Африканский гамбит (СИ) - Птица Алексей
Это было сущее мучение. Ничего так и не добившись, ни от переводчика, ни от солдата, я, психанув, сказал, что сейчас насажу на копьё обоих, если не добьюсь понимания, и угрожающе помахал перед их носом своим родовым, так сказать, штандартом, с бунчуком из змей. Но, всё равно, ничего не добился.
Полковник ощутимо побледнел, сквозь слой загара, поняв, что ему угрожают, тем более, непонятный урод, с абсолютно зверской рожей, ну, а негр начал молиться своим богам, сыкло…
Оглашая матом прохладный вечерний воздух, я побесился, сбрасывая негатив, а потом вызвал всех белых пленных. Четырнадцать человек стояли передо мной, в одну шеренгу, с трепетом ожидая своей судьбы. Все они были в изорванных мундирах, подсвечивая мне своими фингалами, и стёсанными от ударов, лицами.
Рассматривая их лица, я задал вопрос на русском языке — Ву парле Франсе?
— Ви, ви, — радостно отозвались они. Вот, сволочи, французский все знают, а я нет.
— Шпрехен зи дойч? Неуверенно поднялась одна рука. Я с досадой отмахнулся от будущего переводчика. Немецкий я ведь не знал. А почему спрашивал? Да так, просто, поиздеваться, и показать, что тоже, не лаптем щи хлебал. Или, как это по-африкански, не вчера слез с дерева, не вытащив банан изо рта.
— Ладно, по-русски понимает кто-нибудь? А, пацаны? И тут, мне прямо повезло, один из солдат оказался сербом, неплохо понимавшим по-русски. Как уж он оказался во французской пехоте, я не узнавал. Был он капралом, и разумел по-русски, говорил, правда, на нём с трудом, но понимал хорошо. Вот через него-то, я и стал вести переговоры со своим врагом. Звали переводчика Драган Принцип.
— Ну, давай, родственник… зачинщика первой мировой, начинай переводить.
— Ваша фамилия, звание, часть, возраст, рост, вес, сексуальная ориентация?
Серб не понял моего намёка, но стал старательно переводить мои вопросы. На последнем вопросе, серб поперхнулся, не совсем поняв мои слова.
— ???
— Ладно, последний вопрос опустим. Не читали вы Фрейда. Тёмные вы люди. Да, и американцы ещё вам мозги не засрали, своим радужным сообществом, тунеядцев и педоголиков.
Полковник Мартин Долизи пребывал в лёгком шоке, от всего увиденного и услышанного. Сначала чёрная обезьяна, со страховидной, перекошенной рожей, называющая себя вождём, полезла к горным пушкам. Он подумал, решила полазить, засовывая в ствол всё, что угодно, от головы до, гхм…, других своих членов, например, руку. Или, потаскать пушку на себе, от радости увиденного большого куска металла.
Но, человекообразная обезьяна, по недоразумению называвшая себя команданте (наверное, это была кличка, данная кем-то из белых), не стала исполнять танец мумба-юмба, и скакать, стуча себе в грудь огромными кулаками. Она сделала хитрее, изобразила на своей отвратной морде понимание, и, с деловым видом, прямо, как в цирковом номере, стала осматривать пушки, открыв замок орудия, правда, довольно долго провозившись с этим.
Нашла снаряд, разобралась, каким концом засовывать его в казённую часть, и, вставив его куда надо, захлопнула орудийный замок. Произведя манипуляции с орудием, она развернула его в сторону саванны. Задрала вверх ствол пушки, и, нажав на спусковой рычаг, выстрелила из неё.
Снаряд вылетел из орудия, и, пролетев положенное ему расстояние, разорвался с глухим звуком, где-то вдалеке, вызвав бурю восторга у чернокожих аборигенов. Затем чернокожий повелитель безволосых животных, подошёл к нему и заговорил на человеческом языке. Но Долизи его не понял.
Говорил он на варварском языке, в котором Мартин, с удивлением, узнал русский. «Откуда он знает русский?» — всплыл в его голове законный вопрос. Да, они тоже недалеко ушли от негров, но мы с ними сейчас, типа, дружим, и даже готовы заключить военный союз.
«Какой пассаж, какой пассаж!» «Что же делать?» — закрутились в его голове бесконечные вопросы. Он не понимал заданные на местном языке вопросы, а потом, вопросы, заданные уже на русском. Вызванный его пленный чернокожий солдат, очень плохо знавший французский, тоже ничего внятно не мог перевести, разозлив вождя.
Воздух всколыхнули громкие русские маты, уж в этом-то полковник разбирался. Огласив окрестности непристойностями, от которых завяли бы уши и у самых нижних слоёв населения Франции, вождь, схватив копье, стал колоть им его, нанося болезненные надрезы кожи, и так пострадавшей в бою.
Мартин Долизи не боялся смерти, но он не хотел погибнуть вот так, глупо, от копья, которое ощутимо несло в себе что-то необъяснимое, и пугающее. Одни шкуры змей, с оскаленными пастями, свисающие с бунчука, чего стоили, шевелясь, будто живые. Они, явно, были в человеческой крови, высохшей на них, и пропитавшей их насквозь.
Что-то подобное, он чувствовал в старом замке своего друга, разглядывая убранство пыточной, сохранённой в её прежнем виде, и инструменты пыток, которые немало изуродовали и умертвили людей, за свою историю. Его накрыл иррациональный страх.
Но тут проблема разрешилась, с помощью серба, служившего в пехотной роте, и о котором полковник даже не знал. Серб знал русский, хоть и плохо, и вызвался переводить.
— Ваша фамилия, звание, часть, возраст, рост, вес, — посыпались на него непонятные, в большинстве своём, вопросы.
— Мартин Долизи. Полковник. 1 африканская дивизия. 43 года, один метр семьдесят восемь сантиметров. Вес не знаю.
— Хорошо отвечаешь!
— В смысле?
— В коромысле. Ээээ… чернокожий сказал непереводимый сарказм, месье!
— С какой целью вы шли на мои территории?
— С целью возвращения принадлежащего французскому правительству.
— Оба-на! С какого это… перепугу? Эээ… Почему? И на основании чего, месье?
— Кто заключал договор? И где эти бумаги?
— Договор заключал я. А бумаги во Франции.
— Ах, ты ж тварь, я аннулирую все твои бумаги. Я не расписывался, ни в одной. И это моя территория. Понял, хрянцуз!
— Бумаги подписаны, а ты никто, чернокожая обезьяна!
— Кто я??? Ты что сказал, пидагог голубых далей! Слушай, тварь! — и я приблизил своё, искаженное от ярости, лицо.
— Я не убью тебя, я медленно тебя замучаю, отрезая от тебя кусочки, а потом скормлю тебя гиенам, ещё живым. Брошу тебя в яму, со змеями, отдам крокодилам, львам. Скормлю муравьям, или толпе моих людей, пообещав награду тому, кто придумает более мучительную смерть. А потом, тебя съедят! А твоя голова, украсит очередной шест моих личных, и мёртвых врагов!
И я в бешенстве схватил его за горло. Полковник захрипел, пытаясь разжать мои пальцы, намертво обхватившие его горло. Что меня остановило, я не знаю, но явно не человеколюбие. Уподобляться бешеному псу, я не мог. Пусть нас считают дикарями, но мне, ведь, надо было ещё, как-то, вести переговоры в будущем. А, убив, я ничего не получал, а только терял. Видимо, моё подсознание это понимало, и удержало мои пальцы, не дав им окончательно сжаться на горле заносчивого француза. Отбросив, потерявшего сознание полковника, я ушел, еле сдерживая себя
Все разбегались с моего пути. Схватив свой верный хопеш, я врубился в кучу колючих зарослей безвестного кустарника, и не успокоился, пока не измочалил его весь, дорубив до корней.
Через пару дней, забрав с собой два пулемёта, и два орудия, а также, взяв с собой всех белых пленных, во главе с избитым, но живым, полковником, я отправился мстить за себя и свой народ. В Банги остался Ярый, с четырьмя сотнями воинов, и чернокожими пленными, все остальные полторы тысячи, включая Момо, двинулись со мной, в поход на Браззавиль
Мы шли через джунгли, вдоль реки, а весть о нашем приближении неслась впереди нас, со скоростью речной лодки. Оказывать сопротивление нам, было некому. Разбитый отряд, возглавляемый капитаном Жовье, бежал до побережья Атлантического океана, там же находились и все, обучаемые пока, пять тысяч тиральеров.
Битвы за Браззавиль не случилось. Город был сдан без боя, оттуда все сбежали. Но я не отказал себе в удовольствии, пострелять из трофейных орудий по Леопольдвиллу, лежащему на другом берегу Конго, напротив Браззавиля. Снаряды долгое время летели в разные стороны, сказывалось отсутствие даже минимального опыта. Но потом, методом проб и ошибок, мы пристрелялись, и с радостью наблюдали зарево над горящим городом. Выпустив половину боезапаса по городу, и разграбив Браззавиль, отправив назад захваченные трофеи, вместе с пленными неграми, я двинулся дальше, со своим войском.
