Сергей Михонов - Ад
До слуха спецназовца выжившего и, казалось бы, из ума, донеслась очередная короткая пулемётная очередь. Фашисты не суетились и действовали хладнокровно по ситуации. Явно экономили патроны. Боеприпасы имели обычное свойство кончаться в самый неподходящий момент.
Ими и занялся Глеб — проверкой собственного боевого снаряжения. Разгрузка на месте и все карманы в ней забиты под завязку обоймами, а те — патронами. И то, что подходило к "Винту" соответственно и к "ВАЛу", вот только расход боеприпасов несопоставим. "Винторез" ближе к карабину, а "ВАЛ" — автомат. Но в данном случае это плюс, чем минус. Иное дело, что дальность стрельбы из "ВАЛа" вдвое меньше, чем из "Винта", но не беда, и лиха начала.
Немцы в третий раз дали пулемётную очередь, а в ответ им понеслись ярые вопли стервятников, и один из них точно грохнулся о твёрдую поверхность и не сам — ему помогли. Иные понеслись прочь, поскольку их недовольные вопли стали затихать, удаляясь разом с ними.
Фрицы победили. Что не могло не задеть Глеба, но воевать с ними здесь и сейчас — хотя почему бы и нет? Ему требовалось прояснить ситуацию — то место, куда он угодил, и явно последовал провал во времени! Язык в качестве пленного немца — лучше и придумать нельзя. Вот только он в немецком, как свинья в апельсинах. Или макака в огурцах.
Собравшись с мыслями, он решительно двинул на поверхность, показавшись там с дальномером в одной руке и "Гюрзой" в иной. А то мало ли что — те же стервятники лишат его того, чего он тварь, подле которой и остановились фашисты без боязни, чувствуя себя хозяевами положения.
Пока один — и, похоже, что мотоциклист-водитель — занимался разделкой туши трофея Глеба, пулемётчик двинул со своим боевым оружием в руках наперевес к стервятнику.
Тот не лежал неподвижно, а трепыхался, пытаясь при помощи пробитых крыльев подняться в воздух.
— Выходит, не успел причинить особого вреда, — догадался Глеб. — Двинул разобраться окончательно и бесповоротно!
Последовала обрывистая пальба из пулемёта в упор. Пули ударили в голову крылатого монстра, и часть рикошетила. Пришлось добавить.
— Вот так тварь, — отметил лишний раз Глеб: с ними не всё так просто.
И какое бы чувство не испытывал к фашистам, а кроме ненависти ничего, поскольку корни его семьи уходили в блокадный Ленинград, где погибли родные по линии бабушки, а также иные по другим линиям во время той проклятой войны, теперь же приходилось отринуть всё прочь. Одному не выжить — требовалось найти помощь. Но опять же не у них, хотя, кто знает, что прояснит за счёт них, а выяснит, и, похоже, такое…
Гнал прочь дурные мысли. Немцев с голыми руками не возьмёшь — вооружены и опасны. Плюс приспособлены к местным условиям пекла.
Наконец и второй фриц занялся делёжкой добычи, пытаясь вырезать из туши стервятника особо лакомые куски.
То, чему далее стал свидетелем Глеб, повергло его в шок. Фашист прильнул к ране стервятника и принялся пить с жадностью, поглощая кровь или то, что заменяло крылатому монстру её.
— Неужели это единственный источник влаги в данном регионе?! — растерялся Глеб.
Вспомнилась школа жизни. Нечто подобное приходилось делать самому — и даже употреблять в пищу сырые органы зверья, всего лишь посолив, не взирая на опасность заражения глистами.
Вот и немцы довольствовались тем же меню, и в рацион питания входила кровь — и только. Куски мяса тварей они раскидали по крупным камням — запекали.
— Знать и впрямь напились, собираясь пожрать… — осознал Глеб: самое время брать их, пока они разнежились, потеряв всякую бдительность.
А тут ещё оказалось: у фрицев нашёлся "шнапс". Они напились. Жара сыграла с ними злую шутку. Их развезло. Свалив добычу в коляску, стрелок расположился позади водилы, покинув пулемёт. Из оружия карабин за плечом на спине. И пока дотянется до него, а возьмёт в руки…
Действия Глеба были решительными. Он стремглав выскочил из убежища твари, сокращая молниеносно расстояние до мотоциклета с опьяневшими немцами. Едва не упустил их. Те успели запустить магнету, и даже тронуться с места, да остановила автоматная очередь по колёсам. Одно спустило — переднее — и немцы завалились вместе с мотоциклетом.
Встать на ноги не позволил странного вида тип.
— Хенде Хох! — выкрикнул Глеб, тыча оружием.
— Найн… — заулыбались странным образом фрицы. — Гитлер капут! Их бин натюрлих? Яволь? Комрад! Но пасаран!
— Ах вам посрать! Тогда и мне на вас! Ещё одно неверное движение и расстреляю нахрен!
— Найн! — потянулся фриц рукой к карману. И вытащил оттуда не совсем белый лоскут.
— Сдаётесь? И это правильно! — уведомил Глеб, подхватив у фрица винтовку. Запретил приближаться к мотоциклу. — Шнеля!
Он погнал их в сторону логова твари.
— Найн! Нихт шизен… — занервничали фрицы. Они-то решили: незнакомец стремиться расправиться с ними — добыть тварь, окопавшуюся там. Столкнул, и сам подался следом.
— Ун партызан? — выдали немцы.
— Ага, типа того, — уверил Глеб.
Немцы повеселели, опустив руки без разрешения.
— Хенде Хох!
— Хо-хо… — посмеялись они, оценив юмор незнакомца.
— Фашисты! Ещё и издеваются!
Глеб выстрелил в потолок, пугнув пленников. Те переглянулись меж собой. Похоже, до них дошло, что произошло. Кивнули следом наверх.
— Их бин яволь цурюк?
— Яя, — подтвердил Глеб.
— Их — Ганц. Яволь — Фриц…
— Ну точно, фашисты! Одно слово — фрицы!
Те пытались заговорить с ним.
— Толком скажите: где я? Куда попал? Ну! Ферштейн?
— Яя… — подтвердили Фриц и Ганц кивками одобрения — тем, пока было чем, не собираясь терять. — Пекло! Ад!..
— Ещё скажите: преисподняя сродни чистилища…
— Яя… Натюрлих…
— Ну да, так я вам и поверил — небось, Египет и 1943 год?
— Найн…
— А если пристрелю — выстрелю! Чё тогда скажите?
Немцы в недоумении пожали плечами.
— Будет гнать, русская речь вам знакома не понаслышке! Вы взяты мной в плен! Я — русский офицер! Правда из иного тысячелетия и… А… Что с вами говорить — только мучатся! Как отсюда выбраться?
— Найн…
— Вы иные слова знаете на своём языке, пока не вырвал вам, и сами являетесь ими для меня! Ферштейн?
Немцы заговорили наперебой по-немецки. Ни одно слово не было знакомо Глебу.
— Не тот я иностранный язык изучал в своё время в школе! Знал бы, усиленно корпел над немецким! Швайн!..
— О, яя…
Немцы вспомнили про тушу твари.
— Типа она и есть, когда сами! То моя добыча! А ваша — стервятник, если на то пошло!
И немцы пошли.
— Стоять — бояться! Куда собрались?
Немцы вновь переглянулись. Незнакомец пугал их, опровергая собственные высказывания, меняя мнение столь быстро, что они терялись в догадках, чего ещё ждать от него, но то: ничего хорошего — очевидно.
Глеб решил уступить, не став тупить, однако оружие экспроприировал, заставив немцев восстановить мотоциклет. Те занялись починкой — замены пробитого колеса на запаску, прикреплённую с обратной стороны коляски.
Работа затянулась. Жара сделала своё дело. Палило нещадно, а точнее беспощадно. Глеба так и подрывало обменяться с фрицами их амуницией, поскольку те чувствовали себя в ней, точно рыба в воде, а сам, как она же, но на льду — точнее сковороде.
Когда с работой было покончено, он занял место пассажира позади водителя, загнав стрелка в коляску, попутно заставив выкинуть все съестные запасы.
Ганц заартачился.
— Найн…
Но толку — всё без толку. Всё оружие сейчас было у незнакомца, так и не представившегося им, и продолжавшего грозить расстрелом на месте. Уступил.
Пулемёт девать было некуда, пришлось Глебу вернуть его стрелку, и держать на мушке "ВАЛа".
— Даже и не думай — убью! — предупредил он его: если что — тот попытается направить против него — кончит на месте без суда и следствия с соответствующими летальными последствиями.
— Яволь… — закивал одобрительно Ганц.
— А ты чё стоишь — погнали! — наехал следом Глеб на Фрица. — А куда — и сам знаешь! Хотя…
Глеб призадумался: к немцам ему не хотелось ехать.
— Где тут у вас русские люди? Везите меня к ним! И не дай вам Бог обмануть!
Фашисты перекрестились на манер католиков.
— Хм, надо же, христиане! А ведёте себя точно нехристи! Папы на вас нет! То бишь Сталина!
— Гитлер капут! Гуд?
— Ага, я для вас — типа Робина! Но русский, а не натовец! От винта!
Рука не опускалась с пускового механизма — ладонь, как обхватила рукоять "ВАЛа" — так и палец с курка.
Трясло. Кругом бездорожье. И хорошо ещё, что поверхность без особых рытвин и выбоин.
Немцы смотрели в оба глаза — каждый, не забывая о том, что творилось не только в округе, но и над головой.
Стервятники продолжали кружить над ними. И становилось их всё больше. Один раз Ганц обернулся назад, и не на незнакомца. Волновали трофеи. Там уже объявились падальщики.
