Александр Трапезников - Затерянные в Полынье
– Что-то я вас не понимаю.
– Да я и сам порой, по правде говоря, путаюсь в своих мыслях. А почему вы ко мне не заходите? Хотя бы за продуктами.
– А у нас постные дни.
– Завидую. А я вот, грешен, ем все подряд. Так что вы лучше не бегали бы по ночам. Подстрелят ведь… Впрочем, – Намцевич внимательно поглядел на меня, – вы знаете, что у вас есть очень сильный покровитель?
– Догадываюсь.
– Нет, вряд ли. Вот поэтому вы еще и живы. Значит, в дом так и не пригласите?
– Как-нибудь в другой раз. Когда уборку закончим.
– А стоит ли мыть полы, если дом все равно рано или поздно сгорит?
– Так ведь и особняк ваш не вечен, Александр Генрихович.
– Хм-м… Укол засчитан. Вы, должно быть, чувствуете себя Гераклом, побеждающим Лернейскую гидру? А ведь одна ее голова – бессмертная…
– Уж не ваша ли, часом?
– А хоть бы и моя, вам-то что?
– Нет, ничего, мое дело сторона. Только Волшебный камень-то – вот он, рядышком. Головку-то и придавит. Как в мифе.
– Знаете, друг мой, как получить бессмертие? Через других смертных. Я говорю иносказательно, но вы умница, поймете.
– Мозги у меня больные, – мне стала надоедать беседа, – прилечь пора, дохтур Мендлев велит.
– Тогда не буду больше задерживать. Прощевайте.
– Ага. Приветик передайте Валерии.
– Как только, так сразу, – согласился Намцевич и откланялся.
Я смотрел на отъезжающий джип и видел злые глаза охранников Намцевича: будь их воля, они бы разорвали меня на куски. Потом тщательно запер калитку и вернулся в дом.
– Надо было нам захватить его заложником, – сердито обронил Марков. – Тогда мы могли бы диктовать условия. О чем вы болтали?
– Наша беседа имела глубоко гуманитарный подтекст. Но он намекнул, что ему что-то или кто-то мешает, чтобы отправить нас сей момент вслед за Дрыновым. Думаю, это Валерия.
– А я думаю, что вряд ли такой крутой бобер станет прислушиваться к мнению какой-то путаны. Нет, дело в другом.
– По-моему, Жора, он помешан на идее бессмертия. Вот только зачем оно ему нужно?
– А тебе – нет?
– Да ведь и тебе тоже. Нормальный человек должен прожить жизнь и умереть, и в этом нет ничего страшного или горького. Так заведено Творцом. А желать бессмертия – это все тот же сатанизм в чистом виде.
– Вадим прав, – заметил стоявший рядом с нами Григорий. – Я понял это, когда еще был учеником у вашего деда. Вы знаете, что в последние годы он также искал рецепты бессмертия?
– Нет, не знал.
– Да, так оно и было. И когда он стал заниматься этой… проблемой, то и сам начал меняться. Мне это было хорошо заметно, поскольку я постоянно был рядом с ним. Характер его изменился, весь внутренний мир. Он стал неуравновешенным, злым, словно потерял покой. Порой мне даже казалось, что он сходит с ума. А однажды, когда я спал, то вдруг очнулся от его взгляда. Мне стало страшно. Это были глаза убийцы… Извините, если я как-то задел память о нем.
– Нет, ничего, мне просто любопытно. А все вокруг так его нахваливают. Прямо отец родной.
– Это потому, что они не знали его так близко, как я.
– Что же было потом?
– Я ушел на флот. А дальнейшее вам известно. Больше нам не удалось свидеться.
– Деда кончили из-за его рецептов, – уверенно сказал я. – Это теперь понятно. Тот же Намцевич, гидра Лернейская! Бессмертия ему, видите ли, захотелось. А пожизненной каторги до конца света на Колыме не хоцца?
– Кончайте трепаться! – рассердился Марков. – Развели тут ток-шоу с Малаховым. Не люблю я это. Проветривать только после вас помещение. Давайте лучше обсудим наши дальнейшие планы. Маньяк-то еще не пойман.
– А Дрынов? – недоуменно спросил я.
– Да какой он маньяк! Пришил Стрельца из страха, что тот его разоблачит. И в прочих смертях не виновен. А бабочек к убитым кто-то другой прикалывал. И кто зарезал тетушку Краб и Комочкова? С этим еще тоже надо разобраться. Тут, судя по всему, несколько убийц. У тебя не осталось водки? – сменил он тему.
– Только бутылка самогона. Еще от деда осталась, случайно нашел, когда приехал.
– Тащи. Я расскажу вам, что будем делать дальше.
Спустившись в подвал, я увидел там Сеню Барсукова, сидящего на цементной плите.
– Ты что здесь торчишь?
– Так ведь джип подъехал.
– А, ну тогда сиди дальше. Сейчас пальба начнется.
Прихватив из заначки бутылку самогона, я поднялся на кухню, и мы выпили по полстакана.
– Иногда то, о чем ты постоянно думаешь, материализуется, – произнес вдруг Григорий.
– О чем ты?
– О Дрынове. Он устраивал все эти спиритические фокусы и в то же время верил в реальность духов, а потом и сам попался в ловушку.
– Мне его ничуть не жалко, – сказал Марков. – Его настигло возмездие за Стрельца. Вот бы и в наших судах так. А то, будь у Дрынова миллионы, он бы получил условно или вовсе бы откупился. Прогнило все в нашем Датском королевстве. Одна надежда – на суд Божий.
В это время меня кто-то окликнул с улицы. Я вышел на крыльцо и увидел возле калитки Раструбова.
– Пойдемте в дом, – кивнул я.
В прихожей я отодвинул ногой говорящую резиновую куклу, которую установил утром, как наш последний редут, и отключил сенсор. Надо заметить, что Маша, так испугавшаяся этого чудовища в первую ночь, теперь стала относиться к нему даже с какой-то симпатией. О, женщины! Кто их поймет?
– Как вы себя чувствуете после вчерашнего? – спросил я. – Не хотите ли самогончика на травах?
– Нет, дело прежде всего, – хмуро отозвался пекарь, подозрительно косясь на вошедшего в зал Маркова. Здесь уже сидели Барсуковы и Милена. Григорий, которого никому нельзя было видеть, нырнул в подвал.
– Так что за дело?
– Да все то же! Утром я уже побывал в городке и встретил там вашу подружку. Она сдержала обещание и вернулась вовремя. Деньги у меня. Могу теперь провести через болото следующего.
– Я! Это я, меня надо отправить, – резво откликнулся Сеня. – Когда пойдем?
– Да хоть сейчас, – усмехнулся пекарь. Его тараканьи усы встопорщились, а глазки заблестели. – А знаете, пожалуй, я выпью стаканчик.
Я ушел на кухню и вернулся с бутылкой.
– Как себя чувствует Ксения? – спросил Марков, внимательно глядя на пекаря.
– Как и положено. Приветик вам передает. Я вот что подумал: вы, наверное, считаете меня очень корыстным человеком? Напрасно. Ежели хотите, так я вас всех поодиночке проведу через болото на дорогу. А тех денег, что она уже передала, хватит.
– Да вы просто молодчина! – воскликнул Сеня и посмотрел на нас. – Ну? Что же вы?
– А я тут как-то уже прижился, даже нравится, – произнес Марков. – Но мы подумаем над вашим предложением.
– Думайте скорее, у меня настроение быстро меняется. – Пекарь как-то сник. Марков незаметно поманил меня пальцем. Я вышел вслед за ним в прихожую.
– Вот что, – сказал он. – Передай Милене, чтобы она задержала Раструбова и Сеню как можно дольше. Пока мы не вернемся.
– А куда мы пойдем?
– Увидишь.
Минут через пять мы уже торопливо шли по улице.
– Ты заметил, что у него сапоги чистые, а ведь он по болоту шлепал, – обронил Марков на ходу.
– Может быть, помыл, прежде чем к нам идти?
– А потом опять через трясину топать? Нет, тут другое.
Мы подошли к дому Раструбова, и Марков, воровато оглянувшись, начал ковыряться в замке.
– Остынь, Громыхайлов идет, – сказал я, загораживая Егора спиной.
– А он нам не помеха, зови его сюда.
Я помахал полицейскому рукой.
– Чего это вы тут делаете, ребята? – спросил он, выдыхая алкогольные пары.
– Булочки хотим спереть, – не оборачиваясь, отозвался Марков.
– А у него еще и водка запасена, – деловито подсказал Петр.
Наконец дверь подалась, и мы вошли в дом.
– Петя, ты, как официальное лицо, присутствуешь при обыске, – заметил Марков.
– А что будем искать? – поинтересовался я.
– Я сам найду что надо, не мешайте.
Марков работал быстро и без лишних движений. Открыл ящики письменного стола, потом полез в старый комод, заглянул в шкаф. Там, под постельным бельем, он обнаружил небольшую шкатулку и вытащил ее на свет. Отковырнул замок перочинным ножиком.
– Глядите, – сказал он. Внутри лежали золотые и серебряные цепочки, серьги, колечки. – Узнаешь вот это? – Он подкинул на ладони две сережки.
– Кажется, их носила Ксения, – тихо сказал я.
– Не кажется, а точно. У меня глаз наметан. А вот и медальон. Все сходится.
– Чей это медальон?
– Комочкова.
Мысли туго варились в моей голове, и, пока я соображал, Марков обшарил кухню и обнаружил на полке стеклянную банку. Она была наполнена болотными бабочками «Летучий глаз».
– Ясно теперь? – обратился он ко мне и Громыхайлову. – Раструбов – убийца, маньяк. Это он задушил и изнасиловал девочку, убил одинокую женщину и зарубил старика Ермолаича. И оставил свои метки – этих бабочек, которых ловил на болоте.
– Значит… и Ксению – тоже? – спросил я.
– Да, – подтвердил Марков. – К сожалению, ее уже нет в живых.
