Николай Романов - Завоеватель
— А потом ты будешь выкручивать мне руки, требуя исполнить обещание… Давай, вернемся к этому разговору позже? А пока я пообещаю тебе одно. Твоих сестер будут освобождать в твоем присутствии. Об этом я позабочусь непременно!
Глава восьмидесятая
Утром пришла зашифрованная хивэграмма, объявляющая, что Отто Тринадцатый согласен на брак своей дочери Розалинды с императором росским.
А днем Осетр полетел на очередное свидание с Яной. Как и обычно, сопровождал его Найден.
— Бл…дун ты все-таки, твое величество! — сказал он, когда глайдер понесся над кварталами Петрограда.
Найден знал о содержании шифрованной хивэграммы, прилетевшей из Фрагербритского союза.
— У тебя невеста сегодня появилась, а ты… Конечно, он был прав.
Но сейчас Осетру было глубоко плевать на его правоту.
— Попридержи язык, друг мой! — Осетр попытался перевести все в шутку. — Забыл негласный закон «росомах»?
— «Росомаха» трахает все, что движется?… Помню. Но ты-то теперь не просто «росомаха». Ты — жених!
— Помолчи, я сказал!
Сам того не желая, Найден наступил императору на больную мозоль.
Все дорогу от Петергофа до столицы Осетр ломал голову над тем, как сообщить новость Яне. И стоит ли сообщать вообще?
Может, пустить все на самотек, пока сама не узнает — не сегодня-завтра средства массовой информации раструбят о состоявшейся помолвке на весь мир. Если мы, конечно, им позволим…
И тут же понял, что более идиотского ограничения и придумать нельзя.
Если — мы — конечно — им — позволим! Айда мы!!!
Мало того что девушку выдают замуж не по любви, так еще и свадьбу устроят в виде тайной вечери!
Ну нет! Свадьба будет! И настоящая свадьба! С тысячами гостей! С венчанием, которое проведет патриарх Светозар! С непременным мордобоем! Какая росская свадьба без начищенных физиономий? У такой семьи счастья не будет!
— Скажи, Найден… Ты согласишься быть шафером на моей свадьбе?
У Найдена отвалилась челюсть.
— А-а-а… — сказал он. — Э-э-э… Почту за честь, твое величество! — Голос его зазвучал торжественно. — Почту за честь, ваше императорское величество! — Он улыбнулся. — Если, конечно, мне объяснят обязанности шафера. А то в школе «росомах» нас такому не учили. По-моему, придется держать над твоей головой венец…
— Святые отцы все растолкуют.
Найден задумался. И вдруг прищелкнул языком:
— Ты — и женишься, твое величество! Умереть не встать! Как-то даже не очень верится!
Осетр улыбнулся:
— Мне и самому, честно говоря, не верится! Они трепались, пока Осетр не понял, что всей этой болтовней он пытается отвлечь себя от того разговора, что ему предстоит. С Яной.
И тогда беседа сама собой сошла на нет.
* * *Осетр и Яна лежали поверх одеяла в обнимку. Главное уже завершилось, и теперь Осетр снова размышлял, что же ему делать, как начать разговор…
— Ты чем-то озабочен, милый? — спросила Яна и погладила его по щеке.
А он потерся носом об обнаженную грудь.
— Я всегда чем-то озабочен. Работа такая…
— По-моему, ты сейчас думаешь вовсе не о работе. Мне кажется, ты думаешь о нас с тобой.
«Четр возьми! — подумал Осетр. — Как они все-таки чувствуют наши мысли!»
— Встречи со мной стали тебе мешать?
Он представил себе, как она отреагирует на его ответ, и испугался.
«Черт возьми! Это же слишком жестоко! Я просто не могу!»
Ему показалось, что она сейчас скажет: «Остро-мирушка, поступай, как положено императору! Если нужно, брось меня, я все пойму!»
Но она молчала. Поглаживала его затылок. И как будто задремывала.
Теперь, когда она перестала кормить сына грудью, она уже не выглядела такой измученной, как год назад. Она снова была той Яной, с курортной планеты Дивноморье, но это было чисто физическое впечатление.
Слишком много времени и событий прошло с той поры, чтобы остаться неизменными. И ему, и Яне…
— Послушай, Яночка…
— Да, Остромирушка…
И тут Осетр окончательно понял — ничего он ей не скажет.
Потом, потом, не сейчас… Только не сейчас. Нельзя, невозможно. У человека всегда должна быть возможность отступить. Необратимые поступки — признак отсутствия мудрости. Отрезать себе пути к отступлению может кадет во время прохождения «суворовской купели». Это личное дело кадета… Но «росомаха» не может. Потому что всегда найдутся пострадавшие от его действий. И тем более не имеет права на подобное император. Потому что в результате может пострадать целый народ. Таковы реалии взрослой жизни.
— Я люблю тебя, Яночка! И пока жив, всегда буду любить!
— Я тоже люблю тебя, Остромирушка. — Яна потерлась носом о его ключицу. — И пока жива, буду любить!
Они полежали еще немного, а потом он снова пошел на приступ Яниной любовной крепости. И ее защитники без промедления выкинули белый флаг, настежь открыв крепостные ворота и встречая атакующих хлебом-солью. И было, как всегда, сладко.
А потом пришло время расставаться.
Осетр проводил Яну до ее глайдера — она теперь водила машину и могла прилетать в гостиницы, далеко расположенные от ее дома, — помог сесть в кабину, поцеловал и сказал:
— До встречи, Яночка!
— До встречи, Остромирушка!
Когда ее глайдер скрылся за крышей ближайшего здания, он отвернулся и зашагал на соседнюю улицу, где императора ждал его секретарь.
Он шел, а в его душе рождались строчки:
Я с тобой никогда не расстанусь, Я оставлю тебя для себя… Ведь иначе без сердца останусь И устану дышать, не любя.
Он шел к перекрестку и думал о том, что ни политика, ни семейная жизнь не заставят его отказаться от встреч с Яной.
Даже если его обвинят в прелюбодействе и отлучат от церкви, он останется верен ей. И самому себе.
В конце концов, имеет право император хоть время от времени жить для себя. Хоть три часа в неделю, если остальные шесть дней и девятнадцать часов он вынужден тратить на заботы о стране.
Я с тобой никогда не расстанусь, Не позволю тебе разлюбить… Разве только пред Богом предстану… Но и там не смогу позабыть.
Его стихи наверняка были банальны — такие строки за тысячи лет человеческой истории складывали миллиарды влюбленных, — но это не имело ни малейшего значения. Они просто рождались. Как дети…
Твой ребенок может быть кривым и уродливым, но это твой ребенок…
Глайдер ждал его на прежнем месте, правая дверца с шелестом дематериализовалась, приглашающе открыв доступ в кабину.
Осетр забрался внутрь и умиротворенно откинулся на спинку кресла.
Ему было хорошо, и ни о чем не хотелось думать.
— Расстались? — спросил Найден, включая двигатель и поднимая машину в воздух.
— Нет, — коротко ответил Осетр.
Найден оставил в покое руль. Глайдер прекратил подъем и завис.
— Не сказал ей?
— Нет.
— Трус ты, твое величество!
— Заткнись! — рявкнул Осетр. — Как смеешь мне…
И заткнулся сам. Найден опять был прав.
Но его правота не имела для Осетра никакого значения.
Глава восемьдесят первая
Осетр много думал о том, почему схватка, случившаяся в подвале заброшенного особняка во фрагербритской столице, приобрела такой странный характер.
Понятное дело: Ольга приняла все как должное.
Просто-напросто телохранитель во всем блеске продемонстрировал хозяйке свои «росомашьи» возможности. Чему тут удивляться? Все мы знаем, насколько «росомахи» отличаются от обычных бойцов!
Однако окажись на месте Ольги собрат-«росомаха», у того бы появилась масса вопросов к победителю.
Каким образом, дорогой друг, ты двигался настолько стремительно, что мой глаз не успевал за тобой следить? Откуда методика такой подготовки? Кто из преподавателей вел в вашей школе боевые искусства?
Осетр прикрывал глаза и снова видел внутренним взором подвальную схватку…
— В угол! — кричит он Ольге. — В угол!!!
Сестра на четвереньках — как годовалый ребенок — мчится в дальний угол помещения, за каким-то дьяволом волоча за собой матрас.
От выстрелов, что ли, собиралась им прикрыться?…
А он, Осетр, стоит, уже окруженный живым кольцом из девятнадцати вооруженных противников в масках. На него смотрят девятнадцать стволов: четыре гасильника и пятнадцать огнестрелов. К счастью, гасильники при такой диспозиции могут работать только узконаправленным лучом — как огнестрелы. Иначе сектор поражения захватит своих же…
Вторым фактором, работающим на Осетра, стало то, что круг из девятнадцати человек оказался довольно большим, чтобы внутри него можно было перемещаться.
А дальше началось непонятное для самого Осетра.
Сознание фиксировало его тело то в одном месте, то в другом — будто он телепортировался из одной точки в другую.
