципа, если бы были у него принципы. Убить такого интересно. И полезно. Во всех отношениях.
Немалая доля отнятой у трех позавчерашних покойников силы ушла на то, чтобы устоять на ногах после того удара. И еще больше на то, чтобы за несколько секунд залечить разбитые губы. Молодец священник. Это додуматься надо — одеколоном в глаза брызнуть. Впредь тебе, господин палач, наука. Не расслабляйся. Самому-то и в голову не пришло, что безобидные, мягкие и легкие бутылочки могут быть опасны. Все-то ты расцениваешь с точки зрения грубой силы.
Олег закончил разминку. Вымылся. Позавтракал. Настроение, несмотря на дрянные сны, было прекрасным. Прожить сегодня. А завтра вечером — все. Хорошая жертва будет хорошо умирать. И щенки из «Черного Ритуала» пачками станут валиться в обморок от страха. А те, кто не упадет, кто сумеет почувствовать и принять из его рук чудесный дар чужой смерти, из них люди вырастут. И новое убийство через месяц. Большое и красивое, как то, что предстоит завтра. А там до дня Всех Святых можно будет оставаться в небе, сил от двух церемоний хватит надолго. Если, конечно, не поступит еще какой-нибудь внеочередной заказ от магистра… магистр. Нет, плохо пахнет это дело. Разумом не понять, чутье звериное, Звериное, покою не дает.
Но ведь как раз в этом и дело.
Испугаешься сейчас, так и останешься на всю жизнь человеком. Будут, конечно, бояться. И нуждаться в тебе отчаянно тоже будут. Но при всем при том будут и знать, что ты, экзекутор, так же слаб, как все другие. Что сердце у тебя есть и душа какая никакая.
Пройти Посвящение, что ли? Продаться с потрохами. Интересно, сам-то магистр верит во все эти глупости с продажей души? Верит не верит, а уговорить пытается. Зачем, интересно? Хочет, чтобы убийца его прикормленный ручным стал? Нет уж. Много чести. Понять магистр не может, что палачу без него так же, как и ему без палача, не прожить.
Смерти нужны. Кровь нужна. Четырежды в году — это как минимум, а сколько еще убийств промежуточных, быстрых, почти незаметных. И еще, нередкие во время церемоний смерти тех, кто приходил в Орден, чтобы разнюхать, разведать, рассмотреть и рассказать не там, где следует, и не тем, кому стоит знать слишком много. Не так-то легко будет утолять голод, когда не окажется к услугам экзекутора всего прекрасно отлаженного механизма Ордена. Без сети «нор», без смены машин, без надежного прикрытия, долго ли проживет такой наркоман?
Долго. Положа руку на сердце — достаточно долго. Потому что есть уже свое. Не столь могучее, не столь широко раскинутое, но есть. Однако лениво ведь. Лениво.
Утро ясное и свежее. Голова почти не болит. И челюсть как новая. А ведь Зверю ничего не стоило переломать ему все кости. Интересно, кто это придумал, что большой парень всегда уделает маленького парня? Шутник какой-то, не иначе.
Сатанист. Глупо-то как. И как страшно. Отец Алексий знал, что в большинстве случаев сатанизм — забава для детей. Многие проходят через это, но почти все излечиваются рано или поздно. Есть вещи куда более серьезные, интересы куда более жизненные. Разумеется, встречаются люди больные, с насквозь прогнившей душой, находящие какое-то извращенное удовольствие в служении злу.
В изуверских убийствах.
И, конечно, были, есть и будут люди, которые строят свое благополучие на чужой искренней вере. Люди, отбивающие хлеб у церкви.
Отец Алексий закончил отжиматься и отправился по комнате на руках, машинально считая шаги. Если быть честным с самим собой, то действительно, церковь занималась примерно тем же самым. Так повелось от века. Православие жило за счет подаяния и милостыни. Но церковь и отдавала сторицей. И не только в трудные для Отечества годы. Сколько пожертвований получили школы, больницы, дома престарелых и детские приюты…
Приюты…
«Оправдываешься?» — ехидно поинтересовался священник сам у себя.
И мысль ускользнула. Так же, как ускользала всю ночь.
Убийство. Убийство… Господи, он ведь действительно готов был убить. Тело действовало само, без проблеска мысли. Делал, как учили. И сейчас холодными мурашками по телу запоздалый страх. А если бы убил?! Как быть тогда?
О том, что его самого смерть ждала буквально на следующий день, священник не забывал ни на миг. Спасти себя было необходимо, но не ценой чужой жизни, пусть и жизни убийцы Смерть — таинство страшное и великое, и не людям решать, когда и к кому придет она.
В положенное время появился Зверь. Привез завтрак. Поинтересовался самочувствием. Спокойный и вежливый, как вчера.
