Дмитрий Могилевцев - Волчий закон, или Возвращение Андрея Круза

Выбрался наружу, едва не разломив обветшалую дверь. Позвал Рината. Велел оставить дрезину с платформой, БМП, десяток людей, а с остальными двигать на Минск. Стать за первым поясом мин, в город не въезжать, сколько б ни уговаривали и что бы ни сулили. Отправить послов: пусть объявят, что Котлас готов принять всех, пришедших без оружия.

— Но это же наш дом, мы же работали, сделали столько… — залепетал шатен.

— Вы хотели спасения — вот оно. Все пришедшие будут жить и кушать от пуза — и без налоксона. Но умирать за вашу глупость мы не станем, — сказал Круз шатену.

Потом долго стоял на платформе, глядя вслед погромыхивающему составу. Затем забрался на дрезину и приказал двигать — на юг.

Снова — пустота. Молодой лес, заливные луга. Усталая осенняя зелень, уже подернутая янтарем. Покосившиеся, заросшие дома придорожных поселков.

Подле знакомой круглой башни у вокзала пробилась рощица березок. Асфальт перрона взломала трава. Едва глянув на городок волчьего племени, Круз понял — никого. Выгрузили БМП, пошли осторожно, затем осмелели. Люди ушли отсюда, давно ушли. Остался лишь запах отравы — едкий, пряный, щекочущий нервы, тревожный. Люди ушли без спешки — собрали ценное, заколотили двери.

На площади у почты, где когда-то горел праздничный костер и Последыш танцевал с волками, высились три обложенных кирпичами холмика. Один — с крестом. Круз, щурясь, прочитал нацарапанные на жестянке буквы: «Д. Ю. Буевич». Постоял молча, пожал плечами. Где ж теперь твой народ, знахарь? Ушел к новым землям, спокойным и свободным? Или просто рассыпался пригоршней палых листьев, когда не стало воли, державшей их в кулаке? Тебе уже все равно. И мне тоже. Мне всегда было все равно. Если равнодушие считать смертью, я умер давным-давно, еще до того, как погиб мой мир. Дышал, двигался просто потому, что рассудок упорно твердил: «Надо». Теперь уж точно не надо. Усталый старик не нужен даже самому себе. «До скорого», — сказал Круз кресту, уходя.

Память не подвела: хоть петляли час по заросшим проселкам, Круз в конце концов узнал деревню с древним магазином, холмы и реку. А когда тени поползли на восток, нашел кострище и, невдалеке, висящий на веревке скелет в пятнистых лохмотьях. Вынул кабар, обрезал, опустил мягко наземь.

И сказал, глядя в пустые глазницы: «Извини, Михай, что так долго. Но я вернулся — как обещал».

ПОСЛЕСЛОВИЕ

…Почтенные матери, безусловно, правы: времена изменились. В самом деле, мы больше не воюем, как в прошлые годы, союз наш незыблем. Те, кто теперь надевает знак зрелости, уже не помнят, с чего начиналось. Но именно потому я не могу согласиться с вашим высоким решением и утверждаю: оно, неся сиюминутную выгоду, способно навредить многим грядущим поколениям.

Умоляю: не разрушайте память великого прошлого! Уже сейчас заметно, как умаляется знание о славных героях, спасших наш мир и чудесные знания прошлого. Есть те, кто отрицает даже существование моего великого предка, не говоря уже про Мудреца и Друга Зверей. Есть те, кто недоволен гармоничным, спокойным и совершенным устройством нашей державы и бунтует, желая покинуть предписанное от рождения место. Они не хотят учиться, забывая, что именно нежелание людей занять положенные места погубило старый мир. Они оспаривают право высокорожденных, тех, кого очистило дыхание зимы, кто родился в краях холода, повелевать теми, у кого в жилах течет яд радости, пусть и укрощенный чудесным средством предков. Как ни горестно, у них есть сторонники в самых верхах — Высокий совет знает, о чем я. Они утверждают, что не все располагают средствами, чтобы отправить беременных на север. Но это возражение смехотворно! Должными средствами обладают как раз те, кто занимает положенное высокое место. Кроме того, Воркутинское поселение невелико и неспособно принять всех — что, безусловно, побуждает поднимать цены. Более того, я протестую против направления провинциалов низшего разряда — тем более обогатившихся смутно и нечистоплотно, — на земли Святого управления. Их достойны лишь потомки тех, кто сражался и творил рука об руку с Великим Крузом.

Высокий совет, мы обязаны соблюдать законы предков, пусть даже войны вспыхивают теперь лишь на границах! Низшие должны служить высшим плотью и делом. Высокие матери, вы же знаете: я отнюдь не желаю прослыть закосневшим ретроградом, я охотно принимаю перемены, если они не вредят нашему общему делу. Я согласился, когда Высокий совет предложил отменить право Священного рабства и распустить Суд чистокровия. Я поддержал вас в запрещении свободным волкам поедать смутнорожденных и тусклокровых, тех, кто погряз слишком сильно даже для благословенного эликсира предков.

Но я против, незыблемо и нерушимо против умаления величия Святого города Инты — главнейшего, важнейшего, чистейшего места нашей державы! Жизнь ее — зеркальное отражение жизни Святой земли. Любое, сколь угодно малое событие здесь разносится стократным эхом. А решение Высокого совета — не побоюсь этих слов, необдуманное и поспешное решение — грозит умалить важнейший праздник Святой земли и всей державы: День Вознесения Великого Круза! Жертвенная кровь, пролитая в этот день, освежает землю и дарит плодородие, капли ее благословленные землепашцы разносят по отдаленнейшим уголкам наших земель. Жертвенный пепел дарит дожди, а жертвенная боль, возносясь к небу, умиротворяет великих предков, дарящих удачу во всех наших делах. На праздник Вознесения собираются тысячи паломников — и вы желаете разрушить веру в сердцах людей, разрушив обычай, предписанный предками?

Почтенные матери Высокого совета, умоляю: отмените ограничение! Девять жертв — лишь треть предписанного ритуалом! Каждая жертва: крови, огня и боли — требует как минимум девяти. Кроме того, нужна сильная жертва для поедания священным волком, из злодеев, недозволенно отнявших жизнь высшего. Из этих девяти ее выделить невозможно, ибо ни одна из жертв не может быть менее другой. Уверяю вас: на — рушение обычаев — первый шаг на пути к вседозволенности и безумию, погубившим старый мир.

Надеюсь, Высокий совет на этот раз внемлет моей смиренной просьбе.

Писано в год 97-й от перерождения мира.