Алексей Изверин - Русская зима

Никто вроде бы и не заметил оговорки генерала. Но Дрейк был сам не особо доволен, адаптация их и местных все же происходила в обе стороны.

— Вот именно. — Подтвердил губернатор Саратова.

— Сергей Петрович ближе всех к очагам напряженности. Ситуация…

— На хер ситуацию. — Отозвался губернатор Красноярска. По рядам пробежал невнятный шепоток, выходка могла дорого обойтись Гладкову. Но генерал пока что молчал, и губернатор Красноярска вообще ничего не заметил. А если он не заметил, то зачем, спрашивается, остальным нарываться? — У меня народу-то почти нет, техника старая… Двадцать флаеров, три штурмовика и три отделения тяжелой пехоты! И что с такими силами мне делать? Да их просто не хватает чтобы закрыть все дыры! Собираем ополчение, а последних воинов у меня забирают на границы… А меж тем, мутантов все больше и больше! Ваша разведка молчит, но я знаю, что они накапливаются в моем крае сверх меры! И не сегодня-завтра…

Петр Дрейк вполне мог бы поправить уважаемого губернатора. Силы эти приданы вовсе не Красноярску, а лично полковнику Тамаре Ивановой. Помимо этого, в распоряжении Тамары находятся те самые два отделения тяжелой пехоты. И местная ополчение, которого не доломал «Миротворец», будет ей подчиняться беспрекословно, в случае чего.

А вот в Азии дела гораздо серьезнее. Оттуда идет такая угроза, которую не остановить простыми методами. Полмиллиона спятивших… Которых «Миротворец» тоже не сломал — вернее, сломал, но не до конца…

— Мы подумаем, что можно сделать для вас, Сергей Петрович.

Петр Дрейк смотрел в окно, за которым кружился снежок. Губернаторы краев федерации молчали, каждый думал о своих проблемах. В том числе и Гладков.

Еще когда он был рядовым матросом на эсминце «Стерегущий» Владислав Сергеевич Гладков попал на первую в своей молодой еще жизни войну.

На войну, начавшуюся внезапно и спонтанно, хотя и долго готовящуюся, на стремительную войну, что ознаменовалась атомными взрывами и вереницами крылатых ракет, чертящих небо. И казалось, что даже само небо, когда-то синее-синее, ужаснулось тому, что творилось внизу, и навсегда отвернулось от землян. Стало хмурым, серым, облачным, пролилось ядовитыми дождями и пронеслось ураганными ветрами по земле.

Славка никогда не думал о том, что он возьмет в руки оружие и будет стрелять. Это было как-то дико, как-то непонятно и совершенно не укладывалось в голове. Одно дело по банкам пострелять, или по бутылкам там. Если отца хорошо попросить, то он давал старенькое ружье-одностволку, россыпь патронов. И банки красиво так разлетались. Но вот по людям? Да, впереди было нечто что называлось коротко — армия. Славкины друзья года на три старше, всякие двоюрдные-троюрдные братья, рассказывали много разного. И все их рассказы заканчивались в одном — нечего тебе там делать, пацан.

Да куда же деваться в маленьком сибирском городке, где каждый как на ладони у всесильного военкомата? Это в Москве, говорят…

И однажды у порога его дома из мерзкого утреннего тумана выросли хмурые милиционеры, незнакомые, не местные, и участковый жался где-то в стороне, у калитки, старательно делая вид, что он тут вообще мимо проходит, а за калиткой мялся строй из нескольких Славкиных одногодков. Еще двое таких же хмуряков выпрямились за калиткой, с барственной ленцой оглядывая своих подконвойных.

— Гладков? — Отодвинув в сторону сразу же побледневшую и даже как-то беззвучно застонавшую мать, спросил старший. Автомат болтался на его бедре небрежно, но впечатляюще. — Пошли давай, нечего…

Он отвел глаза, но все равно равнодушная усталость на его лице не проступила во всей его фигуре.

Славка уже все для себя решил давно. Армию следовало пережить, как пережили все его друзья, братья и свояки, коих у каждого сибиряка, как известно, вагон и маленькая тележка. А потом — ну а что потом? Потом можно и к брату в мастерскую… Накопить опыта, а уж потом посмотрим, все может измениться. Времена-то такие, никогда не знаешь, что завтра будет.

Начало службы как-то смазалось, пронеслось мимо Славки. Учебка, сбор грязных полуразвалившихся зданий среди обнесенных колючей проволокой квадратной площадки бывшего аэродрома. По колючке был пропущен ток, иногда по ней пробегали сиреневые искорки разрядов. Вышки с охраной, похожие на шляпки старых гвоздей. Темнота и холод бараков. Нарезы лесоповала, стук топоров и свист пил. Медведь, вышедший из тайги и запутавшийся в проволоке. Когда включили ток, большая синяя искра сожгла топтыгина в белесый пепел.

А где-то рядом было море. Океан. Солоноватый ледяной ветер с моря вымораживал бараки не хуже японского холодильника. Славка никогда еще не был на море. Но их учебка готовила военных моряков.

Третья мировая война, ставшая второй войной, в которой применили атомное оружие. Города исчезали с карты Земли, будто их стирали ластиком. Не забыли про химию и бактерий, щедрой рукой сыпанули по миру гадость, десятилетиями копившуюся на секретных складах. Европа превратилась в радиоактивные руины, крылатые ракеты сыпались на Владивосток и Петропавловск одна за другой, как большие градины, остатки русского флота, выжившего после ударов авиации и крылатых ракет с американских кораблей-арсеналов, огрызались как загнанные в угол крысы…

Поначалу молодому Владиславу Сергеевичу, тогда еще просто оператору корабельной артиллерийской установки АК-13 °Cлавке Гладкову, не довелось поучаствовать в боевых действиях. «Стерегущий» бороздил Тихий океан, но судьба хранила его в первые дни войны от американских подлодок и бомбардировщиков.

Везение кончилось неожиданно. Зажав на траверзе Хоккайдо американскую АПЛ типа «Огайо», «Стерегущий» споро отправил ее на дно тремя глубинными бомбами. За три минуты.

Вот так, мелким мусором на поверхности воды и большим масляным пятном на волнах, и вошла в его жизнь та страшная война.

А потом началось. Из второго похода «Стерегущий» не вернулся. Он достойно принял бой. И сумел достойно проиграть.

Победители не стали затрудняться, и оставили матросов побежденного судна в воде. Тех, кто выжил, конечно. Потому что у авианосного ударного звена, которое шло на Владивосток, появились новые проблемы, которые занимали его весь оставшийся ему срок жизни. Обломки «Нимитца», чудом оставшиеся на плаву после попадания серии снарядов с крейсера «Неустрашимого», испарились в пламени ядерного взрыва, прикончившего заодно и всю ударную группировку США.

Славку Гладкова и еще с десяток человек, остаток экипажа русского корабля, подобрал китайский эсминец «Тайчжоу». Китай к тому времени уже почти не мог защищаться, Пекин и все крупные города давно лежали в руинах, но этого не знали китайские моряки, находящиеся в дальнем походе. Без радиосвязи же, она прервалась почти сразу после начала войны. И они долго не могли решить, что делать с русскими матросами — то ли это пленные, то ли соратники… По иронии судьбы, китайский эсминец был аналогом того же корабля, на котором служил Гладков. Словно и ничего не изменилось, словно «Стерегущий» продолжает свой рейд, разве что компьютеры китайские на него поставили да зачем-то исчеркали всего иероглифами. Ходы и оружие вообще один в один…