Василий Головачёв - Катарсис. Том 2
— Знакомый тезис, — кивнул Панкрат насмешливо. — Практически — формула разведки. Единственная закавыка: те, чьими жизнями мы будем распоряжаться, должны быть добровольцами. Никто не имеет права распоряжаться их судьбами без их ведома. В противном случае я откажусь от сотрудничества с вашей организацией.
— Я так и предполагал, — кивнул Асламов, доставая необычной формы пистолет. — Ты человек прямой, упрямый и негибкий, майор, уговорить тебя невозможно, а мне нужен помощник-профессионал, поэтому придется тебя укрощать иначе. Кстати, не подскажешь, куда направились твои друзья после инцидента в Центре нетрадиционной медицины?
— За кудыкины горы.
— Понятно. Что ж, вопрос был задан преждевременно. Знаешь, что это такое?
— «Глушак»…
— Совершенно верно.
— Опасайся всех, — горько усмехнулся Панкрат.
— Что?
— Это твои слова, Витязь хренов, помнишь? Я тогда не придал им значения, а напрасно, давно понял бы, что на тебе лежит печать Сатаны. Не знал, что ты способен на двойную игру.
— Я сам себя не знаю, — неприятно рассмеялся Асламов. — Как говорил поэт[10]:
Я знаю, как на мед садятся мухи,Я знаю смерть, что рыщет, все губя,Я знаю книги, истину и слухи,Я знаю все, но только не себя.
— Я тоже себя знаю плохо, — выдохнул Панкрат, входя в темп и начиная атаку.
Но ему не хватило доли секунды: Асламов нажал на курок, и невидимая молния пси-разряда пронизала голову Воробьева, погружая его в болото черного беспамятства.
Последняя его мысль была полна горькой иронии: «И он почувствовал теплое, дружеское рукопожатие на своем горле…»
Он не пришел в себя и два часа спустя, в больнице, куда его доставил озабоченный Асламов. Запрограммировать Панкрата не удалось, он не реагировал ни на уколы, ни на спецпроцедуры, которые снимали пси-блокаду, подавляющую волю.
Валентин не знал, что Панкрат прошлой осенью уже был травмирован психотронным излучением и с трудом выкарабкался из шокового состояния. Второй выстрел из «глушака» вверг его в то же состояние, вывести из которого не удалось ни нейролингвистам Легиона, ни врачам.
Ковали — Брянск
КРУТОВ
Два дня после спасения Петра Афанасьевича Тиграна Егор отдыхал, проводя время в лесу или на огороде, помогая старикам сажать ранние овощи и зелень: лук, укроп, петрушку, салат. Состояние у него было странное: все время казалось, что он упустил что-то из виду или забыл, но вспомнить, что именно забыл, так и не удалось.
Лиза вела себя подчеркнуто тихо, как примерная и покорная жена, ни о чем не спрашивая, ухаживая, понимая каждый его жест, что поначалу воспринималось Егором как естественное продолжение их отношений, но через день он задумался, удивляясь немногословности жены, послушал ее внутреннюю музыку — тихий перезвон колокольчиков и переборы гитарных струн, проанализировал ее поведение и понял, что Елизавета жаждет узнать, что произошло в Москве во время операции по спасению грэя, и в то же время боится услышать неприятные известия.
Мария пришла в себя уже по дороге в Нижний Новгород, куда они отправились все впятером сразу после отступления из Центра нетрадиционной медицины. Остальные участники операции добирались до своих родных мест самостоятельно.
Остановились под Владимиром, чтобы порадоваться событию и поддержать Марию участием. Потом расстались: Ираклий с Марией поехали дальше в Нижний, Панкрат повернул на Юрьев-Польский, откуда было уже недалеко и до Переславля, а Крутовы вернулись в Москву, чтобы потом направиться в Брянск.
Приехав домой, Егор сразу же позвонил в Нижний Новгород, чтобы выяснить состояние Марии, и не удивился, когда к телефону подошел Ираклий. Он сообщил, что Мария чувствует себя сносно, хотя схватка с конунгом подорвала ее силы, но по врачам ходить не собирается, надеется справиться сама. В голосе Ираклия присутствовали нотки осуждения и укора: мол, почему не уберег женщину? — и Егор почувствовал себя виноватым, хотя его вины в том, что произошло, не было.
Поняв, чего от него ждет Елизавета, он решил ей рассказать о схватке с конунгом, опустив некоторые подробности, и тем самым сразу восстановил былой дух доверия и тепла. Тем более, что она тоже участвовала в операции, пусть и опосредованно, защищая мужа от психофизического воздействия черного мага.
Начальник «семерки» позвонил ему сразу после выезда из Москвы и, поблагодарив за успешное окончание трафика, велел ждать сообщений, продолжая жить по прежним планам и соображениям.
— Подумайте о создании духовной семинарии в Жуковке, — добавил он. — Формирование родового духовного поля — главное направление деятельности Катарсиса. Появятся вопросы — свяжитесь с Георгием, у него большой опыт по созданию школ, он поможет.
Крутов поговорил с Лизой и о создании семинарии, где ей тоже нашлось бы место, и получил живейшую поддержку с ее стороны. Спустя два дня после боя с конунгом они начали прикидывать свои возможности и составлять планы строительства семинарии. Начать можно было с аренды помещения старого Дома культуры в Жуковке, где когда-то Ираклий Федотов руководил отделением Ордена чести, а основой семинарии могла послужить секция русского стиля, которую вел Крутов в школе.
Однако утром в четверг шестого мая, когда Крутовы собрались выехать в райцентр, наметив визиты в местные органы власти для зондирования почвы, в Ковали заявился Георгий Мокшин. Егор как раз возился во дворе возле машины, когда бывший муж Елизаветы постучал в ворота.
— Эй, сенсей, выйди, разговор есть.
Крутов вышел на улицу, вытирая руки ветошью.
— Что случилось?
— Пока ничего, — многозначительно понизил голос Мокшин. Выглядел он неважно, будто с похмелья, но глаза смотрели остро и зло. — У босса неприятности. Он очень просил тебя приехать. Проконсультироваться хочет по какому-то важному вопросу.
— Завтра приеду. — Крутов повернулся к гостю спиной.
— Завтра может быть уже поздно, — бросил Мокшин. — Ты же вроде как покорешился с ним, нехорошо отказывать.
Крутов понял, что Мокшин ревнует его к Данильянцу, не посвятившему своего строителя в тайны отношений с бывшим полковником, и едва сдерживает раздражение.
— Хорошо, я приеду сегодня. Это все?
— Все, — криво улыбнулся Георгий. — А где наша женушка? Давно ее не видел… — Он отпрянул в испуге, увидев вдруг мгновенно оказавшегося рядом Егора.
— Выбирай выражения, — медленно сказал Крутов, раздув ноздри и глядя в его расширяющиеся зрачки. — Рискуешь подавиться языком. Кумекаешь?
Мокшин облизнул пересохшие губы, выдавил бледную улыбку.
— Я пошутил… нервный ты очень, полковник… уезжаешь внезапно, приезжаешь внезапно… Береги Елизавету, мой тебе совет, а не то умыкну. — Георгий хихикнул, отскочил назад и быстро пошел прочь, оглядываясь и скаля зубы, скрылся за киоском, вновь отстроенным братом возле хаты Гришанка.
На крыльцо дома вышла Лиза, одетая для поездки.
— Зачем Жорка приходил?
— Тебя повидать, — хмуро ответил Егор, но увидел сдвинутые брови жены и поспешил сгладить неловкость. — Придется отложить наши дела в Жуковке, мне надо ехать в Брянск.
— Я с тобой!
— Нет, — покачал головой Егор. — Ты останешься. Никаких боев местного, а также глобального значения не предвидится, и твоя помощь не понадобится. Да и сердце мое спокойно, когда ты дома.
— А о моем сердце ты подумал? — возмутилась Лиза.
Егор подошел к ней вплотную, обнял.
— Не сердись, к обеду я буду дома, хорошо? Тебе нельзя со мной. Не надо, чтобы тебя видели в Брянске. Понимаешь?
Лиза посмотрела в его глаза и проглотила вертевшиеся на языке возражения.
— Только возвращайся быстрей, не задерживайся нигде, я буду волноваться.
— Обещаю.
Он поцеловал жену, переоделся и выехал со двора.
В половине одиннадцатого он был уже в Брянске.
Данильянц ждал его в офисе одной из своих строительных фирм, специализирующихся на установке бань, саун и хозблоков на териториях садовых участков. При офисе находилась и сауна, в которой Лев Арменович предложил Крутову отдохнуть, но Егор отказался под предлогом, что недавно мылся в собственной бане. На самом деле причина отказа была иной: знаменитый мафиози Брянска, пусть и перевербованный на службу народу, не казался Крутову подходящей компанией для посещения сауны. Мыться он любил с друзьями.
— Что ж, тогда посидим в кабинете управляющего, — бодрым тоном сказал Данильянц, не показав, что разочарован отказом.
Они расположились в офисе, уютном, чистом, с бежево-белыми стенами и потолками, Лев Арменович приказал хозяину кабинета подать кофе и усадил Егора в удобное кожаное кресло. Сел в другое такое же.
