Ярослав Веров - Десант на Европу, или возвращение Мафусаила
– Ты сказала – техноценоз? – переспросил Наладчик.
– Ну да. По-моему, определение верное…
– Насколько я понимаю, – медленно произнёс Наладчик, – машины сохраняют всех, кто имеет или имел хоть какое-то отношение к научной и инженерной деятельности. Ну и не очипованных тоже. Плюс некоторое количество особей для воспроизводства научно-инженерной деятельности в будущем.
Ирка молчала, выжидательно глядя на него. Вот оно, понял Наладчик. Сейчас. Он знает, что надо сейчас.
Наладчик разблокировал все драйверы эмоций. До единого. Перевёл внешние чипы на излучение не только команд, но и чувств. Ты ведь этого от меня хочешь? Этого? И ощутил как внутри закипает тяжёлый косматый вал горечи, тоски и нечеловеческого, неземного отчаяния.
«Передай ему, – сказал Наладчик-киборг, – что оно ошибается…»
– Передай ему, – закричал Александр Неверов-человек, – что оно глупое и ничтожное существо, не понимает, что учёным нужны не только расчёты и чертежи! Что учёным нужно искусство! Музыка! Поэзия! И не только! Иначе не будет расчётов и чертежей! Не будет!! А людям искусства нужны ещё другие люди!!! Много людей! Друзья! Близкие! Дети! Передай ему – людей нельзя трогать! Никаких, никого, слышишь?!
Вселенная Наладчика рушилась. Плавилась, рассыпалась в ничто, в мириады незначащих пылинок. Косматый вал обернулся стеной боли, чёрной боли и слепой ярости!
– А людям… нужна еда! Людям… нужна энергия… смысл существования… нужно вырастить… не можешь дать – не мешай… самим… передай ему…
Он понимал, что умирает. Он, Александр Неверов, человек, он же, Наладчик Шур, не-человек, заканчивает свой долгий земной путь. И нет для него ничего, кроме боли и малой надежды – что не зря.
Из мутной мглы возникли Иркины руки и сдавили его виски. Сразу сделалось темно и ватно, и боль ушла, и, проваливаясь в бездонный колодец небытия, Наладчик успел услышать два слова:
«Я вернусь».
Стражи шли четко, как на параде. Наблюдать их визуально было нельзя, но лучи локатора, обегающие доступное пространство уже довольно давно рисовали на кругляшах эхоскринов приближающихся механоргов. Молибденовый Грегуар поглядывал то на экраны, то на окошечко дальномера. И хмурился все сильней.
Космические мегатойтисы совершенно случайно пересекали орбиту челнока в непосредственной близости от последнего. Случайно – потому что случайный обломок сбитого спутника случайно продырявил один из трех баков, где хранилось топливо для посадочно-маневровых движков. И теперь катер все время автоматически подруливал.
Второй пилот Чанг Сидх боролся с этим лишним «моментом движения» как мог, но челнок все равно почти произвольно менял орбиту, забираясь все «выше». Кончилось тем, что Лебедев велел махнуть на дырявый бак рукой и отправил измученного индийца спать. Вечно недосыпавшего аризонца он отправил спать тоже, хотя Стингер порывался влезть в скафандр и отправиться ликвидировать утечку. Пришлось на него прикрикнуть.
Кроме отеческой заботы об экипаже, у Грегуара была еще одна причина очистить рубку от двух трудоголиков. Ему хотелось побыть наедине со своими мыслями. На борту крохотного кораблика, остаться в одиночестве можно лишь во сне. Ибо в рубке по уставу должно нести вахту вдвоем. В спальный бокс космолетчик попадал, как правило, полумертвым от усталости. В санузле и то одиночество было лишь условным. Да и нельзя было там предаваться размышлениям. Мешали ароматы, с которыми принудительная вентиляция не справлялась.
А Молибденовому Грегуару хотелось именно одиночества. Хоть на часок. Ведь жизни осталось совсем мало. Разумеется, можно было наплевать на дисциплину и поврежденную теплозащиту и попытаться приземлиться. На самый худой конец – выброситься через шлюз в скафандрах, благо в их конструкции были предусмотрены парашюты. Правда, никто и никогда не выпрыгивал из челнока даже в тропопаузе, не говоря уже о большей высоте, где от кораблика и его бравого экипажа, скорее всего, останется только пшик. Но останавливало командира даже не это простое соображение.
Дело было в том, что Григорий Януарьевич Лебедев, космолетчик со стажем, участник многих перелетов, совсем не гордился своим прозвищем. И не потому, что стыдился искусственной челюсти – протезами, «заслуженными» в Пространстве, космолетчики любили похвастать – а потому, что опасался оказаться трусом. Как тогда, у Обода! Не прослыть, а именно оказаться. Никому бы и в голову не пришло обвинить его в трусости. Уж кто-кто, а пилоты знают, как легко потерять душевное равновесие в этом треклятом космосе, где все не как у людей. Но одно дело быть уверенным в великодушии товарищей, а другое – в самом себе. Ведь и при посадке на Холодном плато – и какой шутник назвал холодным место на котором днем свыше трехсот по Цельсию? – он намертво вцепился в рычаги ручного управления только от того, что испугался!
Как бы там ни было, Лебедеву вовсе не светило уйти из жизни дезертиром. Приказано, занять высокую орбиту и патрулировать, вплоть до поступления новых распоряжений – он будет патрулировать! Появится в пределах зоны поражения противник – будет стрелять! Несмотря на то, что любой из Стражей прихлопнет наглеца как муху. Пусть даже и плюющуюся «тяжелым светом». А пока этого не случилось, Молибденовому Грегуару хотелось разобраться в себе и понять: сумеет ли он умереть героем, как его ребята, или останется трусом до конца?
От размышлений, командира отвлекли изменения в показаниях приборов. Головная эриния перешла в режим торможения – так как это умеют делать только Стражи Системы, да еще Мусорщицы: на полном ходу, расплющиваясь в толстый, неаппетитный блин.
«Какого хрена… – подумал Грегуар, совершенно сбитый с толку. – Она что же, боится столкновения? С кем? С нами?!»
Сие предположение было даже не смешным. Однако эхоскрины бодро рапортовали, что эриния теряет ход, и что при сохранении прежнего режима торможения, вот-вот поравняется с челноком. Другие Стражи звена переходят на геостационарные орбиты. Не похоже, чтобы они готовились атаковать не то что болтающийся, как цветок в проруби, одинокий челнок, но вообще что-либо в ближнем Приземелье…
Молибденовый Грегуар поймал себя на том, что мучительно соображает: поднимать ему боевую тревогу или нет. Как вдруг его взгляд обратился к видневшейся из носового блистера кромке крыла, к – той, что была в тени. Там ритмично билось красноватое пятнышко, небольшое, примерно, с древнюю русскую монету, именовавшуюся, кажется, гербовым рублем. Такое пятнышко могло быть произведено только расфокусированным лазером. Кто-то сигналил дальномером.
Побледневшими то ли от суеверного ужаса, то ли просто от волнения губами Молибденовый Грегуар прочел:
– Патрульная… орбитальному… критическое… состояние… безаварийный… сход… орбиты… невозможен… требую… принять… помощь… дальномером… радируйте… согласие… Патрульная… орбитальному…
Заседание вновь создаваемого Мирового Совета Фаланстеров можно было назвать таковым лишь номинально. Ибо большинство его участников было разбросано по всему Земному шару – там, где застигло их внезапное перемирие. Лишь несколько человек собралось в уютной гостиной Наладчика, вернее, сказать – бывшего Наладчика, поскольку инфосферы Земли, по крайней мере – подконтрольной человечеству, более не существовало.
Знаменитым брусничным чаем на этот раз угощались: главари мятежных гёзов, ныне – спасителей человечества, Люциан Горбовски, его друг Бенджамен Симмонс и командор Ван И-Ван; бывшие члены МСФ Никита Белов и Сцинтия Ноир; а также создатель «Вестника богов» Мастер Холмс Уотсон.
Уже Надежда Ростиславовна Быстрова наливала гостям по третьему кругу, а хозяин дома всё не спешил появиться.
Наладчик стоял на поляне, среди могучей дубовой рощи на берегу Щучьего озера.
Месяц назад никакой рощи здесь не было.
Наладчик стоял, опираясь о ствол. Мощная морщинистая кора, узловатые ветки. Дуб как дуб. За одним маленьким «но»…
Блин, ну нельзя же так буквально понимать бредовые оговорки!
Председателем нового Мирового Совета должен стать Белов, подумал Наладчик. При всех заслугах Люци-Люцифера перед человечеством, председатель – Белов. Что ж все они сейчас ждут от него небывалых откровений. Наладчик встряхнул рукой, словно убирая с ладони что-то прилипнувшее и быстрым шагом направился к усадьбе.
– Наконец-то, – приветствовал вошедшего Наладчика Люциан Горбовски и откинулся на спинку стула, демонстративно положив ногу на ногу.
И уставился на кончик до блеска надраенного сапога, всем своим видом давая понять, что ничего для себя нового и тем более – небывалого, из предстоящей речи Александра Неверова он наверняка не узнает.
Мастер Хо укоризненно покачал лысиной, но промолчал. Белов и Сцинтия удивлённо воззрились на мулата – минуту назад сама любезность, развлекавший собравшееся общество прожектами коренного переустройства человечества в новых условиях, враз превратился в угрюмого и спесивого типа.
