Монтао. Легенда о монахе - Даниил Галкин
Спрыгнув с подпотолочной балки, он избавился от одного из противников, разрубив надвое от плеча до пояса, а второму всадил стопой по внутренней части колена и развернул его грудью прямо под остриё клинка, который успел метнуть стоящий у окна. Этот боец, вращая вторым мечом, смело пошёл в атаку.
Тадао не хотел проливать лишнюю кровь:
— Твоя жизнь не стоит мнимой чести, лучше отступи.
Нет. В личную охрану императора брали лишь лучших и несгибаемых, готовых сражаться до конца при любых обстоятельствах.
Те ярость и упорство, с которыми дрался соперник, вызывали у монаха уважение. Он понимал, что этого человека придётся убить, как и остальных, ведь по-другому его не остановить. И всё же.
Быстро вложив клинок в ножны, Тадао отбил ими очередной удар и, присев, тут же сам нанёс зачехлённым мечом мощный боковой в область правого колена нападавшего. Отбив ещё один, прокрутился на месте на 360 градусов с одновременным боковым по левому колену. Закончил монах свою серию, выбив меч из руки противника ударом по запястью, после чего свалил его на пол передней подсечкой.
В падении телохранитель всё же успел выхватить из-за пояса короткий боевой нож, оставив им на ноге Тадао резаную рану. Надо отдать должное, сражался он до последнего.
Но это уже не могло остановить «дьявола в чёрном». Выбив ногой нож из руки поверженного бойца, он сел ему на грудь и надавил зачехлённым мечом на горло, пережимая сонную артерию. Тот несколько раз дёрнулся в попытке освободиться, но вскоре, потеряв сознание, затих.
Бедро Тадао кровоточило. Ближайший труп был не против, чтобы его одежду использовали в качестве бинтов.
Когда монах закончил обработку раны и уже выходил в коридор, позади раздался какой-то шорох и лёгкий звон. Обернувшись, он увидел очнувшегося телохранителя, держащего в руках короткий меч. Но клинок был направлен не на победителя, а на собственный живот. Дрожащими руками храбрый гвардеец пытался сохранить свою честь.
— Очень жаль, — промолвил Тадао и прошёл в комнату, где его уже ждали.
Глава 21
Стены просторного, хорошо освещённого многочисленными светильниками зала, по всему периметру украшали деревянные полки с резным орнаментом. На них хранилось множество предметов, искусно изготовленных мастерами разных стран и эпох. А на полу красовалась большая роскошная ваза с живыми цветами.
В глубине помещения стоял маленький столик, накрытый для чайной церемонии. За ним сидел мужчина преклонного возраста. Его усы брали начало от краешков рта и ниспадали на грудь. Рядом скромно стояла служанка, но он не замечал её присутствия.
Жестом руки в перчатке хозяин предложил гостю сесть напротив, и тот неспешно согласился.
Император был одет в кимоно красного цвета. На спине и груди красовались изображения зелёного дракона. Несмотря на возраст, который выдавали глубокие морщины, у него почти не было седых волос.
Служанка плавными, но быстрыми движениями разлила содержимое чайника в чашки. По залу разнёсся сильный травяной аромат.
— Необычная церемония, — подметил монах.
— Сопоставима гостю, — кивнул император и поднял свой сосуд.
Тадао последовал его примеру. Они вместе отпили напиток. Терпкий, крепкий, но приятный. Женщина взяла чайник и принялась готовить другой отвар.
— Для чего ты здесь?
Монах, после небольшой паузы, ответил:
— Закончить войну.
Император Рэнэда невозмутимо отпил ещё глоток:
— Будь искренним, не стоит себя обманывать. Твоё тело отравлено, но другой яд, куда раньше, успел проникнуть в самое сердце. Конец войны — это не главное. Так какова же цель?
Тадао опустошил чашку:
— Отомстить.
Женщина поднесла новую посуду, наполненную уже другим чаем, отличающимся по запаху. Император дождался, когда она отойдёт, и продолжил:
— Уже лучше. И одновременно прискорбнее. Вынужден признаться, я разочарован. Не думал, что меня придёт остановить обычный монах, одержимый жаждой мести.
Тадао отпил новый напиток, который оказался ещё горше предыдущего, и продолжил диалог:
— Монах? Почему вы так считаете?
Мужчина устало вздохнул:
— Прошу тебя, давай уже оставим формальности. Ты сейчас говоришь не с подобным тебе или твоему роду. Я — олицетворение силы и власти, что дал нам Сономо из своего дома — Дзиёми, — хозяин дворца разом опустошил свою чашку и со стуком опустил её на стол.
— Что с Яматари? — Тадао, не шевеля глазом, боковым зрением фиксировал все мелочи, которые его окружали, пытаясь срочно придумать какой-то план.
Рэнэда повернулся к служанке:
— Сразу к особенному… Раз гость изволит, — и та принялась заваривать очередной отвар, запах которого был ещё более сильным и насыщенным, чем запах двух предыдущих.
Пару молчаливых минут собеседники рассматривали друг друга. Монах был напряжён и не скрывал этого. В то время как мужчина в возрасте, напротив, держал спину ровно и не позволял ни единому мускулу на лице дрогнуть, проявив хоть малейшую эмоцию.
Его величие вкупе с серьёзностью, вызывали смешанные чувства восхищения и страха. Тадао не представлял, чего ожидать от Рэнэды. Что ещё было известно императору о нём? А тот, сохраняя невозмутимость, сидел на пятках, сложив руки на животе, пока женщина очередной раз расставляла посуду и разливала чай в чашки.
— Хорошо. Распустите всех придворных и прислугу на сегодня. Дворец должен быть абсолютно пуст, — у служанки от удивления расширились глаза. — Выполняйте, что вы стоите?
Дождавшись, когда прислуга оставит их наедине, мужчины синхронно отпили по глотку.
Это был сладкий и совсем не крепкий напиток, кардинально отличающийся от предыдущих. Куда вкуснее и приятнее. Тадао отпил ещё, и вдруг предметы перед ним стали расплываться, а на их месте возникали непонятные образы. Это настораживало. Но император, как ни в чём не бывало, повторил действие за монахом и произнёс:
— Я подарю тебе последнюю и самую невероятную историю. Слушай же внимательно, монах:
'Когда мне было четыре года, моего отца отравили. Он упал во время семейного ужина и корчился на полу, заливаясь кровью из глаз, ушей и носа. Тогда, вся семья и прислуга застыли в ужасе. Ковёр под ногами обагрился. Отец подполз ко мне, схватился за одежду и молил, чтобы я его освободил от мучений. И знаешь что? Я не отказал императору в его последней воле. Но не считаю его своей… скажем так, первой жертвой. Я избавил человека от страданий, проявил благодетель, не более.
Вскоре отравителя нашли. Вот он уже, по праву считается жертвой. Моей жертвой. Я отправил его на прогулку по зимнему лесу нагишом. После стрелял в него из лука,
