Андрей Максимушкин - Не герой
Время идет. Затишье. Только где-то на горизонте рокочут пушки, с дороги за спиной доносится приглушенный шум моторов. В десятой сотне царило тревожное гнетущее настроение. Даже записные шутники не шутили. Разговоры крутились вокруг довоенной жизни, ребята вспоминали оставшихся в Святославле родных и друзей, многие переживали за ушедших в армию товарищей. Ирония судьбы – даже удивительно! – переживать за полирующего пузом землю стрельбища друга, когда сам не знаешь: переживешь ли сегодняшний день. Таковы выверты человеческой психики.
В это утро Владмир впервые в жизни пожалел, что не курит. Впрочем, привычка эта вредная и в Вендии крайне непопулярная. За все время жизни в этой стране молодой человек только пару раз видел людей с трубками. Да, табак продавался, хоть и не пользовался спросом, слишком ничтожно было число курильщиков. До сигарет и сигар в этом мире не додумались, курили трубки. Но зато свободно продавались листья коки, в Кайсацком ханстве народ покуривал гашиш и опий, декхане, все как один, жевали насвай и подобные ему легкие наркотики. Видимо, если нет одного вида гадости, люди с удовольствием находят заменитель. Не сигареты, так кока, не водка, так вытяжки из макового сока или особые грибы.
Наконец дождались, кто с чувством обреченности, а кто и с затаенной радостью: лучше драка, чем не находить себе места в ожидании. На горизонте появились серые пятна и легкие, почти невесомые облачка снежной пыли. Кайсаки пошли на прорыв. Почти сразу же открыл огонь гаубичный орднунг. В атакующих рядах выросли грязно-черные кляксы разрывов. Залп. Другой. Третий. Пауза. Пушкари спешно цепляли свои орудия к тягачам и меняли позиции. Вовремя. В дело включились кайсацкие пушки. Били с закрытой позиции, и очень точно. Вторым залпом накрыли. Если бы венды не успели, если бы чуть-чуть замешкались… Но жизнь не знает сослагательного наклонения.
Вендский гаубичный орднунг рассредоточился и открыл огонь по вражеским пушкам. Стреляли вразнобой, намеренно вводили противника в заблуждение. Сначала одна батарея дает три-четыре залпа и меняет позицию. Затем подает голос вторая батарея, а потом третья. Видимо, глазокрылы смогли прорваться к позициям тяжелых кайсацких орудий, передали координаты пушкарям. Вражеский огонь ослаб. Уцелевшие пушки пытались нащупать вендские гаубицы, по окопам они уже не стреляли. Тогда как вендские батареи между сменами позиций успевали давать пару-тройку залпов по накатывающемуся валу кайсацкой брони и пехоты.
Неожиданно – это всегда неожиданно – откуда-то сверху спикировали вражеские бомбардировщики. Четкий, точный, молниеносный удар, убийственная атака на передовые окопы, позиции гаубиц и брошенную деревеньку. Досталось и укрывшемуся в лесу резерву.
Владмир сначала ничего не понял. Бойцы сидели под навесом у печки, травили байки, десятский в неизвестно который раз чистил свой «Дорн» и полировал трубу ракетомета. Вдруг сверху донесся пронзительный свист, визг, рядом громыхнуло. Рев взрыва ударил по ушам. Владмир и не понял, как он успел плюхнуться на живот. Сработали естественные инстинкты. За шиворот бойцу посыпался снег. Навес над головой как ветром сдуло. Кто-то заорал. В воздухе потянуло кисловатым запашком сгоревшей взрывчатки, к нему добавилась вонь горелого каучука и краски.
Владмир поднялся на локтях, тряхнул головой. Ну и ну! Неподалеку на боку лежит бронетранспортер. Слышится дикая ругань, стоны, проклятия, скрип снега под ногами. Владмир начал было вставать на ноги, но об него споткнулся бежавший навь знает куда боец.
– Твою мать! – провалец спихнул с себя ноги товарища и помог тому выбраться из сугроба.
– Бомбят! – заорал воин. – Всем конец!
– Заткнись! – Владмир недоуменно приподнял бровь при виде побелевшего, перекошенного лица бойца. Кажется, не из пехоты, из обозников.
Подействовало. Боец начал сбивчиво объяснять, куда он шел и что произошло, когда на рощу посыпались бомбы. Владмир, честно говоря, ничего не понял. Собравшиеся вокруг обозника воины тоже. К ним подбежал десятский Ингорь. Командиру не требовалось много времени, чтоб понять, что его люди целы и ничем не заняты. Следующие полчаса сотня приводила в порядок лагерь. Бойцы собирали раненых и убитых, наспех ремонтировали самоходы, заново натягивали навесы, ставили времянки.
Потери резерва были невелики: всего восемь погибших и дюжина раненых, два бронетранспортера придется бросить, если не удастся отбуксировать их в тыл. Мелкий вещественный урон в виде печек, перевернутых котелков, рваной одежи, разбросанных по округе патронов, сгоревших навесов никто не считал. Разумеется. Не до того. Куда хуже пришлось пушкарям и передовым сотням. Командование о потерях не распространялось, но армейский телефунк донес до резерва весть, что вендам сильно досталось.
Повторного налета не было, но зато кайсаки дошли до дистанции прямого выстрела. На линию окопов и огневые точки обрушился огонь самоходных пушек. Нет, степняки не были новичками в военном деле. Натиск атакующей орды страшен. Неумолимо накатывающаяся стальная волна бронеходов, тяжелые бронеползы, идущие следом пехотные цепи, поддерживаемые огнем легких бронеходов. На окопы и огневые точки вендов обрушился стальной ураган.
Расчеты противобронных пушек дрались не на живот, а на смерть, ценой своей жизни выбивали кайсацкие бронеползы и пушечные бронеходы. К тому моменту, когда вражеская волна докатилась до окопов, почти все противобронные пушки вендов были выбиты. Гаубицы еще вели огонь, до них вражеские орудия не дотягивались, но командиру орднунга приходилось уделять внимание не только позициям своего полка, но и поддерживать огнем соседей. Там тоже было жарко, кайсаки перли напролом.
Полковник Липатов недаром считался одним из лучших командиров святославльской армии, он ждал до последнего момента, держал свои бронеползы и запасные сотни как последние козыри. И только когда вражеская волна в двух местах захлестнула линию окопов, полковник бросил резервы в контратаку. К этому моменту натиск кайсаков ослаб, обороняющиеся сотни выкосили вражескую пехоту автоматами и пулеметами, проредили бронированные линии самоходов пехотными бронебойными ракетами. Да, потери у вендов страшные, но и узкоглазым хорошо досталось. Наступил тот самый момент, когда все зависит от одного шага, одной команды, одного слова или даже от одного бойца. Упустить момент – и венды побегут, не упустить – и можно опрокинуть кайсаков.
Прорыв
В конце января началось. Новости среди бойцов распространяются быстро, ударники уже знали о кайсацком наступлении. Полковое командование резко ужесточило порядки, ввело еще одно построение и перекличку в полдень. Сотни по одной снимали с позиций и прогоняли через учебное поле с полосами препятствий, стрельбовыми секторами, отрабатывали взаимодействие с бронеходами. Известная ударникам примета – скоро их бросят в огонь.
Настрой у людей был боевым. Несмотря на грядущие жестокие бои, выжить в которых суждено далеко не всем. Хотя Василий, в отличие от своих новых товарищей, особого энтузиазма не испытывал. Хуже всего то, что ударные части это не обычная пехота, у частей с добровольно-принудительным принципом формирования своя специфика. Да, как по контингенту, так и по методам применения они до боли напоминают знаменитые штрафбаты Великой Отечественной. Уволиться до окончания трехлетнего договора практически невозможно. Только переводом в профессиональную пехоту либо прямиком в тюрьму. Тоже альтернатива; Василий этот вариант, понятное дело, даже и не рассматривал.
Поздно вечером седьмого февраля, сразу после построения, полк сняли с позиций. Никому ничего не говорили, командиры придирчиво оглядывали ряды бойцов, проверяли снаряжение, раздолбаев, осмелившихся предъявить к осмотру нечищеные автоматы и сверкать дырами на одеже, молча собрали в отдельный отряд. Им дали полчаса на приведение себя и оружия в порядок, а затем заставили чистить отхожие места, засыпать выгребные ямы и долбить в мерзлом грунте новые.
Окопы полк покидал пешком и налегке, все тяжелое оружие оставили на позициях. Навстречу ударникам уже шли свежие войска, какой-то пехотный полк. Обоз тоже передали сменщикам. Дело необычное. Как правило, если часть снимали с фронта налегке, то с обозом. Впрочем, личных вещей у ударников немного, все свое при себе, нечего жалеть о потере старых палаток, полевых кухонь и спальников. Нечего рыдать над ящиками консервов, мешками крупы, муки и бочками капусты. Командование лучше знает, голодным бойца не оставят, в чистом поле без палатки и топлива не бросят.
Вывели людей на станцию чугунки. Тут же погрузили в поезд. Сотники и десятские еще раз пересчитали своих людей, знали, что среди ударников бытует обыкновение перед тяжелым боем одумываться и дергать в бега. Говорят, если беглецов ловили и те не могли оправдаться, то дело заканчивалось расстрелом перед строем. Беспрецедентная жестокость. Однако нормальное дело, когда речь идет о людях, выбиравших между армией и тюрьмой.
