Юрий Брайдер - Особый отдел
— На райские кущи, стало быть, не рассчитываешь?
— А на кой мне они? Что там делать? На арфе тренькать да псалмы распевать? Нет уж! Я лучше поближе к теплу… Эх, не ко времени ты явился! Сам видишь, я занят по горло.
— Видеть — вижу. Но в толк не возьму, что это за дрянь у тебя варится. То ли средство от комаров, то ли горючее для летающих тарелочек…
— Не угадал. Это я на старости лет решил врачеванием заняться. Сейчас составляю мазь, которая по идее должна заживлять любые раны. Хоть сифилическую язву, хоть газовую гангрену. Каково?
— Благодарное человечество тебя не забудет, — сказал Ваня, конечно же, ни на йоту не поверивший Павианычу — тот уже и вечный двигатель изобретал, и велосипед на атомных батарейках испытывал. — Да только место для медицинских опытов какое-то неудачное. В лесу сподручней будет. Там ведь целебные травы растут. А тут один чертополох.
— То-то и оно! Ты сути проблемы не понимаешь! — взволновался Павианыч, которого, похоже, Ваня задел за живое. — Что такое трава? Типичный продукт дикой природы, ещё мало затронутой человеческой деятельностью. Свою пользу она принесла, не спорю. И кормила, и лечила, и сладкие сны навевала. Но мы уже давно обитаем в искусственной среде, частично являющейся плодом нашей собственной жизнедеятельности. Прости за грубость, что высираем, то и едим, пусть даже в переработанном виде. Круг замкнулся… Ты про антропогенную фауну слыхал?
— А как же! — брезгливо скривился Ваня. — Вши, клопы, тараканы, крысы, вороны, коты.
— Коты тут ни при чем, — возразил Павианыч, знавший Ваню довольно поверхностно. — Коты — сами по себе. Они, если что, и без нас не пропадут. А относительно всего остального ты прав. Крысы и тараканы существуют исключительно благодаря деятельности человека. Более того! Рано или поздно на земле останется одна лишь антропогенная фауна… Кроме того, появилась антропогенная флора. Я сейчас говорю не про культурные растения, это другое. Пройдись по свалке и полюбуйся. Пырей разросся, как сирень. У ромашек красные лепестки. Такая флора в других местах произрастать уже не может. Для её нормального существования нужны цианиды, мышьяк, свинец, нефтяные отходы и ещё чёрт знает что. Короче говоря, мы столкнулись с феноменом, который со временем обещает принять повсеместный характер.
— Хочешь сказать, что скоро земля превратится в одну большую свалку и нам придётся жить на ней? — уточнил Ваня.
— Ты, конечно, утрируешь, но в принципе так оно и будет. Причём ничего страшного в этом нет. Все требуют жертв, а уж прогресс — вдвойне. Мир меняется с тех самых пор, как в нём появился человек разумный. И от этого факта никуда не уйдёшь. Отовсюду раздаются стенания. Ах, люди свели половину лесов Евразии. А где же ещё людям сеять хлеб и пасти скот? На Северном полюсе?.. Ах, бенгальские тигры на грани уничтожения! Ну и хрен с ними! Нашли кого жалеть. Они-то наших предков не жалели. Неужто им теперь всю Бенгалию отдать? Дудки! Тут уж приходится выбирать, или люди, или тигры. Или леса, или города. Или культурные пашни, или дикие травы. Кто в этом конфликте одолеет — сомневаться не приходится… Вот я и стал про себя соображать: а не пора ли забыть все эти дары природы, уже и без того не имеющие исторической перспективы, и переключиться на вещества, образовавшиеся естественным путем вследствие действия человека. Наглядный пример тому — наша свалка.
— На вашей свалке только тухлятина может образоваться, — опять скривился Ваня.
— О, как ты не прав! — патетически воскликнул Павианыч. — Я провёл здесь обширные геологические изыскания и обнаружил весьма многообещающие образцы, возникшие под влиянием сложных химических и физических процессов. Вот суглинок, в течение десятков лет подвергавшийся воздействию мазута, ртути, соляной кислоты и высокой температуры, — он продемонстрировал бурый ноздреватый ком, похожий на древесный уголь. — Обрати внимание на его структуру! Это вещество должно обладать самыми невероятными свойствами. Возможно, я держу в руках так называемый философский камень, который много веков подряд искали средневековые алхимики. Или вот! Смесь банального перегноя с бензолом, барием, йодом и фтористыми солями. Не исключено, что эта субстанция способна излечивать самые опасные человеческие болезни. — То, что Павианычу представлялось панацеей, на самом деле напоминало кусок засохшего собачьего дерьма.
— Не исключено и обратное, — Ваня вместе с ящиком отодвинулся подальше, — эта гадость столь же опасна для живых существ, как и синильная кислота.
— Человеческая косность порой бывает пострашнее всяких ядов! — посетовал Павианыч. — Ну ничего, сейчас ты убедишься в волшебных свойствах моих бальзамов на деле. Я покажу тебе пациентку, которая ещё неделю назад считалась безнадёжной. А сейчас она пляшет и трахается со всеми подряд.
Распахнув двери сторожки, он сложил ладони рупором и выкрикнул в сторону свалки:
— Эй, вахлаки, пришлите сюда Манюню Поганку! Да побыстрее!
В ожидании этой неведомой Манюни, вполне возможно, являющейся разносчиком какой-нибудь кошмарной заразы, Ваня торопливо откупорил водочную бутылку и, для начала хлебнув прямо из горлышка, стал торопливо омывать все открытые части тела.
Услышав прельстительное бульканье, Павианыч спохватился и подставил под живительную струю свой стакан, покрытый изнутри ядовито-зелёным налетом. При этом он не забыл поинтересоваться:
— За что пьём?
— А разве просто так нельзя?
— Пьянство без повода — первый признак деградации личности, — пояснил Павианыч.
— Тогда за встречу, — предложил Ваня.
— Это не повод, — категорически заявил Павианыч. — Я ежедневно встречаюсь с сотнями знакомых. Прикажешь пить с каждым из них?
— Ну не знаю… Сам предлагай.
— Самый достойный повод для выпивки — это праздник. Правда, я за календарём не смотрю… Что там намедни праздновал наш народ?
— Кажись, день Победы, — припомнил Ваня, которому в последнее время было не до праздников.
— За победу пусть пьют фронтовики. В крайнем случае, труженики тыла и ВОХРа. Я к победе имею лишь косвенное отношение. За золотишко, которое я мыл в холодных сибирских реках, родная страна покупала американское мыло и говяжью тушёнку. А мы с тобой, друг сердечный, выпьем за войну!
Как Павианыч сказал, так и сделал. Даже закусывать не стал. Зато Ваню одолели сомнения.
— Разве можно за войну пить? — неуверенно произнёс он. — Война приносит людям горе и смерть.
— А кому-то, наоборот, жизнь, — ухмыльнулся Павианыч. — Твои родители воевали?
— Нет, они в то время ещё малолетками были.
— А встретились где?
— В Средней Азии.
— Какая буря их туда занесла? Ты ведь вроде на туркмена не похож.
— Они там в эвакуации были. Батя из Москвы с роднёй приехал, а маманя из Киева с детским домом. На новогоднем утреннике познакомились. С тех пор, считай, и не расставались.
— А что я говорил! Ты — плод войны. Не будь немецко-фашистского нашествия, не случилось бы и эвакуации. Твои родители никогда бы не встретились, и ты сейчас не хлестал бы водку с умным и достойным человеком, а, в лучшем случае, пребывал бы в стадии сперматозоида… Не вижу восторга на твоём лице!
— Интересно… — задумчиво произнёс Ваня. — Но ведь так можно до чего угодно договориться. Будто бы я своим рождением обязан Переяславской раде или, хуже того, Хивинскому походу генерала Скобелева, присоединившего Среднюю Азию к России.
— Конечно же! — охотно подтвердил Павианыч. — И за каждое из этих знаменательных событий мы с тобой обязательно выпьем. А кроме того, за финскую кампанию, за покорение Ермаком Сибири, за основание города Москвы, за упокой души языческого князя Рюрика, за просветителей Кирилла и Мефодия, за окончание ледникового периода, за Большой взрыв и ещё за многое-многое другое. Лишь бы водки хватило!
Но надеждам Павианыча не суждено было воплотиться в жизнь.
Не успели они разлить по второй, как появилась Манюня Поганка, типичная представительница новой человеческой генерации, самозародившейся на мусорной свалке, среди испарений ртути, цианидов, диоксинов, дефолиантов, пестицидов и самых разнообразных кислот.
Конечно, это был ещё не мутант, которыми бессовестные писатели-фантасты пугают мнительных и доверчивых читателей, но уже не хомо сапиенс в полном смысле этого слова. Один только шишковидный вырост на низком покатом лбу чего стоил!
Как и водится, принцессу Торбеерской свалки сопровождал верный рыцарь, родина которого, надо полагать, располагалась в тысяче вёрст к югу от этого места, за Главным Кавказским хребтом. От большинства своих соотечественников он отличался весьма скудной шевелюрой, что делало его череп похожим на гору Казбек. Кепку, предназначенную для сокрытия этого позора, он сейчас прижимал к груди.
