Роман Злотников - Леннар. Книга Бездн
К вечеру на горизонте за чередой невысоких холмов показалась неровная щетина леса. Заходящее светило в клочьях багрово-красных и зеленовато-синих насморочных туч зависло над ним. Оно набросило на Проклятый лес рдяные отсветы своих последних лучей, протолкавшихся сквозь облака. Альд Каллиера, ознакомившийся с этим видом, отчего-то смутно припомнил, как он, бреясь перед сном, порезался бритвой, и кровь проступила сквозь пену и неутешительно окрасила оставшуюся щетину. Королева Энтолинера, кутаясь в плотную накидку, спросила у Леннара:
— Мы пойдем туда… на ночь глядя?
— Да.
— Но, быть может, лучше переждать до утра?
— Нет. Мы войдем в лес сейчас. А к утру… к утру тут могут быть Ревнители. У них слишком много шпионов и осведомителей, чтобы мы исключили такую возможность даже при самых благоприятных предзнаменованиях. А тут еще и эта история с жрецом и вашим гвардейцем. Нет, мы должны войти в лес сегодня. Сейчас же. Я понимаю, что вы тревожитесь. Да еще все эти легенды… Признаться, в свое время я тоже… — Леннар осекся. Сумрачная тень пробежала по его лицу.
Энтолинера подняла на него глаза.
— Что — вы тоже?
— Я тоже в свое время… как бы это… искал в себе силы… Да! Искал в себе силы, чтобы войти в Проклятый лес. А что стесняться? Уж верно не лавка детских игрушек, а — Проклятый лес! Слишком зловещее и таинственное место, чтобы не испытывать тревоги. А моим спутникам, тогда еще темным крестьянам и ремесленникам, забитым суевериями и мрачными легендами… им-то каково было УЗНАТЬ ПРАВДУ!..
— Правду?
— Да. Ту правду, которую еще предстоит узнать вам. Но это необходимо. Потому что без этой правды дальнейшая жизнь и ваша, и моя, и всего этого мира немыслима. И вы скоро поймете почему.
Энтолинера спросила что-то еще, но Леннар не расслышал. Прислонившись спиной к стенке мерно покачивающегося фургона, он припоминал обстоятельства СОБСТВЕННОГО ОТКРЫТИЯ ПРОКЛЯТОГО ЛЕСА. В тот вечер и ночь, когда они бежали из Куттаки от Ревнителей Омм-Моолнара и скрылись в Проклятом лесу, а потом — по прихоти необъяснимой тогда силы — оказались на каком-то потустороннем, невероятно огромном поле, сплошь усеянном человеческими костями…
Леннар вспоминал.
2
— …Знаю! Я ЗНАЮ, где мы!.. Ну конечно! Ведь все… все указывало мне на то, что мы тут очутимся!
Сначала — рассказ Бинго о «лепестке Ааааму», потом Поющая расщелина, где мы были с тобой, Лайбо, и с тобой… с тобой, Инара! После был этот черный круг в небе, и в нем — радужные пятна, оплывающие, как… как кровоподтек на громадном глазу божества! Ну да!!! Да! Я вспомнил! Не знаю, что я могу вспомнить еще, но ЭТО я вспомнил точно!
Леннар, с пепельно-бледными от напряжения губами, обвел рукой громадное гулкое пространство, куда игра неведомых могучих сил зашвырнула их. Да-да, подобно жалким песчинкам, осыпавшимся с неописуемо громадной руки великана. Инара, Ингер, Бреник, Лайбо вопросительно смотрели на Леннара и ждали, что он скажет. Но он не спешил. Словно боялся, что, поторопившись открыть посетившие его мысли, он может поставить всех в сложное положение. Еще более сложное, чем сейчас (хотя куда уж сложнее?). Леннар сел на корточки и, обхватив голову руками, застыл.
Ожидание затянулось. Ингер тронул Инару за плечо и прошептал:
— Чего это он? Спятил, что ли? Это… это совсем мерзко было бы!
— Чтоб усох твой поганый язык!.. — горячо ответила Инара. — Не видишь, он думает? Кто еще из нас всех может похвастаться тем, что умеет думать! А ведь он УЖЕ спас нам жизнь. Там, у оврага.
То, что Леннар спас им жизнь не только у оврага, Инара осознала несколько позднее. Как и узнала о страшной участи всех тех жителей своей деревни, которые не вняли уговорам Леннара уйти с ним. Но уже сейчас она была уверена в том, что от Леннара может быть только польза.
Между тем Леннар встал с корточек. Он поднял голову, рассматривая то необъятное пространство, в которое их занесло. Потом произнес:
— Идем.
— Куда?
— Туда! — И он ткнул пальцем, кажется, в первом попавшемся направлении.
Они шли через поле, усеянное костями и черепами, довольно долго, так что успели привыкнуть к жуткому антуражу уже не вздрагивали, когда под ногами хрустела очередная высохшая до хрупкости кость. Велика человеческая способность адаптации к любой, даже самой необычной и шокирующей обстановке! Нервный Бреник, показавший себя весьма малодушным существом в Проклятом лесу, и тот на этот раз выглядел довольно спокойным. Все его внимание сосредоточилось на другом, и на рассматривание черепов, попадающихся под ноги, уже не было ни времени, ни желания. А это ДРУГОЕ… о, оно было перед глазами и все росло, росло!
Это была стена, которой не предвиделось конца. Она вздымалась на невероятную высоту, разбегалась в стороны необъятным серебристым барьером, простиравшимся куда-то туда, где невозможно было ухватить глазом что-то определенное… и только стелилась зеленоватая дымка, когда Бреник, что было сил напрягая и щуря глаза, пытался ухватить, где же кончается это невиданное, невозможное сооружение. Сооружение нерукотворное, потому что людям не под силу построить что-либо подобное. Самой большой постройкой, какую когда-либо приходилось видеть бывшему послушнику Бренику, был Храм Благолепия в Ланкарнаке. Да и то в голову бедного Бреника иногда закрадывались непозволительные мысли, что при постройке Храма людям помогал кто-то несравненно более могущественный, чем все эти искусные, но простые смертные строители. А эта Стена (невозможно даже думать о ней с маленькой буквы!) была настолько громадной, что Бреник даже не пытался сравнить ее с высотой Храма. В его голове всплыло догматическое утверждение Благолепия о том, что мир ограничен Стеной мира, которая отделяет обитаемые пространства от Великой пустоты. «Не она ли это? — подумал Бреник. — Ясно, что только богам под силу воздвигнуть ЭТО! Богам и самому пресветлому Ааааму, чье истинное Имя неназываемо!»
О размерах Стены можно было судить разве что только по косвенным признакам. После того как горе-путешественники прошли не меньше тысячи шагов, им удалось разглядеть в самом низу Стены нечто вроде небольшого бугорка, маленькой бородавки. Соотносительно с общими (с трудом угадываемыми) размерами Стены «бородавка» казалась совершенно ничтожной, незначительной — капелька морской воды на громадной спине кита, даже меньше! По мере приближения к Стене «бородавка», эта капелька, увеличивалась в размерах, вот она разрослась до упитанного купеческого дома, потом вымахала во внушительный дворец с еле угадываемым крошечным отверстием у самого фундамента… Над сооружением виднелось углубление, полукруглый желоб колоссальных размеров, идущий вверх по Стене и терявшийся где-то там, в неописуемых высотах. Беглецы шли и шли… В результате «бородавка» оказалась колоссальным сооружением не меньше пятидесяти анниев в высоту, вертикальный желоб, верно, был не меньше пересохшего русла не самой маленькой реки, а крошечное отверстие у основания обернулось внушительным входом, забранным полупрозрачным материалом.
При приближении Леннара и спутников полупрозрачная панель вдруг поехала в сторону, открыв арочный вход внутрь… Внутрь чего?… Бреник мучительно закашлялся и протиснул сквозь зажатое горло хриплый петушиный крик:
— Не идите! Это вход в преисподнюю! Это врата, врата в ад! Нас вынесет в Великую пустоту!
— Не паникуй! — резко прервал его Леннар. — Не то оставим тебя здесь, будешь знать! Немедленно замолчи и следуй за мной!
— Может, мальчишка прав? — тихо произнес Ингер и кивнул на белого как мел Бреника. — Что… что там? Боюсь, что мы уже умерли и очутились… очутились на загробных полях… и здесь…
Усилием воли Леннар удержал себя от очередного выплеска гнева. Криком тут ничего не добьешься. Равно как и на нервах не разъяснишь этим людям то, где они оказались на самом деле. Память возвратила Леннару весьма большую и насыщенную информацией часть утраченного, но он и сам пока что не мог выстроить эти оглушительные сведения в стройную систему, в которой можно ориентироваться, без риска заблудиться и потерять прочные ориентиры.
— Так, — произнес он, — сейчас выясним вот что. Если мы действительно умерли, как утверждает Ингер, то терять нам уже нечего, не так ли? Ну? Ведь верно?
Лайбо хихикнул. При падении он немного ушибся головой, и теперь ему все казалось довольно забавным. Счастливец! Даже изумление перед громадными размерами того, что его окружало, выходило у Лайбо смешливым. Собственно, и в той, другой, жизни Лайбо отличался предельным жизнелюбием и светлым мироощущением, как сказал бы философ. А теперь Лайбо не находил оснований для уныния, хотя, повторимся, при падении он немного ушиб голову. Лайбо сказал:
