Роман Глушков - Последний барьер

«Вспомни о том, как…»

Бац! Хрясь!

«О том, как…»

Хрясь! Бац!

«Вспомни о…»

— На, получай! Мягкой посадки, сука!..

Да ког-да же кон-чат-ся э-ти чер-то-вы сту-пень-ки?! Ух-х-х, чтоб вас!..

Все, о чем я мог сейчас вспомнить, это лишь о том, что Талерман советовал мне о чем-то вспомнить. О чем-то, произошедшем совсем недавно, уже после того, как я превратился в сателлита «Кладезя». Некая деталь, на которой Давид Эдуардович пытался заострить мое внимание. И которую я, похоже, пропустил мимо ушей, поскольку кипел в тот момент к нему праведным гневом. И продолжаю кипеть, разве что теперь две трети моего негодования адресованы Священному Узлу.

Вот только какой прок в этой испепеляющей меня изнутри ненависти, если я не могу выплеснуть ее на противника? Жалкое, бездарное разбазаривание сил и нервов! А может, действительно стиснуть зубы и попытаться успокоиться, чего бы мне это ни стоило? Проявить, так сказать, подлинное смирение духа?..

Я не считал, через сколько этажей меня провели, но с каждым пройденным уровнем пыл конвоиров понемногу иссякал. Видимо, ребята просто подустали. Или начали опасаться, что переусердствуют и прогневают Командора, доставив меня к нему не в нужной кондиции. Так или иначе, но когда количество моих побоев и полетов с лестниц сократилось, мне стало намного проще сосредоточиться на своих мыслях.

О чем там еще говорил Умник? «Больше подсказок не будет», — тоже одни из его последних слов… Точно: подсказки! Те ниточки, что связывали кукловода Талермана с его марионеткой Мангустом. А потом он взял и перерезал их, оставив меня одного и беззащитного здесь, на этой сцене. Выпутывайся, мол, сам, как знаешь. И заодно прозревай. Если, конечно, успеешь увидеть свет в конце тоннеля раньше, чем Хантер закупорит тебе все выходы из него.

Но позвольте! А с чего я вдруг так зациклился на этом Умнике? Если он решил бросить меня на произвол судьбы, означает ли это, что «Кладезь» также лишил поддержки своего сателлита? До сей поры я воспринимал Талермана и его генератор фактически как две взаимодополняющие единицы. Создатель, обретший невероятное могущество с помощью своего детища, и детище, служащее инструментом, подвластным воле своего создателя. Вместе они — сила, друг без друга — ничто…

А что, если я все неправильно понял? Что, если «Кладезь» — не просто связующее звено между мной и Умником, но и мой инструмент тоже? Инструмент, которым мне также разрешено пользоваться? Конечно, лишь в строго ограниченных пределах — далеко не тех, какие открыты его хозяину. Но раз сателлит является неотъемлемой частью генератора, то почему бы сателлиту не обращаться к нему напрямую, минуя посредника? Тем более что я уже обладаю кое-каким опытом самостоятельного сотрудничества с «Кладезем»!

Безумная чехарда последнего получаса напрочь сбила меня с панталыку и намешала в голове жуткий кавардак. И потому лишь теперь, когда меня вносили под руки в подвал Цитадели, я наконец-то вспомнил, с чего вообще все это закрутилось. Иными словами, вычислил точку отсчета, которую доселе не замечал лишь потому, что не думал о ней как о такой точке. Назвать это озарением было бы слишком громко — ведь я не совершил по большому счету никакого открытия. Но обещанное Умником просветление в моем помутившемся рассудке несомненно состоялось. Дело осталось за малым: проверить, было ли это и впрямь просветление или всего лишь беспочвенная догадка?

«Сломанная Клешня», драконий базар и Цитадель — места, куда «Кладезь» зашвырнул меня с подачи Умника. Но в самом первом пункте моей телепортации — на небе — я очутился исключительно по собственной воле. Или, точнее, благодаря моей шальной фантазии. Слишком отчетливой и потому без промедления воплощенной «Кладезем» в реальность…

— Ну конечно! — проговорил я вслух, когда конвоиры швырнули меня в кресло для допросов и начали закреплять мои запястья и лодыжки специальными стальными зажимами. — Вот о чем я должен был вспомнить: о небе! Действительно, только идиот мог не расшифровать такую очевидную подсказку!

— Что он там бормочет? — осведомился стоящий напротив Хантер у прикручивающих меня к креслу бойцов.

— Похоже, бредит, Командор, — отозвался один из них, проверяя, надежно ли закреплены у меня руки. — Про небо толкует и про какую-то подсказку.

— Слышу, что про небо, — проворчал Савва и нахмурился: — Опять, что ли, с побоями переборщили?

— Ни в коем случае, Командор! — вступился я за своих беспардонных провожатых. — Твои люди — просто сама любезность! Даже не ожидал от вас такой обходительности. Чистильщики на подобное гостеприимство отродясь не расщедрились бы.

— Ладно, хватит паясничать! — сострожился Хантер. — Говори, что я должен знать! Или еще раз напомнить, о чем я тебя наверху спрашивал?

— Спасибо, не нужно — на память пока не жалуюсь, — отказался я. — Хотя иногда, бывает, она меня и вправду подводит… Но прежде чем я выдам вам свои секреты, позволь сначала признаться тебе кое в чем таком, что тебе никто никогда обо мне не рассказывал.

Я вел себя так перед главой Ордена не от избытка героизма или желания покривляться, хотя и не без этого. Просто мне нужно было немного времени, чтобы собраться с мыслями и настроить их на нужную волну. А еще — заставить Командора подыграть моему воображению. После всех пережитых мной потрясений этому самому воображению для более точной работы требовалась хорошая стимуляция.

— А ты уверен, что тебе действительно хочется поведать мне свои интимные тайны? — Савва прищурился. Он явно подозревал, что я не внял его предостережению и продолжаю паясничать. — Хорошенько подумай, прежде чем откроешь свой поганый рот. Обещаю: если твое признание меня огорчит, я лично сломаю тебе нос!

— Заметано, — согласился я, взяв на заметку, какой части моего тела придется пострадать в первую очередь, если мой план сорвется. А сорвется он или нет, выяснится в течение следующих тридцати секунд. — Короче, слушай внимательно, пересказывать не буду. То, что у меня было семь алмазов, ты, конечно, знаешь. Но готов биться об заклад, ты понятия не имел, что все они носили имена моих самых заклятых и самых известных врагов.

— Да неужели? Воистину, великая честь для нас с Дьяконом, Хистером и Шепетовым! — ухмыльнулся Командор. — И какой же из своих камней ты назвал в честь меня?

— Разумеется, тот, что был больше всего на тебя похож, — состроив предельно серьезную мину, ответил я. — Ты и твой Орден всегда торчали у меня в заднице самой больной занозой. Поэтому сам бог велел мне окрестить «Командором Хантером» алмаз, которым я исцарапал не одну сотню табуреток и сидений для унитазов!

— Да он издевается над нами! — рассвирепел Савва и, вскинув кулак для удара, ринулся ко мне.

А я в этот момент вжал голову в плечи и, крепко зажмурившись, пожелал очутиться как можно дальше от разгневанного Командора. Который — кто бы сомневался! — слов на ветер не бросает и непременно свернет мне нос, как обещал.

Неизбежность наказания и была тем адреналиновым катализатором, с помощью которого я хотел подстегнуть собственное воображение, дезориентированное стрессовой обстановкой. «Кладезю» требовались точные координаты места, куда я хотел бы телепортироваться. И я ему их предоставил.

Многое бы я отдал, чтобы увидеть глупую физиономию Хантера после того, как его кулак пронесся сквозь пустоту и врезался в подголовник кресла, из которого я натуральным образом испарился в одно мгновение. Куда именно испарился? Ни за что не догадаетесь. Да я и сам до последней секунды понятия не имел, куда меня занесет. Потенциальных вариантов для бегства было множество, но мое стихийное воображение вытянуло из этой колоды, пожалуй, самую непредсказуемую карту…

Конечный пункт гиперпространственного прыжка нарисовался у меня в голове не менее отчетливо, чем с подсказки Талермана. Однако мое подсознание сгенерировало картинку, какую я никогда не вообразил бы себе, будь у меня время на раздумья. Однако и на том спасибо. Главное, у меня все получилось. Ну а то, что моя первая самостоятельная сознательная телепортация выдалась малость неуклюжей, не беда. Закон Первого блина — один из тех редких законов, которые действуют и в нашем мире, и в гиперпространстве.

Инстинктивное желание удрать подальше от Цитадели занесло меня в Сосновый бор — самую северную локацию Пятизонья. Не самый логичный выбор, поскольку Новосибирск располагался от Крыма в два раза дальше. Но, во-первых, разве можно вообще ожидать от возбужденного подсознания каких-либо логичных решений? А во-вторых, в Пятизонье, сшитом гиперпространственными нитями из лоскутов-локаций, их географическая отдаленность друг от друга — штука более чем условная. Гораздо любопытнее выглядело место в Сосновом бору, куда меня отправил «Кладезь».