Алексей Волков - Пластуны Его Величества
Глава двадцать восьмая
Отец Александр встал рано. Он вообще не привык нежиться в постели. В отличие от того же Воздвиженского, сейчас свернувшегося, словно котенок, клубком, и продолжающего спать с самым невинным видом.
Студент, что с него возьмешь?
За ночь монах все для себя решил, и осталось лишь выполнить задуманное. Утренние молитвы, как всегда, искренние и самозабвенные, лишь укрепили Александра в принятом решении.
– Вы куда, батюшка? – в отличие от молодого помощника, Мюллер, хоть и не спавший большую часть ночи, открыл глаза и теперь следил за сборами монаха.
– Пройдусь, – односложно пробасил Александр.
– Кангара возьмите, – посоветовал профессор, поднимаясь. – Тут заблудиться легко.
– Бог выведет, – отец Александр взял тяжелый посох.
Вообще-то, здоровый монах в нем абсолютно не нуждался, в пути обходился без него, да и зачем он, когда едешь на лошади, но иногда пользовался для солидности.
– Вы же языка не знаете, – напомнил Мюллер.
Батюшка поневоле задумался. Иногда ему удавалось обрести понимание, словно не существовало языковых барьеров, как, например, в случае с исцелением раненного, но там обстоятельства были чрезвычайными. Порою же приходилось ломать голову, пытаясь понять ответы, как не было уверенности, что поняли его самого.
Конечно, кое-какие слова и обороты отец Александр уже усвоил, он вообще оказался на редкость способным к другим языкам, но по здравом размышлении имеющегося словарного запаса показалось маловато. Есть вещи, которые порою трудно растолковать даже своим соплеменникам, тут же, как ни крути, у людей был не только иной язык, но и иной жизненный опыт, иные взгляды, воспитание, словом, работа предстояла крайне сложная, с самого начала, и помощь отнюдь не являлась лишней.
Благо, Кангар тоже вошел в число неофитов. Знаний ему пока не хватало, пусть батюшка и наставлял его в свободное время, но веру проводник уже обрел, принял таинство Крещения, и теперь мог считаться помощником в нелегкой службе отца Александра.
– Вы правы, Карл Иванович, – признал правоту Мюллера монах.
Вообще-то он редко слушал кого-нибудь, но тут подсказка пришла очень кстати. Осталось по хозяйски заглянуть в соседнюю комнату, где вместе с казаками ночевал проводник, тем более, там уже тоже проснулись, и осталось лишь позвать Кангара с собой.
Так они и вышли с постоялого двора – единственный священник на Зенграбе и один из обращенных им местных жителей.
– Вставайте, поручик, – Буйволов потряс гвардейца за плечо.
Тот что-то недовольно пробурчал, однако глаза открыл и, обнаружив рядом начальство, немедленно сел.
– Который час?
– Скоро полдень, – отозвался из другого угла комнаты Кречетов. – Мы вам дали отоспаться после трудной ночи, однако дела. Мы приглашены к мейру Джаваду. Так что, форма одежды – парадная.
Может, полковник и обошелся бы без гвардейца, но переговоры обещали быть долгими, а в таких случаях важно точнее понимать друг друга. Иногда даже разговаривая на одном языке, люди умудряются в одни и те же слова вкладывать абсолютно разные понятия. Что же говорить о совершенно разных диалектах?
Сам Кречетов был уже облачен в мундир при орденах и золотых погонах, конечно, не так, как положено, скажем, при визите к Государю, однако большинство вещей осталось при основной экспедиции, и еще счастье, что с собой было взято хоть что-то.
– Умыться дайте, – попросил Бестужев.
Поручик чувствовал, что лицо у него откровенно заспанное, явно не соответствующее визиту к местному правителю.
Мимоходом пришлось пожалеть об отсутствии денщика, но тут уж ничего не поделать, да и плох офицер, который не в состоянии сам привести себя в порядок. Вон, вошедший Мюллер и тот выглядел, будто собрался на прогулку по Невскому или на лекции к своим студентам. Только до Невского было далеко, а единственный студент вместо теоретического курса сейчас проходил практические занятия. Сразу по многим предметам, включая те, которые не заявлены ни в одном академическом курсе.
– Кстати, Карл Иванович, батюшка не пришел? – поинтересовался между делом Кречетов. – Было бы неплохо включить в делегацию и его, как представителя церкви.
– Не появлялся, любезный Андрей Владимирович, – привычно поправил пенсне профессор. – Должно быть, склоняет на свой страх и риск аборигенов к вере.
– Случайно, не побьют? Вопросы религии очень тонкие, тут легко случайно перейти грань, за которой сочтут богохульником со всеми последствиями.
– Вроде, пока обходилось, – заметил Мюллер.
– Пока – не значит всегда. Только великомученика нам не хватало, – вздохнул полковник. – Впрочем, горцы довольно терпимы к чужим взглядам.
– Не только терпимы, – улыбнулся вернувшийся в комнату умытый Бестужев. – Помяните мое слово, господа – скоро нам придется закладывать здесь храм. И станет тогда отец Александр сперва архиереем, а там, глядишь, и патриархом прежде этого мира, а затем и всех прилегающих.
– Интересно, а наш батюшка имеет на это право? – заинтересовался Мюллер. Подобно абсолютному большинству людей, он слабо разбирался в церковной иерархии и в возможностях того или иного лица. – Мне кажется, это прерогатива более вышестоящих деятелей.
– Но Карл Иванович, все вышестоящие остались в прошлом, – напомнил Кречетов. – Сейчас мы одни, и вправе самостоятельно решать любые задачи.
Напоминание было грустным. Одно дело – чувствовать за собой поддержку великой страны, и совсем другое – оказаться в одиночестве перед лицом незнакомого и не совсем понятного мира, а перед тем, как решать, надо прежде поставить конкретные задачи. Что вообще предстоит делать в нынешней ситуации? И вообще, может ли Кречетов что-то приказывать, или каждый вправе действовать сам по себе?
На последний вопрос ответ у полковника был. До последней возможности удерживать людей вместе, тем более, они сами не возражали против этого.
– Ладно, поехали, – отрезал не желающие уходить мысли полковник. – Посмотрим, до чего мы сумеем договориться?
В коридоре шедший последним Бестужев наткнулся на Элизабет. Женщина как раз выглянула из комнаты, будто поджидала соответствующего момента, и теперь без малейшего стеснения прильнула к поручику.
– Не здесь же… – прошептал чуточку смущенный офицер.
Как-то непривычно было для гвардейца выставлять напоказ свои отношения с женщинами.
– Почему? – улыбнулась Элизабет.
Вид у нее был довольный, а голос звучал настолько нежно, что поручику захотелось позабыть про службу и остаться с ней. Но, увы, долг всегда важнее.
– Неудобно, Лиза. Люди смотрят и все такое…
– Ну и что? – не поняла женщина.
В каждом обществе – свои нравы, и то, что в одном считается недопустимым, в другом естественно и не вызывает ни замечаний, ни, даже, внимания окружающих. Подумаешь, не такое видали!
Хорошо, что свои деликатно проследовали дальше, а аборигены как раз не показывались. У них нравы совсем иные, подобных вольностей они определенно не понимали.
– Отправляемся к мейру, – тихо поведал Бестужев. – Как раз посмотрим, что можно сделать.
– А я думала, ты останешься, – в тоне Элизабет прозвучали нотки разочарования.
– Очень хотел бы, но не могу, – женщина продемонстрировала в постели такое, что поручик был не прочь повторить все еще – и много раз. – Без меня там не обойтись, а дело прежде всего. Надеюсь, управимся быстро.
Ему вдруг захотелось пригласить Лизу куда-нибудь в приличное место, только где найти последнее в Барате? Восток. Тут изначально не принято водить женщин по злачным местам, да и злачных мест в привычном гвардейскому офицеру смысле отнюдь не имелось.
– Но… – с придыханием начала Элизабет.
– Ничего страшного. Пока пообедаешь, пока немного отдохнешь, а там и я вернусь, – попытался успокоить ее Бестужев. – Я же мужчина, а у мужчины обязательно должны быть дела.
– Ты этот… – женщина не сразу вспомнила слово. – Шовинист. В законченном виде. Все люди равны вне зависимости от пола. И дела в равной степени могут быть как у мужчин, так и у женщин.
– Слово-то какое, – хмыкнул поручик.
– Василий, если хочешь стать своим в цивилизованном обществе, то запомни: в обычной жизни даже разделять людей по какому-либо признаку недопустимо, – наставительно произнесла Элизабет. – Даже обращаться к каждому надо одинаково – мист во избежание дискриминации.
– Не понял, – поручик замотал головой, и на его лице уже не было ни тени улыбки. – Это что – притворяться? Женщины ведь, пардон, не станут мужчинами от формы обращения.
Чуть было не ляпнул более наглядно и проще на тему, что именно и у кого должно отрасти, но привычно сдержался в обществе дамы. Разговаривал бы с мужчиной – не церемонился бы.
В ответ глаза Лизы полыхнули таким огнем, что поручик едва не рассмеялся.
– Ты что, считаешь нас людьми второго сорта?
