Олег Верещагин - Возрождение

Запах грязи. Не той, что на коже, а иной – скверны, насквозь пропитавшей мозг. Сашка умел различать этот запах очень хорошо; иногда ему казалось, что он может даже проникать в мысли вот таких Существ. Одиночек. Они были как бы не хуже бандитов, хотя встречались реже – люди, даже вырожденные, обезумевшие, стремились прижаться друг к другу в пустом холодном мире, полном смерти, продлить себя хоть как-то. Существа – нет. Они уже не были людьми ни в каком смысле слова, хотя зачастую внятно и связно говорили и чаще всего хранили в бумажниках или просто за подкладками документы, говорившие о том, что когда-то они считали себя Элитой того или иного уровня. Было что-то жуткое и закономерное в том, что в Существ превращались именно они.

И они – несли зародыши болезни. Спящие маленькие вирусы, как их назвал один злой и умелый англичанин, не так давно проезжавший через Сашкин поселок на Север. Черный Лорд Разврат, Сука Леди Подлость, Древняя Тварь Жадность, Ползучая Гадина Трусость, Мисс Б…ь Успешность, Злобный Шут Цинизм, Ее Темное Величество Равнодушие… Иногда Сашке казалось, что он видит их воочию на допросах схваченных врагов, вылетающие из их ртов в потоках нередко очень гладкой речи крохотные серые сгусточки. И думал, что дезинфекция – хорошая вещь, хотя эти сгусточки умирали в атмосфере поселка, не жили. Но все-таки – на всякий случай. А будь его воля – он бы и вовсе не приводил Существ даже на допрос.

Перед Сашкой было именно Существо. И Сашка знал, чего оно ждет так терпеливо и неподвижно. Поэтому он больше не стал медлить…

Когда что-то тяжело и сильно упало сверху, топя его в снегу, Успешный успел подумать, что это неправильно и некреативно. Потом что-то хрустнуло, он непроизвольно мокро пукнул и удивился – почему-то он видел то, что за его спиной: склонившееся над ним темное от мороза лицо, оскал белых очень ровных зубов, клок русых волос на лбу, серые безжалостные глаза – ненавистное ему по прошлой жизни лицо типичного русского быдленка с улицы, сынка каких-нибудь полунищих вечно ноющих работяг, живой символ вечной неуспешности и…

«Он сломал мне шею», – была последняя мысль. Потом гаснущее убогое сознание Успешного, жадно, сыто чавкнув, поглотила и растворила без остатка вечная стылая тьма.

– Шевчук! – И свист. Это Артем. – Сашка! Кончили, собираемся!

– Иду! – отозвался Сашка, поднимаясь на ноги. Мельком он поглядел на растоптанного в снегу паука, поморщился. Добавил: – Сейчас!

Ему было жарко, хотелось пить. Кадет расстегнул парку, достал из-под нее фляжку, открыл, сделал несколько больших глотков и на какое-то время застыл, жадно дыша и не обращая внимания на то, что поднявшийся утренний ветер бьет ему через расстегнутый ворот парки в свитер.

В черном и белом мире повязанный под горло свитера алый галстук на Сашкиной груди, казалось, пылал собственным огнем. Словно в груди Сашки горел упрямый костер, который не могли погасить никакие, даже самые страшные и сильные, холод и ветер.

Встреча с отрядом Северина получилась странной.

Нет, отряд был на указанном месте. И потерь у туляков не оказалось, зато они привезли четверых малышей, спящих, точней – усыпленных. Детей из людоедской банды, но – грудных малышей, других никогда не брали живыми. Об этом не принято было говорить, тем более что все и так знали, что к чему. А поступать по-другому – опасно.

Куда интересней то, что они не пришли на лыжах – а… приехали. Двумя цепочками на буксире за большим снегоходом. Американским, в котором сидели пятеро американцев. Настоящих, живых американцев. Следом ехал еще один снегоход – тоже с пятью американцами. В неразберихе воронежцы едва не начали стрелять, тем более что различили едущих следом за машиной туляков не сразу. А «Хаммеры» многие из них помнили по недавнему прошлому, и «Хаммер» означал врага.

Но теперь все изменилось…

Северин, Локтионов и американец-командир – в прошлом католический священник – отошли в сторону. Дружинники и кадеты смешались двумя группками (а охрану выставили совместно обе группы). Американцы посиживали возле своих машин – русские переглядывались с ними, но пока ни та, ни другая сторона не делала попыток даже просто переговорить.

А Славка остался как бы в одиночестве. И ему сделалось грустно. Очень грустно. Он присел на рюкзак и откровенно пригорюнился. Почему-то представилось, что все уйдут, а его забудут – глупость, но Славка на самом деле это переживал как реальное будущее и обиженно-бессвязно думал: «Ну и пусть… я… а они…» – и смотрел себе под ноги. Он в душе надеялся, что подойдет Северин – но того и видно почти не было за пургой. Они там говорили о чем-то важном, а до двенадцатилетнего «букашки», конечно, никому дела не было…

– Чего грустишь, «букашка»? – Голос был веселым, хотя и чуточку покровительственным. Славка нехотя поднял голову, теперь уже злясь на того, кто подошел, словно и не он только что горевал о своих одиночестве и заброшенности.

Перед ним стоял кадет-воронежец. Славка заметил его мельком и сейчас удивился, что запомнил, оказывается, как всех тамошних зовут – хотя они назвались только по одному разу. Этого звали Сашкой.

Кадет Сашка между тем бросил свой рюкзак, присел рядом на него. Спросил с интересом, внимательно разглядывая нахмурившегося Славку:

– Говорят, ты сегодня счет начал и пленного взял?

– Да… – Славка пожал плечами, отвел глаза. Ему стало приятно… и в то же время он немного смутился. – Было…

– Молодец. – Кадет хлопнул Славку по плечу. И это не было наигранным жестом. Славка подумал вдруг – изумленно подумал, – что они с этим парнем оба – ветераны войны. Конечно, сейчас нет таких понятий. Но ведь это так и есть! Думать об этом было странно, смешно… и тоже приятно. – А эти американцы – они тебе как?

– Да обычные. – Славка посмотрел на него. – Я и не говорил с ними толком… переводил только…

– А я смотрю-смотрю… – Кадет поморщился. – Глупость, конечно. Но я их до сих пор ненавижу, простить не могу.

– А… – Славка понял сказанное. – Но это уже… ну… это ведь уже не те американцы. Может, даже и не американцы даже.

Кадет посмотрел удивленно, хмыкнул.

– М… может, и так… – и вдруг уставился на Славку странно-внимательно. Потребовал – голосом таким же странным, как и взгляд: – Сними капюшон.

Славка удивился, но капюшон снял. И вскочил – такое лицо стало у кадета… словно тот вдруг рехнулся. Но кадет Сашка вдруг вскрикнул негромко:

– Славка?! Аристов, Славка?! Ты?!

И тут Славка узнал его. Сразу. Это был… Сашка! Сашка Шевчук, приятель Вовки Серова, не раз вместе с тем подкалывавший «юное дарование».