Игорь Поль - Штампованное счастье. Год 2180
– Да Карлос твой не узнавал никого,– возражает сержант.– Сам с собой разговаривал. Как напарник его от лихорадки помер, так он и спекся. Придет на смену – и ну с невидимками общаться. Док говорил, это от недостатка витаминов.
– Какая разница? Все равно убили. Парни, а у вас пожрать нету?
Не сговариваясь, мы вытряхиваем из штурмовых ранцев весь НЗ. Саперы держат плитки концентрата так бережно, словно это активированные детонаторы ударного действия.
Я поднимаюсь. Я узнал все, что хотел.
– Пора нам, парни. Мне скоро на вахту. А у Сэма в лазарете дел полно.
– Братишки, окажите услугу. Вытащите парня на холодок. И дока захватите. Он тут, неподалеку. Сил нет, как воняет,– с улыбкой деревенского дурачка просит один из призраков.
Теперь я понимаю, откуда исходит странный запах. Это запах недельного мертвеца. Лицо его распухло и густо укутано пеной плесени. И еще я узнаю, что тут подразумевают под карцером.
– Парни, а кто у вас командир на самом деле? – устало интересуюсь я.
– Да какая разница? – вяло удивляется призрак.– Был майор Джексон. Потом капитан Сафин. Сейчас вот Убивец. После него, наверное, Патон за главного останется. Шеф-аджидан. Уже недолго осталось.
– Убивец – это фамилия такая?
– Да нет. Лейтенант Берг его фамилия. Командир электротехнического взвода. Теперь вот за ротного. Если выживет – капитана получит.
– А что с майором случилось?
– Заболел. Кровь у него горлом пошла. Эвакуировали. Еще во второй срок.
– А с капитаном?
– Улетел.
– В каком смысле?
– Вышел на холодок, привязал к ногам заряды направленного действия и – бабах! – улетел. Наверное, уже к Юпитеру подлетает. Хи-хи-хи…
Я осторожно втягиваю труп в шлюз. Помогаю доку. Оглядываюсь. Про нас уже забыли. Уходят по своим делам, ссутулив плечи.
– Эй! Как там тебя! Сапер!
Призраки оборачиваются.
– А мины-то вам зачем?
– Мины-то? – Ближайший мертвец морщит лоб.– А-а, мины! Так это – у внешних шлюзов поставить.
– А зачем?
Мертвец подходит ближе. Переходит на громкий шепот:
– Убивец наступит – и кишки вон. А мы его ключи заберем. В командирском отсеке станция в рабочем состоянии. Мы подмогу запросим. И комплектующие. Без комплектующих нам труба. И без роботов. Особенно без монтажников. Наши все сдохли. А вручную не всюду пролезешь. Нам объект сдать надо. Кровь из носу как.
– Понятно,– говорю я.
Внутри моего котелка все снова укладывается как надо. Картина мира становится логичной. У этой мясорубки лишь один выход.
– Док, ты на базе не болтай. Не наше это дело.
– Конечно, Жос.
Мы понимаем друг друга с полуслова. Мы только что стали соучастниками убийства. Я опускаю лицевую пластину. Прощальный шепот. «Вы покидаете военный объект Вооруженных сил Земной Федерации…»
В отсеке командира меня встречает целая делегация. Все смотрят на меня так, словно я открыл новое небесное тело. Скучно у нас с досугом – что верно, то верно.
– Ну что там? – спрашивает меня капитан Золото.– Помогли им?
– Так точно, сэр. Еще как. Саперы довольны.
– Как там у них дела?
Я пожимаю плечами.
– Да так как-то, сэр. Работают парни…
Поняв, что от меня больше ничего не добиться, народ скучнеет. Пристальный взгляд Сорма вот-вот прожжет во мне дырку.
– Погоди-ка, Жос! – Он догоняет меня у самого камбуза.
– Да, мой аджидан?
– Может, все же расскажешь, как там у них?
Я пожимаю плечами.
– Раненый умер. Мы не успели.
– И все?
– А что еще? – Мое удивление неподдельно.
– Я думал, мы однополчане,– разочарованно говорит Сорм.
– Так и есть, мой аджидан,– подтверждаю я.
Все-таки Сорм. Теперь бы еще узнать, на кого он работает.
5Еще один адский месяц караулов, холода, недосыпания, ядовитых испарений, скудного пайка и одинаковых лиц. Рядовой Стефансон из первого взвода провалился в каверну. Трое суток спасательных работ вконец измотали всех свободных от службы. Следуя традиции не бросать своих, тело Стефансона все же достали, расширяя трещины шанцевым инструментом. Сорм уже раздал части его скафандра нуждающимся. Трезво оценив затраты, капитан принял решение воздержаться от поисков винтовки.
Треть личного состава больна. За тех, кто не способен стоять в строю, на поверках отвечают: «Выбыл по состоянию здоровья!» В боевом расписании больные числятся «ограниченно годными». Негласно мы делим их на сидячих и лежачих. В те часы, когда док не изводит их бесполезными процедурами, сидячие выполняют хозяйственные работы. Обслуживают лежачих в основном.
Док делает все, что может. Но лежачие все равно часто кричат от боли. Их выкрики и стоны слышны даже сквозь бетонные перегородки и мешают спать отдыхающей смене.
Все стараются не оставаться поодиночке. Даже сержанты в дежурке. Даже офицеры. И говорят, говорят… Во время чистки оружия. Во время приборок, отскребая плесень с шершавых стен. Даже, грубо нарушая инструкции о маскировке, во время переходов к постам, выставляя передатчики на минимальную мощность. Говорят о чем угодно. Часто даже не слушая собеседника. Обсуждают вкус концентратов из только что распечатанного контейнера. Спорят о достоинствах новых эсминцев, которых в глаза не видели. Торопятся поделиться новостями. Пускай новости эти уровня: «Вчера у пятого поста белая скала упала» или «Ганс вчера опять кровью кашлял». Лишь бы не молчать. Так мы сопротивляемся хаосу.
Кроме меня. Я сам по себе. Мне никто не нужен. Ведь я не один. Я ношу в себе зверя. Личности мои спорят меж собой, решая, какая из них достойна принять очередное решение. Зверь хитрый. Он пользуется временной неразберихой. Вламывается в их вечный спор и вылезает наружу.
Постепенно меня начинают сторониться. Попасть в караул со мной считается невезением. Сержанту, составляющему график нарядов, предлагают взятку в виде порции витаминов или плитки супердефицитного шоколада, лишь бы не оказаться в паре со мной. Многие считают, что я потихоньку съезжаю с катушек. Я ведь почти не разговариваю с ними. Разговоры их известны мне наизусть, до последнего слова. Я лишь скупо отвечаю на вопросы. За моей спиной шепчутся, что это у меня резьба. Что я сдвинулся от рвения. Надорвался на Весте. В нашем тесном мирке шепотки громче крика. Но еженедельная диагностика показывает, что у меня все в полном порядке. Только это и удерживает окружающих от желания скрутить меня ко всем чертям и сдать на сохранение в изолятор. Под неусыпный надзор дока. Я тихо посмеиваюсь над ними. Бедные придурки! Тупые марионетки, не способные управлять самими собой. Где уж им решать мою судьбу.
Капитан Золото, смущенно покашливая и глядя куда-то в угол, говорит мне об ухудшении морального климата в коллективе. Дело кончается тем, что мне разрешают дежурить одному. Это смертельный риск, но командир отряда оправдывает его острой нехваткой личного состава. Вместо напарника мне придают дополнительный комплекс поддержки.
На самом деле мы со зверем на удивление неплохо держимся. Я не вполне уверен, что он – это я. Но наши цели сейчас совпадают. Я обязан выжить. Хотя бы ради того, чтобы не доставить тупой, жестокой системе удовольствие видеть, как я загибаюсь. Чтобы вырваться из бесконечного круговорота независящих от моей воли событий. Чтобы увидеть Лиз, наконец. Я нужен ей. Пускай она даже не знает об этом. Оставаясь один, я из последних сил уверяю себя: я – часть Легиона. Я – его символ. Какие бы мотивы мной ни руководили, это накладывает ответственность. Проклятый долг постоянно висит над головой тяжелым камнем, грозя однажды сломать шею. Но после я позволяю себе помечтать. О том, как буду жить, когда не нужно ходить на пост и драить винтовку. О том, что Лиз жива-здорова и ждет меня. И о том, как мы с ней сбегаем отсюда на подвернувшемся транспорте. Ведь я вооружен. Я мог бы попытаться захватить корабль силой. В Солнечной системе полно укромных мест, где слыхом ни слыхивали о войне и о Легионе. Буду делать вид, что я человек. Пойду работать камнехватом. Зверю нравятся такие мысли. Зверь не любит сдаваться. Зверь тоже хочет жить.
Но затем я открываю глаза и вновь вижу мертвое красное марево. Нет тут никаких случайных кораблей. Этот камень – пустыня, где, кроме нас, никого нет. И до сих пор мне не представилось ни единого шанса увидеть Лиз или сделать хотя бы шаг за пределы периметра. И черная безысходность накатывает на меня волной.
Временами мне начинает казаться, что, несмотря на соблюдение распорядка и видимость дисциплины, все мы здесь живем по инерции. По инерции производим приборки. По инерции обтираемся гигиеническими тампонами. По инерции разбредаемся по постам и глазами СНОБов рассматриваем промороженную пустыню. Офицеры отдают приказания тоже по инерции. Сержанты по инерции докладывают об исполнении.
Людей постоянно не хватает. Мы не вылезаем из караулов и нарядов. График сбился ко всем чертям. В оставшиеся от службы часы мир превращается в сплошную цепь монотонных занятий. Разорвать ее – выше наших сил. Стоит остановиться на мгновение, дав усталости убедить себя в необходимости передохнуть,– и шестеренки внутри тебя тут же с треском проворачиваются. Это бунтует твое тело, специально выращенное для преодоления тягот службы. И ты оказываешься в одной из двух категорий. За бортом, в ожидании почетного списания. Становишься живым трупом. И док смазывает язвы на твоих распухших ногах едким раствором, который ничего, кроме боли, не приносит.
