Иван Тропов - Шаг во тьму

– Стой! Нет! Не пущу!!!

– Карина…

– Не напрягай мышцы, я так не удержу!

Все-таки хорошо я его зацепил… А если вправо? Вон окно.

– Мне нужно ружье, Карина! Они сейчас будут здесь!

Они…

Это хорошо, что он уверен, что их целая орда атакует. Знай он, что я один…

– Хорошо, тогда вместе… Держись за меня… Шагай… Тише!

Я перескочил через перила, махнул вдоль стены, до окна. Прижавшись к стене сбоку от окна, врезал рукоятью в стекло. Несколько ударов, один рядом с другим, прочищая от одного края рамы до другого. Затем провел рукоятью по низу рамы, скашивая стеклянные кинжалы.

Голоса стали громче.

– … в доме они, вот это что! Быстрее, Карина!

– Не так быстро! Держись за меня!

– Это просто одна пуля…

– Там не одна пуля! – почти закричала она. – Осторожнее!

Поставив ногу на опалубку фундамента, я приподнялся, перекинул через раму полу плаща, по плащу перебросил ноги. Под плащом, продирая его, заскрипели стеклянные зазубрины, но мои ноги плащ спас.

В окна справа струился лунный свет, выхватывая большой овальный стол, стулья вокруг него, буфеты у стен, камин…

И темный провал в стене слева. Туда!

Я выскочил в коридор, уже развернувшись боком. Глядя влево, вдоль коридора. Уже вскинув пистолет – туда, где должна быть входная дверь.

Пусто.

А где-то справа от дверей, невидимо за углом, топало, скрипели ступени лестницы.

Я шагнул влево, к стене, прижался к ней спиной и пошел вперед, ловя на мушку угол, проем за ним.

На вершине лестницы лежал прямоугольник лунного света. Жаба входила в него, тащила за собой усатого, вцепившись ему в руку. Он двигался медленно, каждая ступенька давалась ему с трудом.

Я шагал бесшумно, но он как-то почувствовал. Оглянулся.

Но он мне не нужен. Он уже почти труп, если она перестанет помогать ему… Ее локоны белели в лунном свете, но голова двигалась… А вот ее рука, вцепившаяся в отяжелевшее тело усатого, почти замерла. И плечо, и бок, в черном шелковом платье.

Я нажал на крючок, револьвер тяжело пихнулся в руке, и оранжевый сполох осветил лестницу.

Она заорала.

Но ее движения… Не так, не так бывает, когда попадают в человека! Она не дернулась от удара пули. Вздрогнул усатый.

Он развернулся ко мне. Раскинув руки, упал назад, валя суку… и прикрывая ее.

Я шагнул ближе и выстрелил, целя в край блестящего шелка. Но вздрогнул усатый. Опять в него.

– Петя!.. Пе-етя-а-а!!!

Она вынырнула из-под обмякшего тела. Склонилась над ним, вцепилась в усатого обеими руками, глядя только на него. Напряженная, будто невидимая гора давила на нее. Но она держалась. Она все еще пыталась что-то сделать. Не глядя на меня, не замечая, будто меня вообще не было…

Один раз я попал в него снаружи, дважды сейчас. Три надпиленные пули в его теле превратились в дюжину.

Они должны были искромсать его внутри, как ножи мясорубки. Он должен был истекать кровью, как шмат свежего мяса.

Но в свете луны я видел лишь крошечные пятна крови, проступившие на его одежде. Желтоватое дерево ступеней вокруг него было сухим и чистым. Но это все неважно, важно – только голова чертовой суки. Рассыпавшиеся белые локоны, обозначившие маковку. Прямо туда.

Я нажал на курок, но выстрела не было, лишь дребезжащий щелчок. Барабан совершил полный круг, курок ударил по пустой гильзе.

Будто очнувшись, она подняла голову и взглянула на меня.

Скользнула взглядом по мне и снова посмотрела на усатого. Его рука, прежде крепко цеплявшаяся за перила, обмякла. Пальцы разжались, рука сползла по столбику, упала на грудь.

– Петя… – уже не голос, уже шепот. – Петя…

Ее шепот сошел на вздох, на всхлип, с которым втягивают воздух.

Очень медленно она подняла глаза на меня.

Я попятился.

Она закричала.

Она кричала, и не знаю, чего в ее крике было больше: боли и отчаяния или сумасшедшего бешенства. Ее руки взметнулись, пальцы сжались, в лунном свете матово блеснули длинные ногти…

Краем глаза я видел, как растеклось тело усатого, развалилось на ступенях, словно тряпка, – и деревянные ступени, желтоватые в лунном свете, вдруг стали черными. Черное хлынуло по ним вниз, скатываясь ко мне… Мне показалось, что я услышал стук капель – густых тяжелых капель, когда они падали со ступени на ступень…

Но в этот миг накатило.

Револьвер чуть не выскользнул у меня из рук. Пол скачком стал ближе, ноги перестали держать меня. Колени просто подогнулись, будто на короткий миг я уснул, весь расслабившись…

Я вздрогнул, напрягся, разгибая тело. Вцепился в рукоять револьвера. Все мои мышцы болезненно дрожали, как в лихорадке.

Она тоже поднялась. Теперь ее руки были стиснуты в кулаки.

Теперь она смотрела только на меня. Перешагнула через безвольно раскинувшуюся руку усатого и пошла вниз по лестнице, не обращая внимания, что ступает в кровь. Она смотрела только на меня. Но не в лицо, а куда-то в грудь…

У меня вновь подогнулись колени, я чуть не упал. Но на этот раз был готов к этому. Не выйдет, сука! Хватит и того, что такая же, как ты, убила мою мать!

Я вскинул револьвер, вжал курок… и еще прежде, чем курок глухо щелкнул по пустой гильзе, вспомнил, что его надо перезарядить.

Я сунул руку в карман, пятясь назад. Нельзя ей дать подойти ближе!

Она была уже на середине лестницы, нас разделяли шаги, и вместе с ее приближением на меня накатывала тяжелая, как свинцовые плиты, слабость… В руках, в ногах, в груди. Я попытался вздохнуть, но получилось втянуть лишь крошечный глоток воздуха.

Ребра не сжимались, не выкидывали из груди использованный воздух, не давали втянуть свежий. Мышцы не слушались меня. Мне казалось, я, она, весь дом погружены в воду, на огромную глубину, и она давит мне на грудь, не давая вздохнуть.

Я шагнул назад, но спина уперлась в стену.

Коридор…

Это же коридор, назад некуда…

Но где-то в этой стене дверь, через которую я вошел сюда.

Только я вдруг забыл, по какую сторону от меня – по левую руку или по правую – проход. Я вдруг перестал это понимать. В глазах темнело, голова шла кругом, а ноги опять предательски дрогнули, не держали.

У меня хватило сил, чтобы толкнуться вбок. Не осесть на пол, а завалиться вбок. Вправо. Я упал спиной вдоль стены – хоть немного прочь от суки.

Она сошла с лестницы, а я пытался привстать, каракатицей отползал дальше вдоль стены, не в силах подняться. Ноги заплетались, руки не слушались.

Она надвигалась на меня, сокращая расстояние, а я мог лишь судорожно дергать ногами, отталкиваясь от пола. Назад! Пусть на спине, пусть так, но дальше, дальше от нее!

И я все еще удерживал Курносого. Большим пальцем я нажал на клавишу выброса, барабан выскочил, подпружиненный стержень в его центре выкинул пластинку «снежинки» с пятью пустыми гильзами. Она зазвенела по полу, а я другой рукой нащупывал в кармане обойму.

Я видел ее черное платье, белесое облако локонов. Где-то между нами все катилась по доскам пола выброшенная «снежинка», подпрыгивая и дребезжа пустыми гильзами. Я пытался нащупать в кармане новую, со свежими, увесистыми патронами…

Стена слева вдруг пропала, и я завалился туда. Подтянул колено, из последних сил оттолкнулся ногой от косяка. Изо всех сил, что еще оставались у меня.

И телом, грудью, каждой клеточкой тела почувствовал, что стал дальше от чертовой суки. У меня получилось вдохнуть полную грудь. Я выдернул из кармана обойму, и тут тяжесть накатила новой волной. Бессилие…

Пальцы были как чужие, непослушные и онемелые. Найти в срезе барабана дырочки камор, попасть туда всеми пятью пулями никак не получалось.

Толкаясь ногами, я скользил по полу, а она была уже в дверях, уже в комнате. Она шла ко мне…

Пули подались, скользнули в каморы. Вбив барабан в рамку, я тут же спустил курок, но усилие оказалось непомерным для меня. Рука тряслась, выстрел почти вырвал револьвер из пальцев.

Вспышка, грохот – и визжащий рикошет где-то в коридоре.

Я сжал револьвер обеими руками, но даже так не мог удержать его. Титановый Курносый стал тяжелый, как две пудовые гири. Я видел ее по ту сторону мушки, но носик ходил ходуном, не желая застыть ни на миг.

Ладно, пусть… Пусть не смогу выстрелить прицельно…

Не пытаясь удержать неимоверную тяжесть револьвера в руках, я уступил тяжести, дал рукам и револьверу опускаться вниз…

Я постарался только, чтобы руки опускались вниз, не сгибаясь и чуть вправо… Не слишком быстро, чтобы…

Теперь, когда руки опускались, когда непослушные мышцы не работали резкими толчками, бросая ствол из стороны в сторону, – теперь мушка шла по ровной дуге. Надо было просто не пропустить нужный миг…

Я вжал курок, пистолет ударился в руках и вылетел из пальцев – и в тот же миг меня отпустило.

С глаз будто упала пелена, а по ушам, вслед за грохотом выстрела, резанул крик жабы. Ей врезало по ноге, подкосив. Воя, она рухнула на пол, а из ее левой лодыжки раскрылся черный бутон. Разлетевшись на части, подпиленная пуля почти отрезала ей ногу. Плоть раскрылась вокруг кости черно-красными лепестками…