Виталий Романов - Смерть особого назначения
– Мы сначала не поняли, что это за блажь. Почему должны держать на прицеле своего товарища? Он пытался что-то объяснить про скалу Зуб Дракона, про змеепсов, которые напали на него в подземном лабиринте и только чудом не переварили заживо... Потом Веберу стало хуже, он бормотал про яд, размягчающий кости. А еще много раз повторил: «Я умер бы под скалой, если бы не вмешалась третья сила». Что-то огромное, черное, подвижное, и оно было страшнее змеепсов. Вебер называл это ведьмами и убеждал нас, что встретил истинных хозяев Саванга. Мол, когда пришли люди, неведомые существа не стали бороться за свой мир, просто ушли в глубь болот, под скалы. Их яд тоже в его теле, и это вызывает генные модификации.
Признаться, мы тогда подумали, будто Руди Вебер совсем плох, двинулся рассудком от всего, что с ним произошло. Ну, посудите сами: он единственный, кто выжил из двух групп спецназа: «Анаконды» и «Каракурта». И он – именно он – сумел в одиночку выполнить задачу, которую поставило командование! Пробрался в военный гарнизон, захваченный фринами, включил систему самоликвидации «Вулканов». Все его товарищи погибли, да и ему немало досталось, сами видели, какие на теле шрамы и ожоги...
Мы подобрали Вебера на краю лагеря, утром, но когда ночью десантировались на Саванг, на военной базе уже не было ни одного живого фрина – только разорванные в клочья тела. Тогда подумали: надо же, как рвануло, никто не уцелел, всех посекло на фарш... Теперь я понимаю: это работал он. Он, Руди Вебер! Волкоящер!
Волкоящер!!!
Катрин с трудом поднялась на ноги. Опираясь на чью-то руку, сделала несколько шагов вперед: посмотреть на Вебера.
Волкоящер по-прежнему метался по клетке, тыкался мордой в прутья, силясь отыскать хоть какую-нибудь лазейку. Он с потрясающим упрямством пробегал вдоль металлической преграды, не найдя прохода, в ярости бил чешуйчатым хвостом по решетке, возвращался назад, чтобы начать все заново.
Один проем. Неудача. Другой. Неудача. Третий. Неудача... Но ведь есть четвертый, пятый... Надо посильнее толкнуть...
А потом волкоящер вдруг остановился на середине пути, поднял морду, посмотрел на Катрин Уилсон. С зубов капнула слюна, но желтые зрачки не были зрачками дикого животного. Вебер поднял морду к потолку и завыл, протяжно, тоскливо, надрывая душу стоном.
Катрин не вынесла этого, развернулась и опрометью бросилась прочь из спецотсека, в котором неведомое существо билось о стальную решетку, пытаясь отыскать дорогу на волю...
– Не бомбят... Не бомбят, не стреляют, не объявляют воздушную тревогу. Господи, как хорошо-то!
Тихий голос, донесшийся откуда-то спереди, из темноты, заставил Катрин вздрогнуть. До этой минуты женщина была уверена, что находится в одиночестве на берегу озера, раскинувшегося за жилым городком.
...Выскочив из здания госпиталя, Катрин побежала вперед, не разбирая дороги, сама не понимая, куда стремится. На Рапиде темнеет быстро, светило ныряет за горизонт в считаные минуты, но женщину это не волновало. Теперь, когда не вернулся Кирилл, чего еще можно бояться? В небольшом полувоенном городке, где почти все знают друг друга?
Она проскочила мимо жилых домиков, оставив далеко в стороне и космодром, и войсковые части, – просто не хотела туда, где много света и людей. Неосознанно она стремилась унести собственное горе в темноту, побыть наедине с невеселыми думами. Руди Вебер вернулся, хоть ему так жестоко досталось на Саванге, а вот Кирилл Соболевский из рейда к Угольному Мешку – нет.
Убегая из госпиталя в темноту, Катрин поймала себя на мысли, что лучше бы произошло наоборот: Вебер погиб, а Соболевский вернулся. Пусть со шрамами и ожогами. Пусть даже таким, получеловеком-полузверем. Чудовищем. Она бы приняла. Это не страшно, это лучше, чем совсем не вернуться...
Загорелись неяркие светильники, созданные на основе светодиодов и фотоэлементов. За день они накапливали заряд, а ночью, едва городок погружался во мрак, просыпались, чтобы дрожащими маячками очертить границы освоенной людьми зоны. Черной ночной птицей скользнула Катрин мимо жилых домиков, мимо скверов и детских площадок с качелями и песочницами. В одних квартирах еще горел свет, в других уже поселилась темнота. Почти на внешней черте города, там, где заканчивался мир людей, окна чьего-то жилища были распахнуты, изнутри лилась громкая музыка, слышались веселые голоса.
Катрин обогнула это место по противоположной стороне дороги, чуть ли не прижимаясь спиной к стене. Ей казалось невозможным, невероятным, что кто-то радуется жизни, когда в другие дома пришла смерть. Это выглядело кощунством.
Уилсон выбралась из поселения людей и вдоль цепочки желтых маячков-светильников побрела к озеру. Лишь когда женщина увидела черную неподвижную гладь с крохотными искрами звезд, она поняла, куда ее тянуло. Хотелось побыть на берегу озера – небольшого красивого озера, где они когда-то гуляли вдвоем с Кириллом.
Уилсон медленно подошла к дереву, оперлась на него рукой, вспоминая...
Тут в темноте и прозвучал голос, из-за которого Катрин вздрогнула. Оказывается, она не была одинока на берегу. Кто-то сидел чуть ниже, почти у самой воды. Кто-то, невидимый во мраке...
Из-за кромки далекого леса неспешно выползла зеленая луна, и темнота немного отступила. Катрин разглядела в двух десятках шагов от себя – левее и ближе к воде – мужчину и женщину. Они сидели на берегу, обнявшись, глядя на зеленую дорожку, которая тянулась по тихому зеркалу озера.
– Как я устала... – вновь заговорила девушка. – Всех измучили бесконечные тренировки в бомбоубежищах... Спуск. Подъем. На время, по секундомеру. Вниз, в мрачные сырые штольни, пробитые в скалах... Нет, война – это ужасно. В такие минуты страшно думать о будущем, о ребенке. Начинаешь чувствовать себя в пять... в десять раз уязвимее. Такой слабой и беспомощной перед огромной внешней силой, которая в любую секунду готова раздавить тебя...
– Не думай об этом, теперь все будет хорошо... – заговорил мужчина, в первый раз за то время, пока Катрин стояла позади влюбленных.
Он чуть повернул голову, поцеловал свою подругу в висок.
«Все будет хорошо... – мысленно повторила Катрин и, положив руку на живот, отрицательно помотала головой. – Не будет...»
Она хотела побыть одна и потому бесшумно отступила назад, прочь от влюбленной парочки. Тихо пошла вдоль по берегу, затем, удалившись от людей, спустилась к дереву, стоявшему около самой воды, ухватилась за толстую ветвь.
– Не будет хорошо! – повторила Катрин и склонила голову, чувствуя, как слезы подкатили к глазам.
Но потом, упрямо сжав губы, выпрямилась, бережно провела ладонью по животу. Зеленая дорожка, чуть подрагивавшая на воде, дотянулась до ее ног, будто прикоснулась. Как живая. Хотела разделить горе Катрин?
Звезды над головой, звезды под ногами – гигантский лабиринт, в котором нетрудно заблудиться, потерять себя, утратить суть всего, что происходит в мире.
– Солдаты не умирают, – вслух произнесла Катрин, сама не зная, откуда это пришло ей в голову. – Солдаты никогда не умирают. Они уходят ввысь, становятся звездами и светят нам по ночам с небосклона...
Показалось, будто внутри, в животе, сын толкнул ее ножкой, но такого не могло произойти – он еще слишком мал. Теперь Катрин разговаривала не с собой – с ним. Почему-то она с самого начала верила, что у них с Кириллом будет сын.
– Мальчики растут и смотрят в звездное небо. Потом становятся взрослыми и уходят туда... Однажды ты вырастешь, полюбишь небо, как твой отец. Я не смогу удержать тебя. Да что я? Не удержит и та, которая отдаст тебе собственное сердце. Так было, и так будет. Это повторяется снова и снова, до бесконечности, пока существует человечество, пока существуют мужчины и женщины – две половинки единого целого.
Звезды не ответили, а малыш притих, будто прислушивался к ее словам.
– Ты вырастешь и уйдешь, я не смогу удержать тебя. Но в этом есть какой-то тайный смысл, который не под силу разгадать ни мне, ни той, что останется ждать тебя на берегу соленого моря, полного звезд. Ждать и верить в чудо, вопреки всему…
