Роман Глушков - Последний барьер

Однако во втором своем прогнозе я ошибся. Отброшенный мною узловик не пролетел и пяти шагов, как врезался спиной в какую-то преграду. Она и спасла его от дальнейшего падения.

Что это была за преграда, выяснилось очень быстро. Присмотревшись, я с ужасом обнаружил, что по лестнице поднимается не один враг, а целая группа таковых, спешащая, видимо, на подмогу двум другим. Прошмыгнуть мимо нее в такой тесноте не представлялось возможным. Отступать, чтобы попытаться удрать через другую дверь, тоже было поздно. Объегоренные мной ловцы дружно бросились на этот край крыши и не дадут мне добежать до второго выхода. Оставалось одно: еще больше усугубить суматоху в коридорчике. И в буквальном смысле прорваться через него по головам ошарашенных рыцарей.

По части усугубления суматох я был почти такой же специалист, как и по верхолазанию. Не мешкая, я оттолкнулся от верхней ступеньки и бросился головой вперед так, будто нырял с крутого берега в воду. Перелетев через отброшенного рыцаря, я приземлился грудью прямо на шлемы идущих за ним собратьев. Едва успев поймать своего товарища, ко второму рухнувшему на них телу они оказались не готовы. Тем паче что я вовсе не стремился быть пойманным. И как только почувствовал под собой неустойчивые опоры в виде вражьих голов, тут же начал что было сил отталкиваться от них всеми конечностями, будто ползущая по булыжникам ящерица. Чему в немалой степени способствовал лестничный уклон, под который я двигался.

А вот узловикам он, наоборот, не способствовал, а только вредил. Пытаясь изловить толкающегося и брыкающегося человека, все они в итоге под моим весом повалились назад — один за другим, словно костяшки домино. Я же вдобавок нещадно молотил их по головам руками и ногами, пока в конце концов не превратил строй противника в кучу малу.

Скатившись с нее кубарем, я вывалился из наклонного коридорчика в другой — более широкий и прямой. Вот только пробежаться по нему мне, увы, не довелось. Планируя осмотреться уже по пути, я попытался вскочить и буквально налетел лбом на тяжелый рыцарский ботинок. Из глаз моих брызнули искры, и я, не успев обрести устойчивость, растянулся навзничь поверх устроенной мной на нижних ступеньках свалки…

Заработанный мной удар был крепким, и, когда я пришел в себя, все узловики уже поднялись на ноги. А один из них, приперев меня ботинком к полу, взирал на меня свысока, будто решая, заслуживает ли его трофей внимания или можно прямо здесь растоптать его и вышвырнуть прочь как негодный мусор. Рассмотреть лицо этого узловика мне пока не удавалось — голова кружилась, а перед глазами все еще пульсировали разноцветные круги. Я лишь обратил внимание, что его голова непокрыта, а прочие громилы почтительно расступились и помалкивают. Хотя, по всем признакам, им следовало бы бранить меня последними словами и охаживать в гневе ботинками.

Увидев, что я открыл глаза, рыцарь без шлема убрал ногу с моей груди и, отступив на шаг назад, жестом велел остальным поставить меня на ноги. Его собратья исполнили приказ с похвальной расторопностью. Не прошло и пяти секунд, как я стоял с заломленными за спину руками и взирал исподлобья (иначе глядеть на собеседника в такой позе не получалось) ни много ни мало на самого главу Ордена, Командора Савву Хантера…

Здесь мне, наверное, следует ненадолго прерваться и помолчать, чтобы вы хорошенько прочувствовали всю историческую значимость этой встречи…

…

…Прочувствовали? Еще бы! А теперь оцените великолепную иронию Судьбы, которая в кои-то веки свела две легенды Пятизонья — меня и Командора — спустя лишь четверть часа после того, как я лишился всех своих алмазов. Алмазов, за которыми Хантер гонялся с той самой поры, как впервые прослышал об объявившемся в Зоне уникальном уродце стоимостью в триста миллионов долларов…

Мысль о постигшем главу Ордена вселенском фиаско была настолько забавна, что, несмотря на уготованную мне смерть, я нашел в себе силы усмехнуться.

— Смотрите-ка: эта гнида еще и скалится! — презрительно скривившись, проронил Савва. После чего, прищурившись, вгляделся мне в лицо и осведомился: Кто тебя послал, с какой целью и как тебе удалось сюда проникнуть?

— Лучше спроси, кто я такой, — прокашлявшись, ответил я осипшим от волнения голосом. — А впрочем, не спрашивай. Все равно ведь не поверишь тому, что услышишь.

Подобно Мерлину, Хантер тоже являлся сталкером-универсалом, побывал в сотнях передряг и был начинен таким количеством «жженых» имплантов, что на нем буквально живого места не осталось. Просканировав меня всеми своими анализаторами, что отняло у Командора примерно четверть минуты, он нахмурился и, хмыкнув, проговорил:

— Надо же… Сроду не сталкивался ни с чем подобным. Да в тебе углеродного нановолокна столько, что им тридцать раз можно опутать Землю по экватору! Мне известен лишь один человек в Зоне, который инфицирован такой уникальной заразой. Однако помимо нее он обладает еще одной особой приметой, которой у тебя нет.

— Если ты имеешь в виду мои алмазные чирьи, то можешь о них больше не вспоминать: я их успешно вывел, — ответил я. — Правда, как видишь, не бесследно: шрамы от них все равно остались.

— Что ж, выходит, я не обознался: к нам и впрямь пожаловал Алмазный Мангуст собственной персоной! — признал наконец меня Хантер, хотя во взгляде его все еще читалось недоверие. — А говорили, ты бесследно сгинул не то в Чернобыле, не то где-то в этих краях… А ну-ка!

Командор грубо ухватил меня за подбородок и повернул лицом к свету так, чтобы получше рассмотреть мою изуродованную левую глазницу. Потом задрал мне голову и осмотрел шрам на шее. Его Савва вдобавок покарябал пальцем, видимо, желая удостовериться, что это не театральный грим.

— Рискнул, стало быть, вырезать свои камушки, — подытожил он этот краткий медосмотр. — И раз ты до сих пор здесь да еще нанялся к кому-то на службу и лезешь на рожон, значит, не довелось тебе попользоваться своими сокровищами, верно?

— Что-то типа того, — почти искренне признался я.

— Ясно… — Хантер понимающе покивал головой. — Ну хорошо, раз наши «алмазные» разногласия отныне в прошлом, предлагаю поболтать о чем-нибудь другом. Например, о том, с чего мы начали нашу беседу: о твоих нынешних хозяевах. Но только говорить будем не здесь, а в более подходящем месте… — И, повернувшись к бойцам, наказал им: — Препроводите нашего дорогого гостя в подвал, братья. И если он при этом чуток растеряет свой товарный вид, я возражать не буду. В конце концов, разве я не предупреждал Зону о том, что любой сталкер, который проникнет к нам тайком и с дурными намерениями, будет проклинать потом каждый свой шаг, сделанный им в нашей Цитадели?..

Путь от крыши Цитадели до ее подземных ярусов был не близок и изобиловал лестницами. О последних я упомянул неспроста. Они играли в моем путешествии особую роль, поскольку редко по какой из них мне позволяли спуститься на своих двоих. Мои конвоиры восприняли напутствие Командора с воодушевлением и роняли меня со ступенек при каждом удобном случае. Впрочем, я мог понять и даже простить жестокосердных узловиков. А как еще они могли отыграться за те синяки и шишки, какие я наставил им, когда спустил их с лестницы, что вела на крышу?

Про побои, которыми меня осыпали в перерывах между пересчетом ступенек, можно не упоминать — куда же в таком деле без них? Мой «товарный» вид и до этого оставлял желать лучшего, а теперь он грозил утратить последнюю презентабельность. Кости мне, правда, не ломали и мозги не стрясли, зато по мягким и чувствительным местам колошматили будь здоров. Хантер не уточнил, что ожидало меня внизу. Но если мои мучения на пути к подвалу являлись только разминкой, в нем моему многострадальному телу и подавно придется несладко.

Все мои попытки откупиться от побоев предложениями начать выбалтывать правду-матку прямо сейчас, по дороге в пыточную, не возымели успеха. Конвоиров моя правда не интересовала. Они педантично выполняли приказ Командора и потому были глухи к призывам о милосердии. Вот мне и приходилось лишь охать, кряхтеть, браниться и скрипеть зубами от боли, претерпевая нескончаемые, как в те минуты казалось, муки.

Такова она, моя персональная Голгофа. Только двигался я по ней не снизу вверх, а сверху вниз. Однако киньте камень в того, кто скажет, что это обстоятельство умаляло мои страдания! Выберите камень побольше, прицельтесь получше и киньте, потому что мне сделать это, как видите, недосуг…

Как там, бишь, выразился давеча Умник: «Путь истинного просветления всегда тернист и полон невзгод»? Ублюдку легко так говорить: его-то, поди, отродясь не охаживали пинками по ребрам и не заставляли кувыркаться с лестничных каскадов! «Если хочешь прозреть, отринь эмоции и вспомни о том, как!..» Отринь эмоции! Какой, мать его, мудрый и своевременный совет! Да окажись на моем месте сам Будда, даже он утратил бы выдержку и начал материться как сапожник, устрой ему Хантер подобную экскурсию по Цитадели!