Андрей Круз - Ветер над островами

Чуть дальше, за тем местом, где усадьбы заканчивались, все склоны холмов были заняты виноградниками, сразу давая понять, на чем держится благосостояние жителей острова.

Когда мы уже достаточно далеко отъехали от берега, усадьбы маленькие начали сменяться большими. Я сразу подумал, что здесь, наверное, и живут те, кому принадлежат суда из бухты. И угадал. Вера показала рукой на скопление каких-то строений впереди и сказала:

– Мой дом.

Территория, занимаемая усадьбой, впечатляла. Там хватало места и для двух немалых одноэтажных домов, и для нескольких домиков поменьше, и для каких-то сараев, и для пышного сада. Коляска вкатила в широко распахнутые ворота и оказалась в окружении множества людей, ожидавших нас.

– Дядя, – шепнула Вера. – Еще домашние и соседи собрались.

В середине группы людей стоял средних лет светловолосый человек с окладистой светлой бородой, не делавшей его при этом старше, а скорее наоборот, с румяными щеками и голубыми глазами. Едва завидев нас, он побежал навстречу, протягивая Вере руку:

– Вера, это правда? Павел?..

– Погиб он, дядя Евген, – сказала девочка. – Все погибли, кто с нами пошел. Одна я осталась, отец увел – и Алексей вот, не добили его.

Дядя коротко взглянул на меня пристальным, колючим взглядом, но ничего не сказал, лишь кивнул.

Затем к Вере начали подходить остальные. Невысокая, чуть полноватая русоволосая женщина с круглым лицом, жена дяди, затем его дети – сначала парнишка лет шестнадцати на вид, высокий и худой, с длинными светлыми, как у его отца, волосами и чуть пробивающимся пухом бородки, затем девочка лет двенадцати, круглолицая как мать, а за ней такой же круглолицый мальчик, младший сын дяди. А затем к Вере потянулся настоящий поток людей – всех, кто успел собраться. Обнимали, шептали слова сочувствия, некоторые женщины плакали.

– Иди в дом, я все сделаю, – тихо сказал Вере дядя, после чего добавил, обернувшись ко мне: – Проследи.

Я лишь кивнул, решив, что замечания по дядиному тону можно и на другой день оставить, хотя дядя явно сразу решил расставить все по местам, невзирая на обстоятельства. Ну да ладно, будет другой день – будут и другие обстоятельства.

Веру встретила немолодая женщина, которую звали Евдокия, одетая в серое платье и белый хозяйственный передник. Про нее я от самой Веры слышал: это была вдова моряка, оказавшаяся у Веры в нянях после смерти матери, да так в этом доме жить и оставшаяся, – своих детей не было, а к девочке привязалась, была почти что за мать.

Калечный Василий кивнул мне и повел по темному коридору к комнате, просторной и светлой, с широкой кроватью и даже небольшим письменным столом у окна.

– Тут располагайтесь, в гостевой, – сказал он, непроизвольно сбившись на шепот. – Если надо чего, мне говорите. Тут на весь дом нас двое всего – Евдокия да я.

– Понял, спасибо, – так же шепнул я в ответ.

Хоть тело купца Павла было захоронено в джунглях на Берегу Змеи, оно словно возникло в доме. Занавески на окнах были задернуты, на столе появился портрет покойного, а возле него простой крест на подставке и четыре свечи вокруг него. Там же был маленький стаканчик с водой и краюха черного грубого хлеба на нем. Появились какие-то люди, в основном тихо ходящие женщины в черном, кто-то плакал. Во дворе тоже собирались люди, взявший все на себя дядя Евген распоряжался. Готовились поминки, и меня немного удивило, что вот так, сразу, хотя как правильно это делать даже у нас, я толком и не знал. Павел погиб уже неделю назад – семь дней пора справлять, если их справляют. Они, наверное, это и собираются делать?

Из разговоров и шушуканья вокруг я понял, что поминки будут не только по Павлу, а по всему экипажу: так полагается по местным правилам, это все за счет хозяина судна или его наследников. Сдвигались столы, расставлялись лавки, откуда-то появлялись блюда с едой, которые женщины сноровисто и быстро расставляли по столам.

Вера ушла в свою комнату и не показывалась, с ней почти все время была Евдокия. А ко мне же, неприкаянно болтавшемуся то по дому, то по двору, подошел невысокий человек в уже привычном священническом френче и твердой соломенной шляпе, вежливо поздоровавшийся. Дождавшись ответа, он представился:

– Я – преподобный Савва, настоятель храма острова Большого Ската, ну и представитель духовной власти на острове. Из Новой Фактории телеграмма пришла, что преподобный Симон подтвердил ваш статус законного защитника при девочке. Верно?

– Так и есть, – осторожно ответил я, не понимая пока, к чему преподобный клонит.

– Это хорошо, – сказал он. – Хорошо, что девочка остается не одна. Не хочу ничего дурного сказать про Евгена, брата покойного Павла, он человек честный и всегда следует правилам, но…

– Что? – насторожился я.

– Павел был главным, теперь главным станет он. Поскольку Вера у Павла была одна, второй раз покойный так и не женился, все по жене своей тосковал, он девочку к делу приставил и сделал из нее настоящую помощницу себе. Не знаю, заметили вы или нет.

– Не заметить трудно было, – ответил я совершенно честно. – Девочка способна любое дело вести.

– Даже так? – чуть удивился священник. – Тем более. А Евген, как я сказал, человек правил, он все встроит в семейную и деловую иерархию. И девочка окажется… просто ребенком.

– Да еще и не родным, – добавил я.

– Это вы зря, – тихо укорил меня священник. – И Павла, и Евгена я с детства знал – не думаю, что про младшего брата следует так плохо думать.

Я ничего не ответил, но мысль о том, что дядя с ходу попытался меня застроить, все же в мозгу осталась. Поэтому данную ему священником рекомендацию я мысленно отнес в голове в раздел «Прочие сведения». Дальше видно будет, как и что на самом деле.

– В общем, о чем хотел просить вас, – вернулся к теме разговора преподобный Савва, – девочка теперь совсем одна осталась, старый инвалид Василий и няня – все же не семья. А по возрасту она уже имеет право выбрать, жить ей самостоятельно или переходить в семью дяди до совершенных лет. Но право это доказывать надо.

– Кому доказывать? – уточнил я.

– Если честно, то мне в основном, – ответил преподобный, взглянув мне в глаза. – И если девочка докажет, что сможет уже жить своим умом, то я буду свидетельствовать об ее правомочности. И тогда она будет управлять делом на правах взрослой. Если же не докажет, то… думаю, продолжать не надо.

– Так меня все же о чем просите? – уточнил я.

– Помогите ей, – ответил священник. – Будьте настоящим защитником, если такова была воля покойного Павла.

Когда он заканчивал фразу, мне послышался в его голосе некий оттенок сомнения. Но придавать ему большого значения я не стал. На прощанье же преподобный дал мне небольшую книжечку, отпечатанную на тонкой серой бумаге, сказав: